Хорошо ли, плохо ли, но что-то у них получилось. У них получились мы. Так стоило ли теперь, в наивной попытке осчастливить всех живущих, небрежно похоронить великое творение в первозданном хаосе?
А ты ведь именно это задумал там, на Земле, много лет и жизней назад. Или ты мечтал совсем о другом?
Интересно, это я сам себя спрашиваю или?..
Я подошел вплотную к почти отвесной оранжевой стене и вначале робко потрогал кончиками пальцев ее теплую, пружинящую и чуть шероховатую поверхность. Касание было приятным, и я уже смелее прижал обе ладони к исполинскому телу.
«Наверно, — подумалось вдруг, — это лишь одна Скала, а есть еще другие, и вместе они будут похожи на горный массив, действительно розовый в утреннем тумане».
Я попытался вспомнить, такими ли видел Розовые Скалы в детстве, когда они в первый раз спасли мне жизнь. Но вспомнить не получилось.
Потому что это был не я. Какая нелепость!..
Я все стоял и поглаживал нагретую солнцем упругую поверхность нежно, ласково, как тело любимой женщины. И больше ничего не происходило. Ничего.
А потом мне в спину точно между лопаток вонзился чей-то острый, как кинжал, взгляд. И я не мог не обернуться.
По дороге, недавно совсем пологой, а теперь круто поднимавшейся в гору, прямо ко мне шли трое. Солнце отчаянно лупило в глаза, и я плохо видел их лица, но идущего в центре узнал сразу.
Это был Будда. Не тот, которому поклоняются в храмах исказившие его истинное учение, не тот, которого изображают в книгах по мифологии почему-то немыслимо узкоглазым противным коротышкой с огромным животом и вечно переплетенными ногами. Это был просто человек, рожденный в городе Капилавасту в пятьсот шестьдесят седьмом году до нашей эры матерью — Майей и отцом — Шуддходаной. Это был Сиддхартха Гаутама — наследный принц царства Шакьев, отказавшийся от всего ради Истины.
Разве мог я не узнать этого человека?
Гаутама подошел ближе, и я наконец разглядел его спутников: справа шла Алка Климова, а слева Веня Прохоров.
О, высшая мудрость! Почему же именно они? Неужели и эти бестолочи сумели пройти все восемь ступеней? А ведь кто-то клялся, что Закон Случайных Чисел не распространяется на уровни выше Второго.
— Я вижу недоумение на лице твоем, Бодхисатва, — проговорил Гаутама. Ты хочешь спросить меня о
чем-то?
— Да, Татхагата.
Но я уже застеснялся своих мыслей и спросил о другом, сбиваясь и нервничая:
— Скажи, Просветленный, тот мир, который я покинул на Земле… мне стоит в него возвращаться? Или правильнее будет остаться здесь?
И сказал Гаутама:
— В мире нет ничего такого, к чему стоило бы стремиться, ибо все, что существует, когда это приобретаешь, оказывается недостаточным.
— А могу я не верить тебе, Сиддхартха? Ибо сейчас мне не хочется верить тебе.
И сказал Гаутама:
— Мое учение основано не на вере. Оно означает: приходи и посмотри.
Гаутама всегда говорил чуточку больше того, о чем его спрашивали.
— Я пришел, Шакья Муни. Я посмотрел. Но я хотел взять с собой тех людей, которых любил и люблю. Я хотел, чтобы ты тоже освободил их.
И сказал Гаутама:
— Я не освобождаю людей. Я только учу их тому, как надо освобождаться. И люди признают истинность моей проповеди не потому, что она исходит от меня, а потому, что, разбуженный моим словом, в их умах загорается собственный свет.
— Так скажи, Достигший Своей Цели, почему же любимые мною люди остаются на Земле навсегда?
И сказал Гаутама:
— Не существует во Вселенной ни одного живого существа, которое не обладало бы моей мудростью, мудростью Татхагаты. И только по причине суетных мыслей и привязанностей большинство существ не сознают этого.
И теперь по обе стороны от Будды стояли Марина Ройфман и Валька Бурцев.
Валька подмигнул мне, как только он один умел подмигивать, а Мара скорчила умильную рожицу.
— То есть бессмертны абсолютно все люди, не только Посвященные? спросил я, надеясь, что правильно угадал его намек.
— Конечно, Бодхисатва.
— Почему ты зовешь меня Бодхисатвой?
— Потому что ты прошел девять уровней. Но Татхагатой становятся на следующем.
— А разве есть Десятый уровень, Учитель?
И сказал Гаутама:
— Две с половиной тысячи лет я учу вас правильно задавать вопросы. А вы по-прежнему интересуетесь глупостями и не видите истин.
