Он направился в парк Монсури и действительно смотрел на играющих детей. Своих у него нет. С друзьями, а точней, с приятелями он встречался в кафе, дома у них бывал лишь изредка, да и то поздно вечером, когда их детишки уже спали. На ребятишек в парке Буэн смотрел с изумлением, словно на восьмом десятке внезапно обнаружил, что существует детство. Больше всего его поражало, что они кричат друг другу бранные слова, а их матери хоть бы что. Неужели так было и в его время? Он в тринадцать лет не смел признаться маме, что знает от одноклассников, почему рождаются дети. “Веди себя прилично… Не ковыряй в носу… Где ты только отыскиваешь грязь, чтобы так изваляться?.. Вытирай ноги…”
Если бы у него были дети, они давно бы женились и сами уже стали родителями. Чувствовал бы Буэн себя счастливей от этого? А может, несчастней? Да и был ли он когда-нибудь по-настоящему несчастен? В тупике Себастьена Дуаза? Да, конечно. Это был тяжелый период в его жизни. У него все время было скверно на душе, особенно после истории с котом. Жена ненавидела его. А он ее. Как-то раз, когда она целый день хваталась за грудь, словно боясь, что сердце остановится, Буэн написал ей на бумажке: “Можешь хоть сдохнуть”.
Неужто он этого хотел? Пожалуй. Это было бы ответом на все ее пакости. Она так хитро их устраивала, так ловко все обставляла, что получалось, будто виноват он. Раз и навсегда было установлено, что он изверг, а она невинная жертва…
Не стоит сейчас думать об этом! Он удрал. И теперь свободен. Ему нравится это маленькое кафе с полом из красной плитки, нравится кухня, где так приятно пахнет, квартирка из двух комнат и местечко у полукруглого окна, которое в течение всего дня он может считать своим. Ему приятно смотреть, как утром Нелли, еще заспанная, в мятой ночной сорочке, распахивает дверь, а вечером, не закрывая ее, раздевается.
— Послушай, у тебя можно купить бутылочку красного бордо? Наверху мне порой приходит охота выпить стаканчик, а я не хочу тебя беспокоить.
— Целую бутылку по франку за стаканчик?
— Пойдет.
— Сейчас слазаю в подвал, поищу. Ну вот! Жизнь налаживается. Он опять нашел свой угол.
Глава 7
Это продлилось чуть больше недели, точнее, десять дней, на которые пришлось два воскресенья — то, когда ездили в Сен-Клу, и второе, с грозой, когда они бродили то по первому этажу, то по второму, а напоследок вяло и хмуро уселись перед телевизором.
Потом он, конечно, с трудом согласился бы признать, что прожил с Нелли так недолго: в его сознании Нелли присоединилась к тем женщинам, с которыми он сосуществовал подолгу, — к матери, Анжеле, Маргарите. Она стала постепенно сливаться с ними. Это трудно объяснить. Он помнил слова, позы, целые фразы, больше всего — взгляды и действие, оказываемое на него этими взглядами, но не мог определить, к которой из прожитых им эпох относится то или иное воспоминание.
Однажды утром, часов в десять, Буэн читал газету у полукруглого окна антресолей. Он читал теперь больше газет, чем прежде: не хватало духу приняться за длинный роман. Начиная новую книгу, надо пробежать не один десяток страниц, пока освоишься с героями, разберешься, кого как зовут; зачастую ему приходилось возвращаться назад.
У него появилось больше свободного времени, чем в тупике Себастьена Дуаза: он ведь взял за правило не мешать Нелли в те часы, когда могут зайти клиенты. Он много ходил пешком, но и это не помогало заполнить день. Эмиль по-прежнему присаживался на скамью в парке Монсури, завтракал и обедал вне дома, если не считать двух раз, когда ему было предложено остаться на обед.
В это утро он поднял глаза и увидел на противоположном тротуаре жену. Да, это была Маргарита — она застыла с продуктовой сумкой в руке и смотрела на него с таким страданием, какого Буэн никогда не видел у нее на лице. Он так поразился, что чуть не заговорил с ней, хотя их разделяла улица и высота второго этажа. Окно было открыто. Если крикнуть, она услышит.
Он никогда не представлял себе ее такой. Ее суровая осанка, ее высокомерие исчезли. Его взгляда искала не бывшая м-ль Дуаз, а просто славная женщина, осунувшаяся, усталая, невеселая, возможно, больная. Маргарита еще больше постарела; в спешке она вырядилась в старое платье, которое совсем ей не шло.
Показалось ему или впрямь губы Маргариты шевелились, словно творя молитву?
Смущенный, обескураженный, Эмиль собрал все силы, чтобы не встать, не шевельнуться, отвести от нее взгляд. По узкому тротуару шли люди, задевали ее” толкали на ходу. Она не двигалась, словно загипнотизированная. Потом медленно, нехотя, надломленной походкой пошла в сторону улицы Сен-Жак. Он еще с четверть часа провел за газетой, но уже не читал. Сошел вниз, Нелли за стойкой наливала вино слесарю, жившему на углу.
— Стакан белого…
Она глянула на него с любопытством, машинальным движением налила ему, продолжила разговор:
— Беда одна не ходит! Испортилась погода — так теперь уж несколько дней не наладится.
Эмиль не сразу понял, что Нелли говорит о грозах. Прошлой ночью была третья гроза за четыре дня.
— Мне чего хочется? — бубнил слесарь. — Чтобы воскресенье было ясное. Обещал ребятишкам, что повезу их в лес, а тут…
Он ушел, утирая рот. Нелли и Буэн обменялись взглядом.
— Ну? — спросила она.
— Что — ну?
— Думаешь, я поверю, что ты ее не видел?
— Конечно, видел.
— Ну и как тебе это понравилось?
— Да никак. А в чем дело?
Она тоже вздумала читать у него в мыслях. Он на нее сердился. Ему было неприятно, что она такая же, как все. Он не для того спустился, чтобы исповедаться. Сам не знал, зачем спустился. Уж, наверно, не для того, чтобы спрятаться в мамочкиных юбках.
Он еле удержался, чтобы не прошептать: “Она ужасно постарела”, но вовремя прикусил язык. Нелли сделала бы из этого вывод, что он жалеет жену. Впервые ему стало с Нелли не по себе, он почувствовал, что перестает ей доверять.
— Ты куда?
— Пойду пройдусь.
Он не собирался догонять Маргариту. Пошел в противоположную сторону, отгоняя от себя мысль о жене.
День не задался. Эмиль больше обычного проторчал у окна. Все же прошелся до парка Монсури, немного — всего несколько минут — посидел на скамейке.
Так он и знал. Назавтра, в тот же час, он увидел ее на том же месте, почти в той же позе, с возведенными к небу глазами. В этой старухе, маленькой, хрупкой, напоминающей святош, что в церкви пожирают глазами статую Богоматери, было нечто трагическое.
На этот раз Нелли не сказала ему о жене ни слова, но между ними появилась натянутость, которой в предыдущие дни не было. Казалось, Нелли думает: “Плохо твое дело, дружище!”
На душе у него и впрямь было тяжело. Он думал, что вырвался на свободу, но это оказалось только иллюзией.
Маргарита приходила и в третий раз, и в четвертый, все более жалкая — того и жди, упадет в изнеможении на тротуар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34