Мисс Милдред почти все время проводила в своем садике, безупречно ухоженном и чрезвычайно милом, хотя ничего или почти ничего не знала ни о садоводстве, ни о растениях. Я слышала, как дед часто говорил о ней: «У нее просто зеленая рука, и ведь зря пропадает». Он укрепился в этом мнении, после того как однажды остановился у ее калитки расспросить о редком растении, буйно разросшемся у стены ее садика, и мисс Милдред ответила ему:
— Это розовенькое? Как вы говорите, оно называется? А я всегда звала его миленьким наскальным кустиком…
«И розы свои она никогда не подрезает, — говорил дедушка, — но вы полюбуйтесь на них! Все сущие красавицы и зацветают на целых две недели раньше, чем мои в Холле. И где справедливость?» Тут он, рассмеявшись, набивал свою ужасную древнюю трубку и снисходительно добавлял: «Но дело здесь в любви. Месит навоз всякий день, отсюда и результат».
Но вне зависимости от умения или его отсутствия, цветы мисс Милдред очаровывали. То был настоящий садик при коттедже, где росло все, что там должно расти: дельфиниумы, люпины, гвоздики, анютины глазки, а жимолость и розы увили все стены. Домом и садом занималась мисс Милдред; ее старшая сестра Агата, «хозяин дома» и кормилица семьи, каждый день ездила в Сандерленд на работу.
Когда я остановилась у садовой калитки, то заметила в гуще люпинов лишь цветочный узор хлопкового платья мисс Милдред. Открыв калитку, я окликнула ее по имени, и она, выпрямившись во весь рост (пять футов и три дюйма), взглянула сквозь люпины — выше ее самой — и разразилась восторженными восклицаниями:
— Кэйти! Да неужели это крошка Кэйти Велланд?
Это было невысокое коренастое создание, с румяными щеками и голубыми глазами, некогда очаровательными, а ныне выцветшими. Ее пушистые седые волосы растрепались еще сильнее после проведенного среди люпинов утра:
— Заходи, моя дорогая, заходи! Ужасно рада тебя видеть! Энни Паскоу сказала, что ты зайдешь — и вот ты здесь! Просто чудо!
Слегка задумавшись, куда эти слова относят миссис Паскоу — к лжецам или к пророкам, я вынесла пылкое двойное рукопожатие, легкий как перышко поцелуй и позволила увлечь себя в сад, чтобы возможно более подробно ответить на ее энергичные расспросы о бабушке, Семье и Доме в Стратбеге, а затем — обо мне самой, о том, что я делала в войну, о моем браке и о жизни в Лондоне после смерти мужа. Это было как раз то, о чем говорили в деревне: «мисс Поупс вызнает всю подноготную». Понятно, как именно она это делала, но в ее нетерпеливых вопросах чувствовалось столько живого интереса при полном отсутствии осуждения или какой-либо тени недоброжелательности, что человек отвечал подробно и с готовностью. Как говорил дедушка о садике мисс Милдред, «дело в любви». Была в ней какая-то редкая, истинная невинность в самом буквальном значении слова, что не давало возможности обидеться на нее, сколь бы интимными ни были ее вопросы и комментарии.
— Но тебе что-то ведь осталось, и это хорошо, не так ли? Я имею в виду, это уже кое-что… И какая замечательная у тебя работа — с цветами! Я правильно полагаю, — тут она рассеяно окинула взором бутоны лилий, пробивающихся сквозь розы и гвоздики, — что б таких больших лондонских магазинах множество всяких необыкновенных цветов, которые привозят на самолетах из Африки, Индии, с южных островов и прочих таких мест?
— Да, верно. Некоторые цветы прекрасны, но с вашими, мисс Милдред, им не сравниться! Ваш сад просто великолепен, он в точности такой, как мне запомнился!
— Да, лето у нас выдалось чудесное. Воздав, так сказать, честь этому предмету, она вернулась ко мне:
— Ты здесь надолго? Тебе надо как-нибудь прийти поужинать с нами, когда сестра дома. Она будет рада повидаться с тобой.
— Хотелось бы, если возможно, но я не уверена, сколько пробуду здесь. Миссис Паскоу, конечно, говорила вам, зачем я приехала?
Стрела была не из острых, да и в цель она не попала.
— Да, она мне все рассказала. И еще она говорит, что Джим и Дэйви тебе помогут, и, полагаю, для перевозки позовут фирму Кэсло. Какие вещи она, то есть твоя бабушка, хочет забрать? Старый шкаф, я уверена, кресло-качалку, и ведь стол со стульями тоже ее? Как ей будет приятно оказаться вновь среди своей мебели.
Мисс Милдред остановилась на мгновение, чтобы перевести дух:
— Ах да, конечно…
— Что такое? — спросила я, когда она смолкла.
