И Мегрэ стало ясно, что если она вступила в интимные отношения с Парандоном, то вовсе не потому, что он ее патрон, а потому, что питала к нему настоящие чувства.
— Бьюсь об заклал, что у вас нет любовника…
— Это верно. Мне и не хочется…
— Вы не страдаете от того, что живете в одиночестве?
— Напротив. Невыносимо иметь под боком человека, который тебе неприятен… Тем более спать с ним…
— А мимолетные увлечения?
И снова, как при каждом вопросе, он уловил в ее коротком раздумье колебание: сказать или не сказать правду…
— Иногда… Очень редко…
И с забавной гордостью, будто изрекая свое кредо, добавила:
— Но только не у меня дома…
— Каковы отношения у Гюса с отцом? Я уже задавал вам этот вопрос, но разговор ушел в сторону…
— Гюс его обожает, но восхищается издали. Знаете ли, чтобы их по-настоящему понять, вам бы следовало познакомиться со всей семьей, но, боюсь, тогда ваше расследование никогда не закончится… Квартира, как вы знаете, принадлежала Гассену де Болье и полна воспоминаниями о нем… Он был председателем кассационного суда. Три года назад, когда он уже совсем одряхлел, он уехал к себе в Вандею и с тех пор живет там безвыездно В своем имении. Раньше он приезжал на недельку-другую в Париж, в доме есть его комната, и стоило ему появиться, как он снова становился хозяином дома…
— Значит, вы его знали?
— Очень хорошо. Он диктовал мне всю свою корреспонденцию.
— Что это за человек? Судя по портрету…
— Тому, что в кабинете у мосье Парандона? Если вы видели портрет, считайте, что видели и оригинал… О таких, как он, говорят — неподкупный и просвещенный деятель… Вы понимаете, что я хочу сказать? Представьте себе человека, считающего себя центром вселенной, словно это памятник, только что сошедший со своего пьедестала… Пока он здесь жил, все холили на цыпочках и говорили шепотом. Дети — тогда они были маленькие — буквально трепетали перед ним… Совсем другое дело отец мосье Парандона, хирург…
— Он у них бывает?
— Очень редко. Об этом я и хотела вам рассказать. Вы, конечно, знаете его историю. Сын крестьянина из Берри, он так и остался мужиком, охотно употребляя лаже во время лекций простонародные словечки. Еще несколько лет назад он был совсем крепким. Живет старик в двух шагах отсюда, на улице Миромениль; бывало, он частенько заходил в гости. Дети его обожали… Но это не всем нравилось…
— Особенно мадам Парандон…
— Разумеется, симпатии они друг к другу не питали… Я не знаю подробностей… Слуги намекали на какую-то скандальную сцену, которая здесь как-то произошла… Факт тот, что старик больше сюда не заходит, и сын каждые два-три дня к нему наведывается…
— Значит, Гассены взяли верх над Парандонами?
— Больше, чем вы думаете…
Дым от трубки Мегрэ и сигареты мадемуазель Ваг синей пеленой расстилался по комнате. Девушка встала и шире открыла окно, чтобы дать доступ свежему воздуху.
— А как же иначе, — продолжала она насмешливо. — У детей столько теток, дядюшек, двоюродных братьев и сестер с материнской стороны… У мосье Гассена де Болье четыре дочери, и все они живут в Париже, а у тех свои дети, целая куча, от десяти до двадцати двух лет… Кстати, одна из дочерей прошлой весной вышла замуж за чиновника, ведающего отделом в Морском министерстве… Вот вам сведения о клане Гассена ле Болье… Если вы хотите, я могу составить список с именами мужей…
— Думаю, что пока это не требуется… И часто они здесь бывают?
— То одна сестра, то другая… Хотя они и замужем, но приходят сюда как в отчий лом…
— Тогда как…
— Вы поняли все до того, как я вам успела объяснить… Брат мосье Парандона, Жермен, — врач, специалист по детской невропатологии. Он женат на бывшей актрисе, которая до сих пор осталась очень моложавой и пикантной.
— Он похож на..?
Мегрэ не без стеснения залал этот вопрос, но девушка поняла.
— Нет, на брата он не похож, он такой же крепкий и широкий в плечах, как отец, но чуть выше ростом. Очень красивый мужчина и, сверх ожидания, очень мягкий. Супруги бездетны, редко наносят визиты, а у себя принимают только нескольких близких друзей…
— Но в этом доме они не бывают… — вздохнул Мегрэ, который начинал уже отчетливо представлять все семейные отношения Паранлонов.
— Мосье Парандон холит к ним по вечерам, когда у его жены играют в бридж. Сам он ненавидит карты. Иногда мосье Жермен приходит к брату и беседует с ним в кабинете. Я узнаю это утром по запаху сигареты.
Внезапно в Мегрэ произошла какая-то перемена. Тон его уже не был ни строгим, ни угрожающим, но в его голосе и взгляде теперь не было и оттенка недавней легкости и шутливости.
