Он даже презрительно сплюнул в снег.
— Присмотри полчасика за баром, Джулия.
Чарли надел пальто, вывел машину из дощатого гаража, выходившего на аллейку, дохнул свежим воздухом, увидел толпу на залитой огнями Главной улице, и ему полегчало. Вдали от бара, от Джастина, наваждение почти рассеялось, и, поднимаясь на Холм, он уже куда менее четко представлял себе, что, собственно, скажет Норделу.
Магазины торгуют сегодня дольше обычного, и не исключено, что издатель ушел за покупками. Выключая мотор, Чарли этого даже хотел. Во всех окнах первого этажа горел свет, по кухне расхаживала женщина. Моджо позвонил, услышал детские голоса, и восьмилетняя девчушка открыла дверь с таким видом, словно для нее это привычное дело.
— Вам нужно поговорить с моим папой? Входите, только галоши оставьте на коврике — у нас уборка.
Ее черные тугие косички свисали на фартук в розовых квадратах. За стеной захныкал младенец, и она пояснила:
— Это мой братик. Ему пора давать рожок.
Нордел встал с кресла. Без галстука, в войлочных туфлях, в старенькой домашней куртке, он выглядел гораздо менее суровым. В комнате царил беспорядок, играла куча детей, на полу валялся журнал, который издатель листал перед приходом гостя, гремело радио.
— Чарли? — удивился хозяин.
— Простите, что беспокою вас, Честер. Я долго колебался, но потом решил…
В нижней части города, где бармен обычно видел Нордела только в типографии, тот выглядел совсем иным человеком, чем здесь, среди своих детей, и Чарли был даже разочарован, найдя его таким старым, смущенным, растерянным.
Быть может, дело просто в том, что Нордел не ждал посетителя, дети шумят, за стеной хнычет младенец, радио не умолкает. Наконец он додумался выключить приемник, и это сразу разрядило атмосферу: шум перестал быть таким оглушительным и непрерывным.
— Я ехал мимо и…
Нордел досадливо прервал собеседника:
— Вы ко мне насчет петиции?
Чарли не предвидел такого оборота и почувствовал, что краснеет: он сообразил, как будет истолковано его появление.
— Я знаю, многие удивлены, — продолжал Нордел, сам не менее сконфуженный. — Люди недоумевают, почему на этот раз я не выступил с протестом.
— Я первый подписал петицию за, — поспешно вставил Чарли.
— Вот как?
Нордел окончательно растерялся и, машинально подняв с пола двухлетнего мальчугана, посадил его верхом к себе на колено.
— Я долго раздумывал, какую позицию занять.
В любом другом случае моя газета выступила бы против: на мой взгляд, в городе и без того довольно мест, где продают выпивку. Но вы, может быть, помните, как я однажды заходил к вам и расспрашивал об этом Уорде?
— Вы еще сказали, что знаете его.
— Я сказал: кажется, знаю. Возможно, я ошибся. Но, возможно, он — человек, которому я, к несчастью, когда-то причинил зло.
— Тогда его звали не Уордом, а Ли, Фрэнком Ли, и жил он в Чикаго.
— Вот как! — повторил Честер, с любопытством глядя на Чарли.
С этой минуты бармену окончательно стало не по себе. Он сознавал всю бестактность своего поступка: любой с полным основанием сочтет, что он просто сводит счеты с возможным конкурентом, а это не слишком красиво.
Как всегда в таких случаях, он запутался.
— Заметьте, дело это не мое. Может быть, он вполне порядочный человек.
— Полагаю, что, пока не доказано противное, мы не вправе судить о нем иначе.
Точь-в-точь Маршалл Чалмерс. Опять, как в истории с фотоснимком, получалось, что не по-джентельменски ведет себя Чарли.
— Для себя лично я не вижу никакого ущерба в том, что он получит разрешение на продажу пива. Я уже сказал: я первый подписал петицию в его пользу. И меня не касается, что он делал до приезда сюда.
Почему Нордел так растерян и подавлен?
— Вот это мне приятнее слышать, Чарли.
— И все-таки я хотел бы вас предостеречь…
Итальянец не находил нужных слов. Ему было жарко.
Он сидел слишком близко от камина, где пылали поленья, а его и так лихорадило.
— Слушаю, Чарли. Вы хотели меня предостеречь?
— Может быть, это пустяк. Просто меня удивляет, что в последнее время ваш сын чуть ли не каждый день торчит в бильярдной.
И тут словно что-то щелкнуло, как бывает, когда выключается ток. Лицо у Нор дела стало непроницаемым, голос официальным и вежливым — таким говорят, когда хотят отделаться от нежелательного посетителя.
— Благодарю вас.
— Вы это знали?
— Шестнадцатилетние юноши пользуются у нас в стране свободой в достаточно широких пределах.