— Так глупо с моей стороны забыть об этом, но ты так неожиданно появилась, и всегда столько работы в саду. Я намеревалась сама зайти и сказать тебе об этом, но раз ты пришла… Зайдем присядем.
Мисс Милдред повела меня к скамье под простенькой аркой, как нетрудно было предсказать — обремененной вьющимися розами и пурпурными клематисами. Мы сели.
— Я вспомнила об этом из-за разговора о мебели и вещах твоей бабушки, но как я могла об этом позабыть, ума не приложу. Сестра говорила, что мне надо рассказать тебе обо всем, если мы увидимся, но я подумала, тебе станет страшно оставаться одной в коттедже.
Мисс Милдред остановилась, вид у нее был обеспокоенный. Я быстро сказала:
— Я не боюсь оставаться одна. В самом деле. Так что продолжайте.
— Ну, если ты в этом уверена… В понедельник, как раз накануне твоего приезда, сестра сказала мне, что вернется поздно, потому что у них на работе какая-то неразбериха — кто-то болел на прошлой неделе, и что она приедет на следующем поезде и привезет с собой документы, чтобы поработать с ними вечером. И еще она, как правило, ходит по понедельникам на рынок и покупает все, что нам надо на неделю — то, чего нельзя достать в деревне или купить в фургончике Барлоу. Поэтому я знала, что ей надо будет много нести, а с того поезда обычно никто не сходит, и тогда я решила прогуляться на станцию и встретить ее. Я немного задержалась, так что когда я дошла до тропки к Розовому коттеджу, то подумала, что срежу путь по Цыганской Лощине. К тому времени стемнело — то есть уже настали сумерки — но я отлично знала дорогу, а по лощине получается гораздо быстрее.
Еще одна пауза. Я решила чуть поторопить ее:
— Так вы направились в лощину?
— Нет. Я даже не дошла до перелаза. Я прошла полпути от дороги, когда увидела это. Во всяком случае, так я думаю, хотя сестра говорит…
— Увидели что, мисс Милдред?
— Огонек в садике возле вашего коттеджа. Как раз позади дома. Этот огонек перемещался.
Я поежилась:
— А это не могла быть миссис Паскоу? Она приходила из Холла, когда мужчины там работали, чтобы навести в доме порядок.
— В такой час? И потом Энни Паскоу ходит в понедельник вечером на собрания Союза Матерей и в тот понедельник тоже — я спрашивала у нее. Еще я спросила, нет ли еще у кого ключей, и она сказала, что, конечно, нет.
— В каком часу все случилось? Последний поезд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Это розовенькое? Как вы говорите, оно называется? А я всегда звала его миленьким наскальным кустиком…
«И розы свои она никогда не подрезает, — говорил дедушка, — но вы полюбуйтесь на них! Все сущие красавицы и зацветают на целых две недели раньше, чем мои в Холле. И где справедливость?» Тут он, рассмеявшись, набивал свою ужасную древнюю трубку и снисходительно добавлял: «Но дело здесь в любви. Месит навоз всякий день, отсюда и результат».
Но вне зависимости от умения или его отсутствия, цветы мисс Милдред очаровывали. То был настоящий садик при коттедже, где росло все, что там должно расти: дельфиниумы, люпины, гвоздики, анютины глазки, а жимолость и розы увили все стены. Домом и садом занималась мисс Милдред; ее старшая сестра Агата, «хозяин дома» и кормилица семьи, каждый день ездила в Сандерленд на работу.
Когда я остановилась у садовой калитки, то заметила в гуще люпинов лишь цветочный узор хлопкового платья мисс Милдред. Открыв калитку, я окликнула ее по имени, и она, выпрямившись во весь рост (пять футов и три дюйма), взглянула сквозь люпины — выше ее самой — и разразилась восторженными восклицаниями:
— Кэйти! Да неужели это крошка Кэйти Велланд?
Это было невысокое коренастое создание, с румяными щеками и голубыми глазами, некогда очаровательными, а ныне выцветшими. Ее пушистые седые волосы растрепались еще сильнее после проведенного среди люпинов утра:
— Заходи, моя дорогая, заходи! Ужасно рада тебя видеть! Энни Паскоу сказала, что ты зайдешь — и вот ты здесь! Просто чудо!
