На прогулку с Родериком я сумочку не брала. Оставила ее в комнате отдыха. Я представляла мысленно, как она стоит на полу у стула, а в ней лежит бесценная упаковка таблеток. Все это так удалено, будто находится на плоту посередине Красного моря, ибо ничто, – твердо сказала я себе, морщась от нового приступа боли, – ничто не заставит меня в эту ночь выйти из комнаты. Если кто и должен совершить классическую глупость, прогуляться в полночь среди склонных к убийству джентльменов, которыми, вполне вероятно, заполнен отель, так это не я. С этой замечательно благоразумной мыслью я легла в постель, задула свечу и сосредоточилась на преодолении себя.
Через семнадцать минут я снова зажгла свечу, выбралась из постели и схватила халат. Всевозрастающие страдания привели меня к категорическому выводу. Какая его часть была основана на логике, а какая на отчаянии, сейчас можно понять намного точнее, чем тогда позволяло мое состояние, но все было очень просто и вполне удовлетворительно. Гезу Макре убил Джеймси Фарлейн. И, так как он не жил в отеле, я могла в полной безопасности пойти и взять таблетки.
– Полную безопасность, – сказала я себе очень твердо, засовывая ноги в тапочки и туго затягивая пояс на халате, – обеспечит то, что я буду двигаться очень быстро, очень тихо, и готова неистово закричать, если увижу или услышу хоть что-то подозрительное…
Не думая, как этот план логически сочетается с принятым решением, я схватила свечу, отперла дверь и отправилась в путь.
И немедленно я увидела, что это не классическая прогулка по дому, где убивают. Электричества в коридоре, конечно, не было, но тусклого света из западных окон вполне хватало, чтобы видеть, куда идешь. Пустота коридоров, защищенная закрытыми дверьми, молчаливо успокаивала. Закрывая рукой свечу, я тихо добралась до верхней площадки лестницы. Ступени уходили в тень, я на миг поколебалась, идти ли к окну, к тому самому, где я видела Марсию и Николаса. На этот раз их там не было, окно окаймляло бледную ночь. Очень ясно на фоне смутно освещенного неба виднелись очертания Блейвена. Луна исчезла.
Затем я услышала шепот. Должно быть, я слушала его подсознательно уже несколько минут. Когда наконец я осознала, что справа за дверью шепчутся двое, я немедленно поняла, что звук раздавался все время.
То, что еще кто-то не спит, конечно, должно было меня успокоить, а не волновать и пугать, но произошло, почему-то, второе. Конечно, неразумно предполагать, что никто, кроме меня, не имеет права страдать бессонницей. Если бы Каудрей-Симпсоны или Корриганы решили побеседовать в этот недобрый час, они бы наверняка приглушили голоса, чтобы не беспокоить спящих. Но шепот звучал странно беспокойно. Словно бы мягкое почти бездыханное журчание голосов в тишине производило впечатление отчаянной человеческой настойчивости, гнева, страсти или страха, которое передавалось мне через стены, заставляло волосы на руках вставать дыбом, будто из трещины в двери дул холодный сквозняк.
Я повернулась, чтобы уйти, и доска заскрипела.
Шепот прекратился внезапно, будто повернули выключатель. Тишина опустилась, как одеяло. Через секунду память о звуке показалась призрачной, а коридор наполнился миллионом нашептываний, уже совсем нереальных. Но чувство отчаяния все еще сохранялось. Тишина была словно затаенное дыхание, которое в любую минуту может вылиться в вопль.
Я быстро пошла обратно и наткнулась на пару туфель, выставленных в коридор, чтобы их утром почистили. Ковер там толстый, но слабый звук в такой тишине подобен грому. Из-за двери раздалось приглушенное восклицание, затем короткие отрывистые звуки, шипение, бессвязный вопрос. Более глубокий голос ответил что-то.
Только одна пара туфель – женские. Я поспешно нашла туфельку, которую задела ногой, и поставила возле пары. Ручной работы, изысканные и нелепые, с каблуками в четыре дюйма. Туфли Марсии Мэйлинг.
За дверью молчали. Я почти сбежала с лестницы, чуть не погасив движением пламени свечи, погрузилась в темное пространство холла, была сердита, мне было стыдно и плохо, словно меня застали за сомнительным поступком. Я пересекла холл и с силой распахнула стеклянную дверь комнаты отдыха. Видит Бог, это не мое дело, но тем не менее… В конце концов, она встретила Николаса только сегодня вечером. А какое место во всем этом занимает Фергус? Наверное, я неправильно поняла ее намек о Фергусе. И какое отношение это имеет к Гартли Корригану? Что-то ведь значило выражение его лица и, тем более, его жены.
