А что было делать? Ведь руки тряслись. Не вру. Особенно после сигареты. Вот и все. Дальнейшее — в сладком тумане. Вожделенной водки я все-таки глотнул. Попозже. Когда домашние у дверей топтались, провожая гостей. Белка миловалась с подпрыгивающей от нетерпения собакой, объясняя ей, что до прогулки осталось совсем чуть-чуть.
На Бульвар мы пришли поздно, но еще всех застали. Народ активно лечился. Олег по доброте душевной пивом меня угостил, и это была последняя капля…. Что-то щелкнуло в голове, и сразу настало утро. Какого дня? Какого века? Я даже Ланку в тот вечер на Бульваре не помню.
Что это было? И вообще: кто я? Вчера подумал было, что Давид Маревич, а сегодня понял: я — Редькин. Тимофей Редькин — жалкий алкоголик, пьющий тайком от жены. Пора проснуться.
11 июня, воскресенье — Проводил Белку с Андрюшкой и тещу в Шереметьево. Рейс прямой до Женевы. Они поехали пожить у друзей на берегу озера. В Берлин собираются заглянуть на обратной дороге. Дома сразу выпил и ощутил небывалый покой в душе.
15-16 июня, четверг — пятница — Никому не звонил. Медленно приходил в себя и настраивался на работу. Пивко попивал, и это не мешало. В магазин сходил и в банк, и не утратил ориентации в пространстве, а к ночи вообще вышел на проектную мощность. В шесть утра с минутами поставил последнюю точку и понял: роман не завершен, но писать его я больше не буду. Не хочу. А солнце уже высоко поднялось. Поглядел в окошко и проник мыслью еще глубже: совсем ничего не хочу — ни есть, ни пить, ни курить…. Такое уже было. Да нет, теперь другое, потому что я спать хочу. Ура! Лег и заснул.
Вечером позвонила Ланка, напомнила, что завтра пьем на Бульваре в честь ее дня рождения. И вдруг подумалось, что это очень важно — ее звонок…Ах, чего я только не напридумывал про грядущий день! Стрезва смешно и страшно вспомнить. Но часто ли я бываю трезвым? Вообще не бываю…
Вчера, ложась спать, слышал, как кто-то возится у меня под кроватью. Знал, что нет никого, но слышал и даже кожей ощущал вибрацию. А потом страшные крики начались, они звучали у меня в голове. Допился, старый, а еще на девочек потянуло! Хрена себе, девочка! Ланка Рыжикова…. Но ведь она хорошая…. Наверно, я сильно пьян… И вообще, это я пишу или кто?
17 июня, суббота — Отметили Ланкин день рождения. На самом деле у нее 13-го, но съехало все на четыре дня. Понятно, лето…. А выпили хорошо. Давешний сексуальный бред выкинут из головы полностью. Я, правда, пытался реанимировать свои романтические фантазии. Не получилось. И наивная попытка прощального поцелуя в губы была профессионально отвергнута Ланкой. Вот и все. Прошла любовь, завяли помидоры. Да неужели?..
26 июня, понедельник — Белка прилетела утром, я встретил ее в аэропорту, и оказалось, что мы соскучились друг без друга. Прекрасный был поцелуй еще в машине, а дома — сразу в душ и еще более прекрасное продолжение. И никакого пива за обедом. И только вечером — бутылка хорошего вина на Бульваре. Не было там никого, все на дачах, но позвонила Ланка Рыжикова, и мы посидели втроем, почему-то на Яузском, напротив ее дома. Впрочем, какая разница?! Ведь все равно без собак: Капа в Швейцарии, и Рыжий в своей Опалихе остался. Мы сжимали в ладонях мягкие пластиковые стаканчики с еще прохладным белым анжуйским из запотевшей бутылки, девчонки щебетали непрерывно, а я сидел на корточках перед ними, почти не слушал, о чем они там говорят, курил за сигаретой сигарету и любовался милыми лицами. Какие же они у меня обе красивые! У меня. Обе у меня. Откуда это вылезло? Ведь неправда же! Но не хотелось задумываться. Уж больно хорош был вечер. Я запомню его как самый счастливый вечер в своей жизни.
6
Потом взрывалась Пушкинская площадь, тонула подлодка «Курск» и горела башня в Останкине. Инфернальные тучи сгущались. Статистику катастроф по планете в целом мне тоже сообщали. Она была не столь эффектна, что и понятно, в сущности, ведь эпицентром эсхатологического действа по определению должна была стать Москва.
С Белкой у нас все более-менее наладилось. Моя загадочная и мимолетная любовь к Ланке трансформировалась в любовь ко всему Бульвару в целом. Осенью я окончательно пришел к мысли, что именно наш Бульвар и является последним островком доброты, благополучия и радости на окончательно сошедшей с ума планете.
