— Я виделся сегодня с доктором Мартеном. Казалось, удар попал в цель, но тотчас же к ней вернулась обычная уверенность.
— Он сказал вам об этом?
— Нет. И ему лаже в голову не пришло, что ваш супруг мог убить…
— Вы забываете о профессиональной тайне, комиссар… И вдруг перед ним словно блеснул какой-то просвет, но пока еще далекий, смутный…
— Я говорил по телефону с вашим деверем. Он в Ницце, на конгрессе.
— Это было уже после… происшествия?
— До.
— И что же он?
— Во всяком случае, он не счел нужным рекомендовать наблюдение за вашим супругом.
— Однако он ведь должен знать…
Она снова закурила сигарету. Курила она непрерывно, одну сигарету за другой, глубоко затягиваясь.
— Разве вам не встречались люди, потерявшие всякую связь с жизнью, с действительностью? Люди, которые выворачиваются сами перед собой наизнанку, как перчатка.
Поговорите с нашими друзьями — с нашими приятельницами, пусть они скажут — проявил ли муж интерес к кому-нибудь из них? Уступая моим настояниям, ему иногда приходится бывать с гостями, но при этом он почти никого не замечает, почти ни с кем не разговаривает… Весь уходит в себя…
— Скажите, пожалуйста, он сам выбирает знакомых?
— Это люди, с которыми мы должны встречаться По своему положению. Люди нормальные, ведущие нормальный образ жизни.
Мегрэ не спросил ее, что она называет нормальным образом жизни, считая, что лучше дать ей высказаться. А ее монолог становился все более назидательным.
— Прошлым летом, поверьте, он ни единого раза не был ни на пляже, ни в бассейне! Все время просидел в саду под деревом… То, что до замужества я принимала за рассеянность (представьте, вдруг он переставал меня слушать), впоследствии обернулось полной неспособностью жить с людьми.
Вот почему он уединяется у себя в кабинете, почти не выходит оттуда, а уж если выйдет — таращит на всех глаза, словно филин, ослепленный светом… Вы поторопились с выводами, мосье Мегрэ!
— Я хочу задать вам еще вопрос… Он был заранее уверен в ответе.
— Вы прикасались к револьверу со вчерашнего дня?
— А с чего бы это?
— Я жду не вопроса, а ответа.
— Нет.
— С какого времени вы его не трогали?
— Наверно, несколько месяцев… Я уже целую вечность не наводила порядок в этом ящике.
— Но ведь вчера-то вы мне его показывали.
— Ох, совсем забыла…
— А раз я брал его в руки, значит, там остались мои отпечатки — поверх других?
— И это все, что вам удалось установить? Она смотрела на него так, словно ее огорчало, что Мегрэ такой неловкий, такой недотепа.
— Вы очень красочно рассказали мне про отчуждение вашего мужа, об отсутствии у него контакта с жизнью. А вот вчера еще он занимался у себя в кабинете чрезвычайно важными делами с людьми, которые в облаках не витают.
— А как по-вашему, почему он избрал специальностью Морское право? Ведь он ни разу в жизни не был на корабле, никогда не знал моряков… Все у него только на бумаге, все — в теории, ясно?.. И это еще раз подтверждает то, о чем я вам говорила и что вы никак не хотите принять во внимание…
Она вскочила и принялась расхаживать по комнате, словно это помогало ей собраться с мыслями.
— И даже его конек, пресловутая статья шестьдесят четвертая… Разве это не доказывает, что он просто боится — боится самого себя и старается себя успокоить? Он знает, что вы здесь и допрашиваете меня, — в нашем доме все известно, кто куда и зачем пошел. Знаете, о чем ему думается? О том, что нервы у меня не выдержат и я потеряю голову. Тогда подозрение падет не на него, а на меня… А попади я в тюрьму — он свободен.
— Минутку. Мне что-то непонятно. О какой еще другой свободе идет речь?
— О полной его свободе.
— А на что ему это после смерти мадемуазель Ваг?
— Найдутся другие мадемуазели.
— Значит, вы думаете, что муж воспользовался бы вашим отсутствием и завел бы любовниц?
— Почему бы нет? Это тоже возможность увериться в себе.
— И потом по очереди убивать их?
— Не обязательно убивать всех.
— Но ведь как будто он не способен поддерживать отношения с людьми?
— Да. С людьми нормальными — с людьми нашего круга.
— Людей, не принадлежащих к вашему кругу, вы не считаете нормальными?
— Вы же прекрасно понимаете, что я хотела сказать… Ненормально, что он водится с…
— Почему?
В дверь постучали, она отворилась, и вошел Фердинанд в белой куртке.
— Мосье Мегрэ, вас спрашивает кто-то из ваших сотрудников.
— Где он?
— Здесь, в коридоре… Он сказал, что это очень срочно, и я решился провести его сюда.
В полутьме коридора комиссар увидел Люка.
— Одну минуту, мадам Парандон, вы разрешите? Он притворил за собою дверь. Фердинанд ушел. Жена адвоката осталась у себя в комнате одна.
— Что такое, Люка?
— Утром она два раза проходила через гостиную.
— Это точно?
— Совершенно точно… Отсюда вам не видать, а из гостиной хорошо видно. В доме на Цирковой улице у окна почти целый день сидит один калека…
— Очень старый?
— Да нет, просто пожилой — лет пятидесяти… Когда-то попал в аварию и потерял ноги… Теперь торчит у окна целый день и от нечего делать наблюдает за всеми, кто тут ходит взад и вперед… А еще его интересует, как моют машины, особенно «роллс-ройсы…» Судя по тому, что он мне рассказывал, — а я задавал ему всякие дополнительные вопросы, — его показаниям верить можно… Фамилия его Монтанье… А дочь у него — акушерка.
— В котором часу он видел мадам Парандон в первый раз?
— Чуть позднее половины десятого.
— Она шла в направлении кабинетов?
— Да. Он разбирается в планировке квартиры даже лучше нас… Да и об отношениях адвоката с секретаршей знает.
— Как она была одета?
— В голубом, в домашнем.
— А во второй раз?
— Минут через пять после этого она прошла по гостиной обратно… И его поразило, что она даже не заметила, что в глубине комнаты горничная вытирала пыль.
— Значит, она не видела горничную?
— Нет.
— А ты допросил Лизу?
— А как же, еще утром.
— И она об этом тебе ничего не сказала?
— Говорит, что никого не видела.
— Спасибо, дружище!
— Что делать дальше?
— Ждите меня оба здесь. Никто не подтвердил показания этого Монтанье?
— Одна только служанка из квартиры на пятом этаже сказала, что заметила в окне гостиной кого-то в голубом — это было в то же время…
Мегрэ снова постучался в будуар и вошел, в ту же минуту мадам Парандон показалась на пороге спальни. Он не спеша выколотил пепел из трубки и снова набил.
— Будьте любезны, мадам, вызвать сюда горничную.
— Вам что-нибудь понадобилось?
— Да.
— Пожалуйста.
Она нажала кнопку. Несколько мгновений прошли в молчании, и у комиссара при взгляде на женщину, которую он так изводил, невольно сжималось сердце.
Мысленно он повторял текст статьи шестьдесят четвертой, о которой столько говорилось здесь за последние три дня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32