Он остановился перед кроватью Нелли, медной кроватью, какие были во времена его молодости. Вернулся к себе в комнату, открыл шкаф, где у него хранилась бутылка красного бордо, которое он собственноручно нацедил из бочки в погребе.
Как Тео… Как покойный Тео. Умер он внезапно, скоропостижно, так же как мать Эмиля. С ним это тоже может случиться. С минуты на минуту это может произойти и с Маргаритой. Кто обнаружит ее тело? И через сколько часов?
Буэн сопротивлялся, боролся, не желая уступить. Нелли права. В глубине души он знает, чем все кончится. Так почему не покончить с этим сразу же?
Нелли внизу покатывалась над грубоватой шуточкой кого-то из клиентов, но Эмиль знал: она все время прислушивается к шагам на втором этаже.
Чемодан лежал на платяном шкафу. Чтобы его достать, Эмиль привстал на цыпочки; снял с вешалок одежду, вперемешку покидал белье, обувь. Плевать на то, что она скажет, как глянет. Надоело ему служить мишенью для других. У него есть право жить по собственному разумению, следовать своим порывам.
Он посмотрелся в зеркало и заметил, что постарел. Что толку во всем этом копаться? Он уже столько раз пытался все понять в последние дни, что голова трещит.
Буэн тихо спустился по лестнице с чемоданом в руках. Можно уйти незаметно — выйти прямо на улицу и повернуть налево. Но он ей должен. Не заплачено ни за комнату, ни за спиртное.
Рабочие ушли. Перед стойкой остался один штукатур с лицом Пьеро. Он превратился в завсегдатая. Заходил ли он уже на кухню?
Нелли смотрела на Эмиля, не обнаруживая удивления:
— Хочешь попросить счет, правда? Она не сердилась. Говорила с ним, как обычно. Поискала в блокноте отведенную ему страничку:
— За комнату я с тебя не возьму.
— Нет, я настаиваю.
— Да я не знаю, ни сколько это может стоить, ни сколько ты дней прожил.
— Одиннадцать.
Казалось, она удивилась, что он сосчитал.
— Как хочешь. Пускай будет три франка в день.
— Слишком дешево. Самое меньшее пять.
— Не будем спорить. Напитков на сорок франков.
— Два обеда.
— Прикажешь еще вычесть завтрак в Сен-Клу? Это ведь я тебя приглашала.
Рыжий штукатур ждал, не очень понимая, что происходит. Буэн достал из бумажника купюру:
— Сдача найдется?
— Не хватает.
В кассе тоже не было таких денег.
— Пойду одолжу.
Она вышла, перебежала через залитый солнцем кусок улицы и распахнула дверь в кондитерскую, отчего сам собой зазвонил колокольчик.
— Вот! По-моему, квиты. Стаканчик санеерского? Отказаться он не мог. Она налила себе тоже.
— Хозяйка угощает! — иронически заметил он. Потом выпил залпом, неуклюже поблагодарил.
Вышел, не обернувшись, спиной чувствуя взгляд Нелли и ее посетителя. Через минуту они займутся любовью — при этой мысли сердце у него сжалось.
Буэн пошел привычной дорогой, какой ходил годами. Во дворе больницы Пеана у дверей диспансера стояли в очереди женщины, старики, дети. Перед тюрьмой торчал полицейский фургон. Эмиль свернул налево, в переулок. Дома с одной стороны стояли пустые, ставни в первых этажах опущены, окна вторых этажей не занавешены. Граница света и тени пролегла точно по середине мостовой.
Буэн не воспользовался ключом, который без всякого умысла оставил у себя. Опустил чемодан на тротуар, позвонил, прислушался, удивляясь, почему так тихо внутри, и вздрогнул, когда дверь приоткрылась и в узкой щелке показался краешек лица.
Он заранее приготовил листок, но не метнул его привычным движением большого пальца и мизинца. Когда дверь открылась до конца, он молча протянул записку. Маргарита приняла ее тоже молча, но кинула на него тревожный взгляд. Вынула из кармана очки. Прочла и, оставив дверь настежь, ушла в гостиную.
Он переступил порог, узнал запах и какой-то плотный, тяжелый воздух. В гостиной увидел клетку с застывшим попугаем. Наклонившись над роялем, Маргарита писала.
Его записка содержала вопрос: “Г-жа Мартен?”
Это было условие его капитуляции. Он вернулся, не поджав хвост. Он не клянчит позволения остаться.
Его подмывало сразу пройти наверх и распаковать чемодан, но он предпочел подождать. Написав записку, Маргарита не отдала ее Эмилю. Она положила листок на рояль. Уселась в кресло и схватилась за свое вязанье, словно хотела дать ему понять, что ничего не изменилось. Он неуверенно подошел, протянул руку.
“Я выставила эту ведьму”.
Маргарита довольно долго выждала, прежде чем поднять на него глаза и убедиться, что он удовлетворен; потом, словно в эти две недели и впрямь ничего не произошло, снова принялась вязать, шевеля губами.

Работы начались только весной. Сперва несколько дней перед пустыми домами стояли машины и сновали взад-вперед посторонние люди. Иногда среди них попадались рабочие. Маргарита вся извелась и каждые полчаса подходила к окну посмотреть.
Однажды утром, когда они друг за другом отправились по магазинам, оказалось, что улица Санте оцеплена полицией. Буэну сперва пришло в голову, что сбежал какой-нибудь заключенный, но, когда он следом за женой подошел поближе, так, что их с Маргаритой разделяло метров десять, не больше, он все понял. В переулок пытались загнать громадный подъемный кран, толпа набежала поглазеть на это зрелище. Гусеничный трактор двигался вперед, останавливался, давал задний ход, снова осторожно трогался с места и так же осторожно отползал, а вокруг хлопотала целая бригада.
Маргарита проследовала мимо, не удостоив все это взглядом. Ее покупки Буэн обнаружил брошенными в кухне на столе. Поднявшись по лестнице, он заметил, что она заперлась в спальне; оттуда слышался плач.
Целый день прошел, пока подъемный кран дополз до их дома, чуть не опрокинув бронзового амура.
Начались мучительные дни. Назавтра грузовик привез к месту работ колоссальный чугунный шар.
Этот цирк затянулся на два месяца. Первый удар был нанесен в понедельник. В следующие дни рабочие, сущие акробаты, балансируя на крышах, а потом на перекрытиях и балках, швыряли в тупик охапки черепицы, которая с громыханием разбивалась.
Буэну хотелось сказать: “Не подходи к окну!”
От каждого грохота она вздрагивала и по двадцать раз на дню прижимала руку к груди, словно сердечница. Когда шар поднялся в воздух, оба они смотрели из окон спальни. Внизу стоял мужчина в кожаной куртке, со свистком во рту. Вход в переулок был перекрыт красно-белым ограждением. Шар начал раскачиваться в пустоте, наподобие маятника, описывая с каждым разом все более длинную дугу. На взлете он уже почти доставал до стен. Размах нарастал медленно. Наконец шар ударил в первый раз, и дом, носивший номер восемь, сверху донизу прочертила трещина.
Эмиль был почти уверен, что Маргарита вскрикнула, но стоял такой шум, что он мог и ослышаться.
Шар возвращался и снова бил, наконец стена обвалилась, окруженная облаком пыли;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34