К роману я больше не возвращался, сдав рукопись заказчику, то есть, отправив файлы по электронной почте Стиву Чиньо, от которого получил вежливый ответ с благодарностью и обещанием заняться его публикацией по мере необходимости. Лично меня издательская судьба этой более чем странной книги совсем не волновала — не для того писал. Я выдавил из себя этот «Заговор Посвященных», как выгоняют злых духов из больной души, и теперь был волен забыть ядовитую ересь Истинного Знания о собственном бессмертии.
Правда, не прошло и недели, как Стив позвонил и невозмутимо поведал, что он вполне доволен результатом, если не считать одного маленького недоразумения: роман не окончен. И в таком виде ну никак не может быть опубликован. Меж тем издать его строго необходимо по всем человеческим, божеским, практическим и астральным понятиям. Слов было сказано много, но смысл до меня не доходил.
— Зачем издавать этот роман, Стив?
— Затем, чтобы история человечества двинулась по правильному пути, ответил он без тени иронии.
— А роман без концовки не спасет отца русской демократии? — начал я торговаться а ля Кислярский с Остапом Бендером.
Чиньо, скорее всего, не знаком был с советской классикой, но вмиг догадался, о чем я спрашиваю.
— Нет, Микеле, этот роман вы обязательно должны закончить.
Слово «обязательно» (obbligatorio) всегда звучало в устах Стива жестко, напористо и неотвратимо, и я сразу понял, что дописывать придется. Но тут же и пожаловался:
— Беда в том, Стефанио, что я совершенно не представляю, как его заканчивать.
— Это не страшно, Микеле, — успокоил он. — У вас еще есть время.
И он разорвал связь, так и не объяснив, сколько именно времени у меня осталось. Очевидно, я должен был и сам понимать это: аккурат до Нового года. А как же издание? Впрочем, если он собирается публиковать текст в Интернете, так это дело мгновенное.
После разговора с Чиньо я размышлял о финале своей книги ровно полчаса. Потом понял, что дело это безнадежное по причине несвоевременности, и быстро переключил мозги.
В последние месяцы уходящего тысячелетия (или, если угодно, в последние месяцы истории человечества вообще) мне хотелось писать совсем о другом — о самых простых человеческих чувствах, о самых обыкновенных людях, о самых тривиальных жизненных коллизиях. И я за каких-нибудь две недели сентября сотворил синопсис принципиально бесконечного телесериала в жанре мыльной оперы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
На Бульвар мы пришли поздно, но еще всех застали. Народ активно лечился. Олег по доброте душевной пивом меня угостил, и это была последняя капля…. Что-то щелкнуло в голове, и сразу настало утро. Какого дня? Какого века? Я даже Ланку в тот вечер на Бульваре не помню.
Что это было? И вообще: кто я? Вчера подумал было, что Давид Маревич, а сегодня понял: я — Редькин. Тимофей Редькин — жалкий алкоголик, пьющий тайком от жены. Пора проснуться.
11 июня, воскресенье — Проводил Белку с Андрюшкой и тещу в Шереметьево. Рейс прямой до Женевы. Они поехали пожить у друзей на берегу озера. В Берлин собираются заглянуть на обратной дороге. Дома сразу выпил и ощутил небывалый покой в душе.
15-16 июня, четверг — пятница — Никому не звонил. Медленно приходил в себя и настраивался на работу. Пивко попивал, и это не мешало. В магазин сходил и в банк, и не утратил ориентации в пространстве, а к ночи вообще вышел на проектную мощность. В шесть утра с минутами поставил последнюю точку и понял: роман не завершен, но писать его я больше не буду. Не хочу. А солнце уже высоко поднялось. Поглядел в окошко и проник мыслью еще глубже: совсем ничего не хочу — ни есть, ни пить, ни курить…. Такое уже было. Да нет, теперь другое, потому что я спать хочу. Ура! Лег и заснул.
Вечером позвонила Ланка, напомнила, что завтра пьем на Бульваре в честь ее дня рождения. И вдруг подумалось, что это очень важно — ее звонок…Ах, чего я только не напридумывал про грядущий день! Стрезва смешно и страшно вспомнить. Но часто ли я бываю трезвым? Вообще не бываю…
Вчера, ложась спать, слышал, как кто-то возится у меня под кроватью. Знал, что нет никого, но слышал и даже кожей ощущал вибрацию. А потом страшные крики начались, они звучали у меня в голове. Допился, старый, а еще на девочек потянуло! Хрена себе, девочка! Ланка Рыжикова…. Но ведь она хорошая…. Наверно, я сильно пьян… И вообще, это я пишу или кто?