И тут я поплатилась за скорость и глупость. Дверь за мной захлопнулась и задула свечу. От свечи тянулся только зловонный дым. Тени поднялись из углов тускло освещенной комнаты, я, запинаясь, пошла назад и ухватилась за дверь, уже почти готовая бежать в безопасное укрытие номера. Но в комнате отдыха никого не было, кроме этих теней. В зареве торфяного пламени я видела все достаточно отчетливо. Я бросила затравленный взгляд на холл за стеклянной дверью, затем пошла очень тихо туда, где должна лежать сумочка.
Марсия и Николас… Объединенные имена пронзили мое сознание. Самое странное, что Марсия не может не нравиться, хотя я, возможно, была бы другого мнения, если бы, как миссис Корриган, имела что терять. Должно быть – я тщательно осмотрела столик для кофе – нужно предполагать, что она ничего не может с собой поделать. Для подобных женщин существует длинное и гадкое прозвище, но, вспоминая ее яркую благородную красоту, я не могла найти чувства неприязни к ней. Она невозможна, непостоянна, но забавна, прекрасна и, думаю, добра. Возможно, она проявляла доброту так странно – привлекала Николаса, догадавшись, что я пытаюсь его избежать. Хотя, может быть, я переоценивала бескорыстный компанейский дух мисс Мэйлинг.
Я криво усмехнулась, остановилась и начала искать возле стула свою бесценную сумочку. Пальцы ничего не нащупали. Я с волнением шарила по пустому полу, водила руки маленькими кругами, которые от неудачи становились все шире и настойчивее… И вдруг я увидела слабое мерцание металлической защелки сумки, но не на полу, а на уровне глаз. Кто-то поднял ее и поставил на книжную полку возле стула. Я быстро схватила ее, несколько журналов и пару книг, и понеслась обратно через комнату так, что юбка сзади развевалась.
Я открывала стеклянную дверь плечом, когда услышала, что очень тихо открывается входная дверь парадного. Я стояла, как столб, прижимая книги, сумку и потухшую свечу к внезапно начавшему глухо биться сердцу.
Кто-то тихо вошел. На плитах заскрипели ботинки с шипами, со слабым шумом пришелец пробирался среди как всегда наваленных принадлежностей для альпинизма и рыбалки. Я ждала. Родерик Грант говорил, что отель открыт всю ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Через семнадцать минут я снова зажгла свечу, выбралась из постели и схватила халат. Всевозрастающие страдания привели меня к категорическому выводу. Какая его часть была основана на логике, а какая на отчаянии, сейчас можно понять намного точнее, чем тогда позволяло мое состояние, но все было очень просто и вполне удовлетворительно. Гезу Макре убил Джеймси Фарлейн. И, так как он не жил в отеле, я могла в полной безопасности пойти и взять таблетки.
– Полную безопасность, – сказала я себе очень твердо, засовывая ноги в тапочки и туго затягивая пояс на халате, – обеспечит то, что я буду двигаться очень быстро, очень тихо, и готова неистово закричать, если увижу или услышу хоть что-то подозрительное…
Не думая, как этот план логически сочетается с принятым решением, я схватила свечу, отперла дверь и отправилась в путь.
И немедленно я увидела, что это не классическая прогулка по дому, где убивают. Электричества в коридоре, конечно, не было, но тусклого света из западных окон вполне хватало, чтобы видеть, куда идешь. Пустота коридоров, защищенная закрытыми дверьми, молчаливо успокаивала. Закрывая рукой свечу, я тихо добралась до верхней площадки лестницы. Ступени уходили в тень, я на миг поколебалась, идти ли к окну, к тому самому, где я видела Марсию и Николаса. На этот раз их там не было, окно окаймляло бледную ночь. Очень ясно на фоне смутно освещенного неба виднелись очертания Блейвена. Луна исчезла.
Затем я услышала шепот. Должно быть, я слушала его подсознательно уже несколько минут. Когда наконец я осознала, что справа за дверью шепчутся двое, я немедленно поняла, что звук раздавался все время.