Слегка задумавшись, куда эти слова относят миссис Паскоу — к лжецам или к пророкам, я вынесла пылкое двойное рукопожатие, легкий как перышко поцелуй и позволила увлечь себя в сад, чтобы возможно более подробно ответить на ее энергичные расспросы о бабушке, Семье и Доме в Стратбеге, а затем — обо мне самой, о том, что я делала в войну, о моем браке и о жизни в Лондоне после смерти мужа. Это было как раз то, о чем говорили в деревне: «мисс Поупс вызнает всю подноготную». Понятно, как именно она это делала, но в ее нетерпеливых вопросах чувствовалось столько живого интереса при полном отсутствии осуждения или какой-либо тени недоброжелательности, что человек отвечал подробно и с готовностью. Как говорил дедушка о садике мисс Милдред, «дело в любви». Была в ней какая-то редкая, истинная невинность в самом буквальном значении слова, что не давало возможности обидеться на нее, сколь бы интимными ни были ее вопросы и комментарии.
— Но тебе что-то ведь осталось, и это хорошо, не так ли? Я имею в виду, это уже кое-что… И какая замечательная у тебя работа — с цветами! Я правильно полагаю, — тут она рассеяно окинула взором бутоны лилий, пробивающихся сквозь розы и гвоздики, — что б таких больших лондонских магазинах множество всяких необыкновенных цветов, которые привозят на самолетах из Африки, Индии, с южных островов и прочих таких мест?
— Да, верно. Некоторые цветы прекрасны, но с вашими, мисс Милдред, им не сравниться! Ваш сад просто великолепен, он в точности такой, как мне запомнился!
— Да, лето у нас выдалось чудесное. Воздав, так сказать, честь этому предмету, она вернулась ко мне:
— Ты здесь надолго? Тебе надо как-нибудь прийти поужинать с нами, когда сестра дома. Она будет рада повидаться с тобой.
— Хотелось бы, если возможно, но я не уверена, сколько пробуду здесь. Миссис Паскоу, конечно, говорила вам, зачем я приехала?
Стрела была не из острых, да и в цель она не попала.
— Да, она мне все рассказала. И еще она говорит, что Джим и Дэйви тебе помогут, и, полагаю, для перевозки позовут фирму Кэсло. Какие вещи она, то есть твоя бабушка, хочет забрать? Старый шкаф, я уверена, кресло-качалку, и ведь стол со стульями тоже ее? Как ей будет приятно оказаться вновь среди своей мебели.
Мисс Милдред остановилась на мгновение, чтобы перевести дух:
— Ах да, конечно…
— Что такое? — спросила я, когда она смолкла.
— Так глупо с моей стороны забыть об этом, но ты так неожиданно появилась, и всегда столько работы в саду. Я намеревалась сама зайти и сказать тебе об этом, но раз ты пришла… Зайдем присядем.
Мисс Милдред повела меня к скамье под простенькой аркой, как нетрудно было предсказать — обремененной вьющимися розами и пурпурными клематисами. Мы сели.
— Я вспомнила об этом из-за разговора о мебели и вещах твоей бабушки, но как я могла об этом позабыть, ума не приложу. Сестра говорила, что мне надо рассказать тебе обо всем, если мы увидимся, но я подумала, тебе станет страшно оставаться одной в коттедже.
Мисс Милдред остановилась, вид у нее был обеспокоенный. Я быстро сказала:
— Я не боюсь оставаться одна. В самом деле. Так что продолжайте.
— Ну, если ты в этом уверена… В понедельник, как раз накануне твоего приезда, сестра сказала мне, что вернется поздно, потому что у них на работе какая-то неразбериха — кто-то болел на прошлой неделе, и что она приедет на следующем поезде и привезет с собой документы, чтобы поработать с ними вечером. И еще она, как правило, ходит по понедельникам на рынок и покупает все, что нам надо на неделю — то, чего нельзя достать в деревне или купить в фургончике Барлоу. Поэтому я знала, что ей надо будет много нести, а с того поезда обычно никто не сходит, и тогда я решила прогуляться на станцию и встретить ее. Я немного задержалась, так что когда я дошла до тропки к Розовому коттеджу, то подумала, что срежу путь по Цыганской Лощине. К тому времени стемнело — то есть уже настали сумерки — но я отлично знала дорогу, а по лощине получается гораздо быстрее.
Еще одна пауза. Я решила чуть поторопить ее:
— Так вы направились в лощину?
— Нет. Я даже не дошла до перелаза. Я прошла полпути от дороги, когда увидела это. Во всяком случае, так я думаю, хотя сестра говорит…
— Увидели что, мисс Милдред?
— Огонек в садике возле вашего коттеджа. Как раз позади дома. Этот огонек перемещался.
Я поежилась:
— А это не могла быть миссис Паскоу? Она приходила из Холла, когда мужчины там работали, чтобы навести в доме порядок.
— В такой час? И потом Энни Паскоу ходит в понедельник вечером на собрания Союза Матерей и в тот понедельник тоже — я спрашивала у нее. Еще я спросила, нет ли еще у кого ключей, и она сказала, что, конечно, нет.
— В каком часу все случилось? Последний поезд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49