17 июня, суббота — Отметили Ланкин день рождения. На самом деле у нее 13-го, но съехало все на четыре дня. Понятно, лето…. А выпили хорошо. Давешний сексуальный бред выкинут из головы полностью. Я, правда, пытался реанимировать свои романтические фантазии. Не получилось. И наивная попытка прощального поцелуя в губы была профессионально отвергнута Ланкой. Вот и все. Прошла любовь, завяли помидоры. Да неужели?..
26 июня, понедельник — Белка прилетела утром, я встретил ее в аэропорту, и оказалось, что мы соскучились друг без друга. Прекрасный был поцелуй еще в машине, а дома — сразу в душ и еще более прекрасное продолжение. И никакого пива за обедом. И только вечером — бутылка хорошего вина на Бульваре. Не было там никого, все на дачах, но позвонила Ланка Рыжикова, и мы посидели втроем, почему-то на Яузском, напротив ее дома. Впрочем, какая разница?! Ведь все равно без собак: Капа в Швейцарии, и Рыжий в своей Опалихе остался. Мы сжимали в ладонях мягкие пластиковые стаканчики с еще прохладным белым анжуйским из запотевшей бутылки, девчонки щебетали непрерывно, а я сидел на корточках перед ними, почти не слушал, о чем они там говорят, курил за сигаретой сигарету и любовался милыми лицами. Какие же они у меня обе красивые! У меня. Обе у меня. Откуда это вылезло? Ведь неправда же! Но не хотелось задумываться. Уж больно хорош был вечер. Я запомню его как самый счастливый вечер в своей жизни.
6
Потом взрывалась Пушкинская площадь, тонула подлодка «Курск» и горела башня в Останкине. Инфернальные тучи сгущались. Статистику катастроф по планете в целом мне тоже сообщали. Она была не столь эффектна, что и понятно, в сущности, ведь эпицентром эсхатологического действа по определению должна была стать Москва.
С Белкой у нас все более-менее наладилось. Моя загадочная и мимолетная любовь к Ланке трансформировалась в любовь ко всему Бульвару в целом. Осенью я окончательно пришел к мысли, что именно наш Бульвар и является последним островком доброты, благополучия и радости на окончательно сошедшей с ума планете.
К роману я больше не возвращался, сдав рукопись заказчику, то есть, отправив файлы по электронной почте Стиву Чиньо, от которого получил вежливый ответ с благодарностью и обещанием заняться его публикацией по мере необходимости. Лично меня издательская судьба этой более чем странной книги совсем не волновала — не для того писал. Я выдавил из себя этот «Заговор Посвященных», как выгоняют злых духов из больной души, и теперь был волен забыть ядовитую ересь Истинного Знания о собственном бессмертии.
Правда, не прошло и недели, как Стив позвонил и невозмутимо поведал, что он вполне доволен результатом, если не считать одного маленького недоразумения: роман не окончен. И в таком виде ну никак не может быть опубликован. Меж тем издать его строго необходимо по всем человеческим, божеским, практическим и астральным понятиям. Слов было сказано много, но смысл до меня не доходил.
— Зачем издавать этот роман, Стив?
— Затем, чтобы история человечества двинулась по правильному пути, ответил он без тени иронии.
— А роман без концовки не спасет отца русской демократии? — начал я торговаться а ля Кислярский с Остапом Бендером.
Чиньо, скорее всего, не знаком был с советской классикой, но вмиг догадался, о чем я спрашиваю.
— Нет, Микеле, этот роман вы обязательно должны закончить.
Слово «обязательно» (obbligatorio) всегда звучало в устах Стива жестко, напористо и неотвратимо, и я сразу понял, что дописывать придется. Но тут же и пожаловался:
— Беда в том, Стефанио, что я совершенно не представляю, как его заканчивать.
— Это не страшно, Микеле, — успокоил он. — У вас еще есть время.
И он разорвал связь, так и не объяснив, сколько именно времени у меня осталось. Очевидно, я должен был и сам понимать это: аккурат до Нового года. А как же издание? Впрочем, если он собирается публиковать текст в Интернете, так это дело мгновенное.
После разговора с Чиньо я размышлял о финале своей книги ровно полчаса. Потом понял, что дело это безнадежное по причине несвоевременности, и быстро переключил мозги.
В последние месяцы уходящего тысячелетия (или, если угодно, в последние месяцы истории человечества вообще) мне хотелось писать совсем о другом — о самых простых человеческих чувствах, о самых обыкновенных людях, о самых тривиальных жизненных коллизиях. И я за каких-нибудь две недели сентября сотворил синопсис принципиально бесконечного телесериала в жанре мыльной оперы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114