Эти типы, которые бывают барменами в скандинавских странах, гангстерами в Америке, владельцами игорных домов в Голландии или еще где-нибудь, метрдотелями или директорами театров в Германии, торговцами в Северной Африке…
Это было здесь, в Бержераке, напоминанием об ужасном своим могуществом, многообразием и трагичностью мире.
В Чикаго больше поляков, чем американцев… Франция впитала в себя целые караваны беженцев из Центральной и Восточной Европы, и чиновники мэрии в маленьких городках просят повторять по буквам имена, когда жители приходят к ним по случаю рождения или смерти…
Есть те, кто выезжает официально, со всеми оформленными документами… Есть и другие, которые не могут дождаться своей очереди либо не могут получить визу…
И тогда появляются Самюэли! Знающие все городки, где размещают беженцев, все маршруты, все пограничные станции, все марки и печати консульств и подписи чиновников…
Самюэли, которые говорят на десяти языках и стольких же наречиях… И которые скрываются за вывесками процветающих торговых контор, лучше всего с международными связями.
— Очень удачное прикрытие — торговля марками!
Господину Леви, Чикаго.
Направляю вам ближайшим пароходом двести редких марок, с оранжевой виньеткой, из Чехословакии…
И, конечно, Самюэль, как большинство ему подобных, промышлял не только этим!
В домах терпимости Латинской Америки больше всего ценятся француженки. Их поставщики работают в Париже, на Больших бульварах.
Однако основную массу дешевого товара поставляет Восточная Европа. Деревенские девушки, которые отправляются туда в пятнадцать или шестнадцать лет и возвращаются — или не возвращаются! — в двадцать, заработав себе на приданое!
Типы, подобные Самюэлю, — обычный урожая уголовной полиции Парижа.
Мегрэ же смущало то, что этот Самюэль так неожиданно вторгся в это бержеракское дело, где до сих пор были лишь прокурор, доктор с женой, Франсуаза, Ледюк, хозяин гостиницы…
Вмешательство совсем другого мира, диаметрально противоположного этому…
Короче говоря, дело принимает совсем другой оборот!
Напротив Мегрэ видел маленькую бакалейную лавку, ее банки на витрине он уже выучил наизусть. Дальше была бензоколонка, принадлежавшая гаражу, которая находилась там лишь для украшения, потому что бензин здесь по-прежнему продавали в бидонах!
Ледюк продолжал рассказ:
— Странно и то, что он все дело основал в Алжире… Впрочем, у Самюэля была обширная клиентура среди арабов и даже негров…
— В чем его преступление?
— Два преступления! Двух евреев, неизвестных в Алжире, нашли мертвыми на пустыре. Оба они приехали из Берлина. По этому делу было проведено расследование. Ясно как дважды два, что они долгое время работали вместе с Самюэлем. Следствие шло несколько месяцев, но никаких следов обнаружить не удалось. Потом Самюэль заболел, и его вынуждены были перевести из тюремного лазарета в больницу. Произошедшая драма была примерно восстановлена: два сообщника приехали из Берлина, чтобы выяснить свои отношения с Самюэлем, так как этот пройдоха, видно, обдирал их, как липку. Слово за слово, в ход пошли угрозы…
— И этот малый их убрал!
— Он был приговорен к смерти. Но до казни дело так и не дошло, потому что через несколько дней после вынесения приговора он скончался в госпитале… — Вот, пожалуй, и все, что мне известно!

Доктор был удивлен, видя, что двое мужчин сидят в темноте, и резким движением повернул выключатель. Затем быстро поздоровался, поставил на стол чемоданчик, снял свое демисезонное пальто и пустил в умывальнике горячую воду.
— Ну, я пошел! — сказал Ледюк, вставая. — Увидимся завтра.
Он был не в восторге от того, что Риво увидел его в комнате у Мегрэ. Ведь он был местным, и в его интересах было играть на два лагеря, так как эти два лагеря существовали!
— Поправляйся! До свидания, доктор!
Доктор, намыливая руки, что-то пробормотал в ответ.
— Ну, как температура?
— Более или менее! — быстро ответил Мегрэ.
Он чувствовал прилив радости, как и тогда, в начале этого дела, когда огромным счастьем для него было ощущать, что он еще жив.
— Ну, как боль?
— А! Я начинаю уже свыкаться…
Существовал целый набор ежедневных действий, всегда одних и тех же, которые превратились в своего рода обряд, повторяющийся сегодня вновь и вновь и который уже раз.
Все это время лицо Риво было вблизи от лица Мегрэ, и тот вдруг неожиданно заметил:
— А в вашем лице совсем мало семитских черт!
Ответа не последовало, но дыхание доктора, зондирующего рану, ровное до этого, стало немного свистящим. Когда с этим было покончено и вновь была наложена повязка, он заявил:
— Итак, отныне вы транспортабельны.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что вы больше не являетесь узником этого гостиничного номера. Не собираетесь ли вы провести несколько дней у вашего друга Ледюка?
Несомненно, этот человек умел владеть собой. Уже по крайней мере четверть часа Мегрэ наблюдал за ним, но тот был абсолютно спокоен.
— Отныне я буду навещать вас лишь каждые два дня, что касается остального, я вам пришлю своего ассистента. Вы ему можете полностью доверять.
— Так же, как и вам?
Бывали моменты, впрочем, довольно редко, когда Мегрэ не мог отказать себе в том, чтобы с видом простака обронить какую-нибудь короткую подобную фразу, в которой и заключалась вся суть.
— До свидания!
Наконец-то! Ушел! Вновь Мегрэ остался один со своими персонажами в голове, к коллекции которых добавился известный Самюэль, сразу же занявший среди них первое место.
Крайне странно, но Самюэль был человеком, который, выходит, умирал дважды!
Был ли он тем маньяком со спицей, который убил двух женщин?
В этом случае было уж слишком много странностей, две, по крайней мере: прежде всего то, что местом своих «подвигов» он выбрал именно Бержерак.
Люди такого сорта предпочитают города, где население было бы перемешано и, следовательно, они имели бы возможность оставаться незамеченными.
Однако Самюэля никогда не видели ни в Бержераке, ни во всей округе, не был же он человеком, который, как опереточный злодей, жил бы в лесу.
В этом случае нужно было бы предположить, что он искал убежище у кого-то. У доктора? У Ледюка? У Дюурсо? В отеле «Англия»?
Во-вторых, преступления, совершенные в Алжире, были преступлениями обдуманными, искусными преступлениями, целью которых было устранение сообщников, ставших опасными.
Преступления же в Бержераке, напротив, были делом рук какого-то сексуально озабоченного маньяка или садиста!
Может, за период между первыми и последними преступлениями Самюэль сошел с ума? Или же по какой-то особой причине ему нужно было симулировать сумасшествие, и вся история с иглой — лишь зловещая маскировка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26