Задыхаясь от унижения, Чарли поднялся. Он сам промышлял букмекерством и не смел заговорить ни о ставках, ни о черной записной книжечке, казавшейся ему зловещим предзнаменованием.
— Забудьте о нашем разговоре. Прошу извинить, что побеспокоил.
— Ну что вы, что вы!
— Чес, — донесся голос из кухни, — не подержишь ли малыша, пока я дам ему капли?
— Сейчас иду.
Девчушка, не перестававшая с любопытством поглядывать на бармена, поняла, что ей пора открыть ему дверь.
— Спасибо, что заехали, Чарли. До скорого. Может быть, мы еще вернемся к нашей теме.
Но было ли это учтивым отказом возвращаться к ней?
Чарли вновь очутился на воздухе, увидел заснеженные газоны, освещенные окна домов, где скоро сядут за стол, и сразу же вслед за ними район кожевенного завода.
Мимо «Погребка» он проскочил как раз в ту секунду, когда в фиолетовый прямоугольник двери вошел человек, походивший на Юго.
Майк всегда напивался по субботам, но раньше делал это в одном и том же баре, в обществе знакомых, симпатизирующих ему людей. Шляться же, как сегодня, из бара в бар, распахивая двери все более неуверенной рукой, было, с точки зрения Чарли, чем-то вроде дезертирства, но заговори он об этом, опять создастся впечатление, будто он печется о собственных интересах.
Итальянец проехал мимо отеля «Моуз», бар при котором недавно перестроили. Вот куда любят получать приглашение девицы вроде Мейбл и Авроры. Там к коктейлям подают крошечные сандвичи и сосиски, по вечерам играет рояль и цветная подсветка меняется в соответствии с музыкой.
Как хорошо было раньше, когда все оставалось на своих местах: обитатели Холма — на Холме, рабочие-кожевники — в «Погребке», свои ребята — у Чарли, а бильярдная Скроггинса практически пустовала! Были люди порядочные, были чуть менее порядочные, но разной швали никто в глаза не видел.
Но вот на перекрестке у «Четырех ветров» из машины вылез незнакомец, взял свой смешной чемоданчик, спустился вниз по улицам, пересек город, и все разладилось.
Неужели это лишь фантазии Чарли? Даже Джулия, когда он толкует ей про Уорда, слушает иногда с таким снисходительным видом, словно муж несет чепуху. Джастин ей не по душе — он не любит детей, но она не обращает на него внимания. Остальные говорят о нем лишь потому, что он новый человек в городе, да и говорить о чем-то надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Присмотри полчасика за баром, Джулия.
Чарли надел пальто, вывел машину из дощатого гаража, выходившего на аллейку, дохнул свежим воздухом, увидел толпу на залитой огнями Главной улице, и ему полегчало. Вдали от бара, от Джастина, наваждение почти рассеялось, и, поднимаясь на Холм, он уже куда менее четко представлял себе, что, собственно, скажет Норделу.
Магазины торгуют сегодня дольше обычного, и не исключено, что издатель ушел за покупками. Выключая мотор, Чарли этого даже хотел. Во всех окнах первого этажа горел свет, по кухне расхаживала женщина. Моджо позвонил, услышал детские голоса, и восьмилетняя девчушка открыла дверь с таким видом, словно для нее это привычное дело.
— Вам нужно поговорить с моим папой? Входите, только галоши оставьте на коврике — у нас уборка.
Ее черные тугие косички свисали на фартук в розовых квадратах. За стеной захныкал младенец, и она пояснила:
— Это мой братик. Ему пора давать рожок.
Нордел встал с кресла. Без галстука, в войлочных туфлях, в старенькой домашней куртке, он выглядел гораздо менее суровым. В комнате царил беспорядок, играла куча детей, на полу валялся журнал, который издатель листал перед приходом гостя, гремело радио.
— Чарли? — удивился хозяин.
— Простите, что беспокою вас, Честер. Я долго колебался, но потом решил…
В нижней части города, где бармен обычно видел Нордела только в типографии, тот выглядел совсем иным человеком, чем здесь, среди своих детей, и Чарли был даже разочарован, найдя его таким старым, смущенным, растерянным.
Быть может, дело просто в том, что Нордел не ждал посетителя, дети шумят, за стеной хнычет младенец, радио не умолкает. Наконец он додумался выключить приемник, и это сразу разрядило атмосферу: шум перестал быть таким оглушительным и непрерывным.
— Я ехал мимо и…
Нордел досадливо прервал собеседника:
— Вы ко мне насчет петиции?
Чарли не предвидел такого оборота и почувствовал, что краснеет: он сообразил, как будет истолковано его появление.
— Я знаю, многие удивлены, — продолжал Нордел, сам не менее сконфуженный. — Люди недоумевают, почему на этот раз я не выступил с протестом.
— Я первый подписал петицию за, — поспешно вставил Чарли.
— Вот как?