— Послушайте меня, мадемуазель Ваг. Я уверен, что вы мне отвечали с полной откровенностью, а некоторые вещи говорили даже ло того, как я успел вас спросить. Мне остается задать вам еще один вопрос, последний, и я прошу вас быть со мной столь же откровенной. Итак, верите ли вы, что эти письма могут быть шуткой?
Девушка ответила без колебания:
— Нет!
— Чувствовали ли вы до-появления этих писем, что в доме назревает драма?
На этот раз она выждала, зажгла новую сигарету и произнесла:
— Может быть.
— Когда вы это почувствовали?
— Не знаю… Я пытаюсь вспомнить… Может быть, после каникул… Во всяком случае, где-то в это время…
— Что же вы заметили?
— Ничего особенного… Но это носилось в воздухе… Я бы сказала, какая-то гнетущая атмосфера…
— Кому же, на ваш взгляд, грозит опасность?
Она внезапно покраснела и смолкла.
— Почему вы не отвечаете?
— Вы прекрасно знаете, что я сейчас скажу: мосье Парандону.
Мегрэ со вздохом поднялся:
— Спасибо. На сегодня достаточно. Мне кажется, что я вас порядком измучил. Вероятно, я скоро к вам опять загляну.
— Вы хотели бы еще с кем-нибудь поговорить?
— Только не сейчас… Скоро уже полдень… Пора закусить… Итак, до свидания…
Она посмотрела ему вслед, как он тяжело ступал, грузный, неловкий, а когда Мегрэ закрыл за собой дверь, вдруг разрыдалась.
Глава третья
На улице Миромениль сохранился захудалый ресторанчик, обломок старины, где меню по-прежнему выписывали на грифельной доске, а через стеклянную дверь кухни можно было видеть хозяйку, толстуху с ногами, как колонны, священнодействующую у плиты.
У завсегдатаев были для салфеток собственные ящики, и они хмурили брови, если их место оказывалось занятым. Но это случалось редко. Официантка Эмма не любила чужую публику. Сюда приходили старые инспектора с улицы Соссэ да клерки, каких теперь уже редко увидишь и которых представляешь себе не иначе, как стоящими в люстриновых пиджаках за старомодными почернелыми конторками.
Хозяин, сидевший за кассой, узнал Мегрэ и вышел, ему навстречу:
— Давненько вы у нас не были… Но можете гордиться, у вас есть нюх… Сегодня в меню свиные колбаски…
Мегрэ любил иногда закусить в одиночестве, разглядывая обветшалую обстановку, людей, чаще всего работавших в каком-нибудь убогом заведении на задворках, где неожиданно можно натолкнуться на контору нотариуса или ростовщика, на крохотный магазинчик ортопедической обуви и протезов, на лавчонку филателиста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Бьюсь об заклал, что у вас нет любовника…
— Это верно. Мне и не хочется…
— Вы не страдаете от того, что живете в одиночестве?
— Напротив. Невыносимо иметь под боком человека, который тебе неприятен… Тем более спать с ним…
— А мимолетные увлечения?
И снова, как при каждом вопросе, он уловил в ее коротком раздумье колебание: сказать или не сказать правду…
— Иногда… Очень редко…
И с забавной гордостью, будто изрекая свое кредо, добавила:
— Но только не у меня дома…
— Каковы отношения у Гюса с отцом? Я уже задавал вам этот вопрос, но разговор ушел в сторону…
— Гюс его обожает, но восхищается издали. Знаете ли, чтобы их по-настоящему понять, вам бы следовало познакомиться со всей семьей, но, боюсь, тогда ваше расследование никогда не закончится… Квартира, как вы знаете, принадлежала Гассену де Болье и полна воспоминаниями о нем… Он был председателем кассационного суда. Три года назад, когда он уже совсем одряхлел, он уехал к себе в Вандею и с тех пор живет там безвыездно В своем имении. Раньше он приезжал на недельку-другую в Париж, в доме есть его комната, и стоило ему появиться, как он снова становился хозяином дома…
— Значит, вы его знали?
— Очень хорошо. Он диктовал мне всю свою корреспонденцию.
— Что это за человек? Судя по портрету…
— Тому, что в кабинете у мосье Парандона? Если вы видели портрет, считайте, что видели и оригинал… О таких, как он, говорят — неподкупный и просвещенный деятель… Вы понимаете, что я хочу сказать? Представьте себе человека, считающего себя центром вселенной, словно это памятник, только что сошедший со своего пьедестала… Пока он здесь жил, все холили на цыпочках и говорили шепотом. Дети — тогда они были маленькие — буквально трепетали перед ним… Совсем другое дело отец мосье Парандона, хирург…
— Он у них бывает?
— Очень редко. Об этом я и хотела вам рассказать. Вы, конечно, знаете его историю. Сын крестьянина из Берри, он так и остался мужиком, охотно употребляя лаже во время лекций простонародные словечки. Еще несколько лет назад он был совсем крепким. Живет старик в двух шагах отсюда, на улице Миромениль; бывало, он частенько заходил в гости. Дети его обожали… Но это не всем нравилось…
— Особенно мадам Парандон…
— Разумеется, симпатии они друг к другу не питали… Я не знаю подробностей… Слуги намекали на какую-то скандальную сцену, которая здесь как-то произошла… Факт тот, что старик больше сюда не заходит, и сын каждые два-три дня к нему наведывается…
— Значит, Гассены взяли верх над Парандонами?