То, что еще кто-то не спит, конечно, должно было меня успокоить, а не волновать и пугать, но произошло, почему-то, второе. Конечно, неразумно предполагать, что никто, кроме меня, не имеет права страдать бессонницей. Если бы Каудрей-Симпсоны или Корриганы решили побеседовать в этот недобрый час, они бы наверняка приглушили голоса, чтобы не беспокоить спящих. Но шепот звучал странно беспокойно. Словно бы мягкое почти бездыханное журчание голосов в тишине производило впечатление отчаянной человеческой настойчивости, гнева, страсти или страха, которое передавалось мне через стены, заставляло волосы на руках вставать дыбом, будто из трещины в двери дул холодный сквозняк.
Я повернулась, чтобы уйти, и доска заскрипела.
Шепот прекратился внезапно, будто повернули выключатель. Тишина опустилась, как одеяло. Через секунду память о звуке показалась призрачной, а коридор наполнился миллионом нашептываний, уже совсем нереальных. Но чувство отчаяния все еще сохранялось. Тишина была словно затаенное дыхание, которое в любую минуту может вылиться в вопль.
Я быстро пошла обратно и наткнулась на пару туфель, выставленных в коридор, чтобы их утром почистили. Ковер там толстый, но слабый звук в такой тишине подобен грому. Из-за двери раздалось приглушенное восклицание, затем короткие отрывистые звуки, шипение, бессвязный вопрос. Более глубокий голос ответил что-то.
Только одна пара туфель – женские. Я поспешно нашла туфельку, которую задела ногой, и поставила возле пары. Ручной работы, изысканные и нелепые, с каблуками в четыре дюйма. Туфли Марсии Мэйлинг.
За дверью молчали. Я почти сбежала с лестницы, чуть не погасив движением пламени свечи, погрузилась в темное пространство холла, была сердита, мне было стыдно и плохо, словно меня застали за сомнительным поступком. Я пересекла холл и с силой распахнула стеклянную дверь комнаты отдыха. Видит Бог, это не мое дело, но тем не менее… В конце концов, она встретила Николаса только сегодня вечером. А какое место во всем этом занимает Фергус? Наверное, я неправильно поняла ее намек о Фергусе. И какое отношение это имеет к Гартли Корригану? Что-то ведь значило выражение его лица и, тем более, его жены.
И тут я поплатилась за скорость и глупость. Дверь за мной захлопнулась и задула свечу. От свечи тянулся только зловонный дым. Тени поднялись из углов тускло освещенной комнаты, я, запинаясь, пошла назад и ухватилась за дверь, уже почти готовая бежать в безопасное укрытие номера. Но в комнате отдыха никого не было, кроме этих теней. В зареве торфяного пламени я видела все достаточно отчетливо. Я бросила затравленный взгляд на холл за стеклянной дверью, затем пошла очень тихо туда, где должна лежать сумочка.
Марсия и Николас… Объединенные имена пронзили мое сознание. Самое странное, что Марсия не может не нравиться, хотя я, возможно, была бы другого мнения, если бы, как миссис Корриган, имела что терять. Должно быть – я тщательно осмотрела столик для кофе – нужно предполагать, что она ничего не может с собой поделать. Для подобных женщин существует длинное и гадкое прозвище, но, вспоминая ее яркую благородную красоту, я не могла найти чувства неприязни к ней. Она невозможна, непостоянна, но забавна, прекрасна и, думаю, добра. Возможно, она проявляла доброту так странно – привлекала Николаса, догадавшись, что я пытаюсь его избежать. Хотя, может быть, я переоценивала бескорыстный компанейский дух мисс Мэйлинг.
Я криво усмехнулась, остановилась и начала искать возле стула свою бесценную сумочку. Пальцы ничего не нащупали. Я с волнением шарила по пустому полу, водила руки маленькими кругами, которые от неудачи становились все шире и настойчивее… И вдруг я увидела слабое мерцание металлической защелки сумки, но не на полу, а на уровне глаз. Кто-то поднял ее и поставил на книжную полку возле стула. Я быстро схватила ее, несколько журналов и пару книг, и понеслась обратно через комнату так, что юбка сзади развевалась.
Я открывала стеклянную дверь плечом, когда услышала, что очень тихо открывается входная дверь парадного. Я стояла, как столб, прижимая книги, сумку и потухшую свечу к внезапно начавшему глухо биться сердцу.
Кто-то тихо вошел. На плитах заскрипели ботинки с шипами, со слабым шумом пришелец пробирался среди как всегда наваленных принадлежностей для альпинизма и рыбалки. Я ждала. Родерик Грант говорил, что отель открыт всю ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47