Нордел окончательно растерялся и, машинально подняв с пола двухлетнего мальчугана, посадил его верхом к себе на колено.
— Я долго раздумывал, какую позицию занять.
В любом другом случае моя газета выступила бы против: на мой взгляд, в городе и без того довольно мест, где продают выпивку. Но вы, может быть, помните, как я однажды заходил к вам и расспрашивал об этом Уорде?
— Вы еще сказали, что знаете его.
— Я сказал: кажется, знаю. Возможно, я ошибся. Но, возможно, он — человек, которому я, к несчастью, когда-то причинил зло.
— Тогда его звали не Уордом, а Ли, Фрэнком Ли, и жил он в Чикаго.
— Вот как! — повторил Честер, с любопытством глядя на Чарли.
С этой минуты бармену окончательно стало не по себе. Он сознавал всю бестактность своего поступка: любой с полным основанием сочтет, что он просто сводит счеты с возможным конкурентом, а это не слишком красиво.
Как всегда в таких случаях, он запутался.
— Заметьте, дело это не мое. Может быть, он вполне порядочный человек.
— Полагаю, что, пока не доказано противное, мы не вправе судить о нем иначе.
Точь-в-точь Маршалл Чалмерс. Опять, как в истории с фотоснимком, получалось, что не по-джентельменски ведет себя Чарли.
— Для себя лично я не вижу никакого ущерба в том, что он получит разрешение на продажу пива. Я уже сказал: я первый подписал петицию в его пользу. И меня не касается, что он делал до приезда сюда.
Почему Нордел так растерян и подавлен?
— Вот это мне приятнее слышать, Чарли.
— И все-таки я хотел бы вас предостеречь…
Итальянец не находил нужных слов. Ему было жарко.
Он сидел слишком близко от камина, где пылали поленья, а его и так лихорадило.
— Слушаю, Чарли. Вы хотели меня предостеречь?
— Может быть, это пустяк. Просто меня удивляет, что в последнее время ваш сын чуть ли не каждый день торчит в бильярдной.
И тут словно что-то щелкнуло, как бывает, когда выключается ток. Лицо у Нор дела стало непроницаемым, голос официальным и вежливым — таким говорят, когда хотят отделаться от нежелательного посетителя.
— Благодарю вас.
— Вы это знали?
— Шестнадцатилетние юноши пользуются у нас в стране свободой в достаточно широких пределах.
Задыхаясь от унижения, Чарли поднялся. Он сам промышлял букмекерством и не смел заговорить ни о ставках, ни о черной записной книжечке, казавшейся ему зловещим предзнаменованием.
— Забудьте о нашем разговоре. Прошу извинить, что побеспокоил.
— Ну что вы, что вы!
— Чес, — донесся голос из кухни, — не подержишь ли малыша, пока я дам ему капли?
— Сейчас иду.
Девчушка, не перестававшая с любопытством поглядывать на бармена, поняла, что ей пора открыть ему дверь.
— Спасибо, что заехали, Чарли. До скорого. Может быть, мы еще вернемся к нашей теме.
Но было ли это учтивым отказом возвращаться к ней?
Чарли вновь очутился на воздухе, увидел заснеженные газоны, освещенные окна домов, где скоро сядут за стол, и сразу же вслед за ними район кожевенного завода.
Мимо «Погребка» он проскочил как раз в ту секунду, когда в фиолетовый прямоугольник двери вошел человек, походивший на Юго.
Майк всегда напивался по субботам, но раньше делал это в одном и том же баре, в обществе знакомых, симпатизирующих ему людей. Шляться же, как сегодня, из бара в бар, распахивая двери все более неуверенной рукой, было, с точки зрения Чарли, чем-то вроде дезертирства, но заговори он об этом, опять создастся впечатление, будто он печется о собственных интересах.
Итальянец проехал мимо отеля «Моуз», бар при котором недавно перестроили. Вот куда любят получать приглашение девицы вроде Мейбл и Авроры. Там к коктейлям подают крошечные сандвичи и сосиски, по вечерам играет рояль и цветная подсветка меняется в соответствии с музыкой.
Как хорошо было раньше, когда все оставалось на своих местах: обитатели Холма — на Холме, рабочие-кожевники — в «Погребке», свои ребята — у Чарли, а бильярдная Скроггинса практически пустовала! Были люди порядочные, были чуть менее порядочные, но разной швали никто в глаза не видел.
Но вот на перекрестке у «Четырех ветров» из машины вылез незнакомец, взял свой смешной чемоданчик, спустился вниз по улицам, пересек город, и все разладилось.
Неужели это лишь фантазии Чарли? Даже Джулия, когда он толкует ей про Уорда, слушает иногда с таким снисходительным видом, словно муж несет чепуху. Джастин ей не по душе — он не любит детей, но она не обращает на него внимания. Остальные говорят о нем лишь потому, что он новый человек в городе, да и говорить о чем-то надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35