— Больше, чем вы думаете…
Дым от трубки Мегрэ и сигареты мадемуазель Ваг синей пеленой расстилался по комнате. Девушка встала и шире открыла окно, чтобы дать доступ свежему воздуху.
— А как же иначе, — продолжала она насмешливо. — У детей столько теток, дядюшек, двоюродных братьев и сестер с материнской стороны… У мосье Гассена де Болье четыре дочери, и все они живут в Париже, а у тех свои дети, целая куча, от десяти до двадцати двух лет… Кстати, одна из дочерей прошлой весной вышла замуж за чиновника, ведающего отделом в Морском министерстве… Вот вам сведения о клане Гассена ле Болье… Если вы хотите, я могу составить список с именами мужей…
— Думаю, что пока это не требуется… И часто они здесь бывают?
— То одна сестра, то другая… Хотя они и замужем, но приходят сюда как в отчий лом…
— Тогда как…
— Вы поняли все до того, как я вам успела объяснить… Брат мосье Парандона, Жермен, — врач, специалист по детской невропатологии. Он женат на бывшей актрисе, которая до сих пор осталась очень моложавой и пикантной.
— Он похож на..?
Мегрэ не без стеснения залал этот вопрос, но девушка поняла.
— Нет, на брата он не похож, он такой же крепкий и широкий в плечах, как отец, но чуть выше ростом. Очень красивый мужчина и, сверх ожидания, очень мягкий. Супруги бездетны, редко наносят визиты, а у себя принимают только нескольких близких друзей…
— Но в этом доме они не бывают… — вздохнул Мегрэ, который начинал уже отчетливо представлять все семейные отношения Паранлонов.
— Мосье Парандон холит к ним по вечерам, когда у его жены играют в бридж. Сам он ненавидит карты. Иногда мосье Жермен приходит к брату и беседует с ним в кабинете. Я узнаю это утром по запаху сигареты.
Внезапно в Мегрэ произошла какая-то перемена. Тон его уже не был ни строгим, ни угрожающим, но в его голосе и взгляде теперь не было и оттенка недавней легкости и шутливости.
— Послушайте меня, мадемуазель Ваг. Я уверен, что вы мне отвечали с полной откровенностью, а некоторые вещи говорили даже ло того, как я успел вас спросить. Мне остается задать вам еще один вопрос, последний, и я прошу вас быть со мной столь же откровенной. Итак, верите ли вы, что эти письма могут быть шуткой?
Девушка ответила без колебания:
— Нет!
— Чувствовали ли вы до-появления этих писем, что в доме назревает драма?
На этот раз она выждала, зажгла новую сигарету и произнесла:
— Может быть.
— Когда вы это почувствовали?
— Не знаю… Я пытаюсь вспомнить… Может быть, после каникул… Во всяком случае, где-то в это время…
— Что же вы заметили?
— Ничего особенного… Но это носилось в воздухе… Я бы сказала, какая-то гнетущая атмосфера…
— Кому же, на ваш взгляд, грозит опасность?
Она внезапно покраснела и смолкла.
— Почему вы не отвечаете?
— Вы прекрасно знаете, что я сейчас скажу: мосье Парандону.
Мегрэ со вздохом поднялся:
— Спасибо. На сегодня достаточно. Мне кажется, что я вас порядком измучил. Вероятно, я скоро к вам опять загляну.
— Вы хотели бы еще с кем-нибудь поговорить?
— Только не сейчас… Скоро уже полдень… Пора закусить… Итак, до свидания…
Она посмотрела ему вслед, как он тяжело ступал, грузный, неловкий, а когда Мегрэ закрыл за собой дверь, вдруг разрыдалась.
Глава третья
На улице Миромениль сохранился захудалый ресторанчик, обломок старины, где меню по-прежнему выписывали на грифельной доске, а через стеклянную дверь кухни можно было видеть хозяйку, толстуху с ногами, как колонны, священнодействующую у плиты.
У завсегдатаев были для салфеток собственные ящики, и они хмурили брови, если их место оказывалось занятым. Но это случалось редко. Официантка Эмма не любила чужую публику. Сюда приходили старые инспектора с улицы Соссэ да клерки, каких теперь уже редко увидишь и которых представляешь себе не иначе, как стоящими в люстриновых пиджаках за старомодными почернелыми конторками.
Хозяин, сидевший за кассой, узнал Мегрэ и вышел, ему навстречу:
— Давненько вы у нас не были… Но можете гордиться, у вас есть нюх… Сегодня в меню свиные колбаски…
Мегрэ любил иногда закусить в одиночестве, разглядывая обветшалую обстановку, людей, чаще всего работавших в каком-нибудь убогом заведении на задворках, где неожиданно можно натолкнуться на контору нотариуса или ростовщика, на крохотный магазинчик ортопедической обуви и протезов, на лавчонку филателиста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32