Я снова застыдился и стал глядеть себе под ноги, а когда вновь поднял глаза, спутниками Будды были Юлька Соловьева и Майкл Вербицкий. Юлька томно закатила глаза и очень эротично показала мне язык. «Не обманул, стало быть, тесчим», — мелькнуло в голове. А Майкл, бросив свое обычное «приветик», веско добавил:
— Не встретиться здесь с тобою, Тим, было бы методологически неверно. Согласись, Миха.
Я согласился и тут же прикрыл глаза, гадая, кто будет следующим. Я уже понял, что сейчас увижу Вербу и Тополя, Симона Грая и Аню Неверову, Машу Чистякову и старика Базотти, Белку и Рюшика, Кречета и Булкина, а возможно, даже Лайзу Острикову и Валерия Лобачева из «Подземной империи»… Здесь могли ожить все кто угодно: Пушкин, Магомет, Мойдодыр, Мерлин Монро, чудовище Франкенштейна, Микки Маус, — они могли ожить, взяться за руки и вместе пуститься в пляс. Здесь было покруче, чем в точке сингулярности, потому что Будда не просто находился в самом центре всех феноменов — он этими точками жонглировал, и они роились вокруг него как пчелы, и гудели, и медвяный запах цветущего луга пьянил и будоражил память, и совсем не хотелось открывать глаза, и я слушал голос пророка сквозь этот летний звон в оранжевой дымке и тягучем приторном дурмане.
И сказал Гаутама:
— Глупо предполагать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным.
«Разве глупо?» — усомнился я в справедливости древнего буддийского тезиса. — А, по-моему, мы только для того и живем, чтобы делать друг друга счастливыми. Или несчастными.
Я вспомнил всех женщин, даривших мне счастье обладания, торжество победы и — счастье жертвенности, сладкую боль самоотдачи. А потом всех мужчин, которым мог доверять, на которых рассчитывал, как на себя. И еще других — которым завидовал, на которых равнялся, к которым ревновал. Дьявольский коктейль ощущений. Калейдоскоп лиц. Карусель мирового хаоса. Еще немножко, и укачает до тошноты. Захотелось остановиться.
И я открыл глаза.
Слева от Будды стояла Ланка Рыжикова. Справа стоял Эльф.
— Все, — услышал я голос Паши Гольдштейна, моего друга-челнока по Арабским Эмиратам, — этому больше не наливать.
И был вынужден согласиться.
Окружающий мир быстро растворялся в оранжевом тумане, но я еще успел увидать, как эти последние трое повернулись и стали уходить по дороге вверх, прямо на Розовую Скалу, все выше и выше, туда, где ее верхняя кромка упиралась в густое зеленое небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
А ты ведь именно это задумал там, на Земле, много лет и жизней назад. Или ты мечтал совсем о другом?
Интересно, это я сам себя спрашиваю или?..
Я подошел вплотную к почти отвесной оранжевой стене и вначале робко потрогал кончиками пальцев ее теплую, пружинящую и чуть шероховатую поверхность. Касание было приятным, и я уже смелее прижал обе ладони к исполинскому телу.
«Наверно, — подумалось вдруг, — это лишь одна Скала, а есть еще другие, и вместе они будут похожи на горный массив, действительно розовый в утреннем тумане».
Я попытался вспомнить, такими ли видел Розовые Скалы в детстве, когда они в первый раз спасли мне жизнь. Но вспомнить не получилось.
Потому что это был не я. Какая нелепость!..
Я все стоял и поглаживал нагретую солнцем упругую поверхность нежно, ласково, как тело любимой женщины. И больше ничего не происходило. Ничего.
А потом мне в спину точно между лопаток вонзился чей-то острый, как кинжал, взгляд. И я не мог не обернуться.
По дороге, недавно совсем пологой, а теперь круто поднимавшейся в гору, прямо ко мне шли трое. Солнце отчаянно лупило в глаза, и я плохо видел их лица, но идущего в центре узнал сразу.
Это был Будда. Не тот, которому поклоняются в храмах исказившие его истинное учение, не тот, которого изображают в книгах по мифологии почему-то немыслимо узкоглазым противным коротышкой с огромным животом и вечно переплетенными ногами. Это был просто человек, рожденный в городе Капилавасту в пятьсот шестьдесят седьмом году до нашей эры матерью — Майей и отцом — Шуддходаной. Это был Сиддхартха Гаутама — наследный принц царства Шакьев, отказавшийся от всего ради Истины.
Разве мог я не узнать этого человека?
Гаутама подошел ближе, и я наконец разглядел его спутников: справа шла Алка Климова, а слева Веня Прохоров.
О, высшая мудрость! Почему же именно они? Неужели и эти бестолочи сумели пройти все восемь ступеней? А ведь кто-то клялся, что Закон Случайных Чисел не распространяется на уровни выше Второго.
— Я вижу недоумение на лице твоем, Бодхисатва, — проговорил Гаутама. Ты хочешь спросить меня о
чем-то?
— Да, Татхагата.
Но я уже застеснялся своих мыслей и спросил о другом, сбиваясь и нервничая:
— Скажи, Просветленный, тот мир, который я покинул на Земле… мне стоит в него возвращаться? Или правильнее будет остаться здесь?
И сказал Гаутама:
— В мире нет ничего такого, к чему стоило бы стремиться, ибо все, что существует, когда это приобретаешь, оказывается недостаточным.
— А могу я не верить тебе, Сиддхартха? Ибо сейчас мне не хочется верить тебе.
И сказал Гаутама:
— Мое учение основано не на вере. Оно означает: приходи и посмотри.
Гаутама всегда говорил чуточку больше того, о чем его спрашивали.
— Я пришел, Шакья Муни. Я посмотрел. Но я хотел взять с собой тех людей, которых любил и люблю. Я хотел, чтобы ты тоже освободил их.
И сказал Гаутама:
— Я не освобождаю людей. Я только учу их тому, как надо освобождаться. И люди признают истинность моей проповеди не потому, что она исходит от меня, а потому, что, разбуженный моим словом, в их умах загорается собственный свет.
— Так скажи, Достигший Своей Цели, почему же любимые мною люди остаются на Земле навсегда?
И сказал Гаутама:
— Не существует во Вселенной ни одного живого существа, которое не обладало бы моей мудростью, мудростью Татхагаты. И только по причине суетных мыслей и привязанностей большинство существ не сознают этого.
И теперь по обе стороны от Будды стояли Марина Ройфман и Валька Бурцев.
Валька подмигнул мне, как только он один умел подмигивать, а Мара скорчила умильную рожицу.
— То есть бессмертны абсолютно все люди, не только Посвященные? спросил я, надеясь, что правильно угадал его намек.
— Конечно, Бодхисатва.
— Почему ты зовешь меня Бодхисатвой?
— Потому что ты прошел девять уровней. Но Татхагатой становятся на следующем.
— А разве есть Десятый уровень, Учитель?
И сказал Гаутама:
— Две с половиной тысячи лет я учу вас правильно задавать вопросы. А вы по-прежнему интересуетесь глупостями и не видите истин.
Я снова застыдился и стал глядеть себе под ноги, а когда вновь поднял глаза, спутниками Будды были Юлька Соловьева и Майкл Вербицкий. Юлька томно закатила глаза и очень эротично показала мне язык. «Не обманул, стало быть, тесчим», — мелькнуло в голове. А Майкл, бросив свое обычное «приветик», веско добавил:
— Не встретиться здесь с тобою, Тим, было бы методологически неверно. Согласись, Миха.
Я согласился и тут же прикрыл глаза, гадая, кто будет следующим. Я уже понял, что сейчас увижу Вербу и Тополя, Симона Грая и Аню Неверову, Машу Чистякову и старика Базотти, Белку и Рюшика, Кречета и Булкина, а возможно, даже Лайзу Острикову и Валерия Лобачева из «Подземной империи»… Здесь могли ожить все кто угодно: Пушкин, Магомет, Мойдодыр, Мерлин Монро, чудовище Франкенштейна, Микки Маус, — они могли ожить, взяться за руки и вместе пуститься в пляс. Здесь было покруче, чем в точке сингулярности, потому что Будда не просто находился в самом центре всех феноменов — он этими точками жонглировал, и они роились вокруг него как пчелы, и гудели, и медвяный запах цветущего луга пьянил и будоражил память, и совсем не хотелось открывать глаза, и я слушал голос пророка сквозь этот летний звон в оранжевой дымке и тягучем приторном дурмане.
И сказал Гаутама:
— Глупо предполагать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным.
«Разве глупо?» — усомнился я в справедливости древнего буддийского тезиса. — А, по-моему, мы только для того и живем, чтобы делать друг друга счастливыми. Или несчастными.
Я вспомнил всех женщин, даривших мне счастье обладания, торжество победы и — счастье жертвенности, сладкую боль самоотдачи. А потом всех мужчин, которым мог доверять, на которых рассчитывал, как на себя. И еще других — которым завидовал, на которых равнялся, к которым ревновал. Дьявольский коктейль ощущений. Калейдоскоп лиц. Карусель мирового хаоса. Еще немножко, и укачает до тошноты. Захотелось остановиться.
И я открыл глаза.
Слева от Будды стояла Ланка Рыжикова. Справа стоял Эльф.
— Все, — услышал я голос Паши Гольдштейна, моего друга-челнока по Арабским Эмиратам, — этому больше не наливать.
И был вынужден согласиться.
Окружающий мир быстро растворялся в оранжевом тумане, но я еще успел увидать, как эти последние трое повернулись и стали уходить по дороге вверх, прямо на Розовую Скалу, все выше и выше, туда, где ее верхняя кромка упиралась в густое зеленое небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114