Потом плач ее постепенно утих, и она снова заговорила:
- Прикрути-ка немного рожок, еще, еще немножко. Когда за человеком гонятся, ему что ни темнее, то лучше. Вот так, хорошо. Мне-то и без света видно, какой ты! Сейчас я тебе расскажу про свои дела - не бойся, я быстро, - а потом научу, что тебе надо делать. Этот человек, который купил меня, вообще-то ничего, не так плох, если сравнить с другими плантаторами, и будь его воля, он бы меня сделал служанкой в доме. Но жена у него - янки, и не сказать чтоб красивая, так она с первой минуты взъелась на меня и поселила с другими неграми, с простыми полевыми работниками. Да только ей и этого показалось мало, и она от злости и ревности начала натравливать на меня надсмотрщика, а тот стал поднимать меня до света и заставлял работать дотемна, да еще бичом хлестал, если я отставала от самых здоровенных работников. Он тоже был янки, из Новой Англии, а кому уж на Юге не известно, что это за люди! Мастера вколачивать нас в гроб, и бич пускать в ход мастера, - так исполосуют тебе спину, что она у тебя как стиральная доска станет! Хозяин сперва за меня заступался, но, на мою беду, хозяйка и это пронюхала и принялась совсем меня со свету сживать - что, бывало, ни сделаю, за все попадало!
Сердце Тома воспылало ненавистью... к жене плантатора, разумеется. "Если бы эта дура не совала нос, куда не следует, все было бы хорошо", злобно подумал он и смачно выругался.
Ослепительная вспышка молнии на мгновение рассеяла полутьму комнаты, и Роксана заметила искаженное гневом лицо Тома. Радость охватила ее - радость и благодарность: значит, сын еще способен пожалеть свою тяжко обиженную мать и возненавидеть ее обидчиков, - а она-то в нем сомневалась! Но радость вспыхнула и тотчас погасла. "Он же продал меня в низовья реки, - напомнила себе Рокси, - значит, нет в нем жалости, это он только сейчас на минутку!"
- Ну вот, дней десять назад я и подумала, - продолжала Рокси прерванный рассказ, - что долго не протяну, издохну от работы, запорют меня до смерти. И так мне все опостылело, такая я была несчастная, что ничего уж мне не хотелось. Чем так жить, лучше в могилу. Ну, а уж если такие мысли приходят, тогда пропади все пропадом. Была там на плантации одна девчушка черномазенькая, годочков десяти, хиленькая такая, сирота, без матери; привязалась ко мне, полюбила меня, и я ее тоже. В тот день приходит она туда, где я работала, и сует мне кусок жареного мяса - свой отдала, знала, что надсмотрщик совсем меня голодом заморил, - а он тут как тут и хвать ее палкой по спине, а палка у него толстенная, как от метлы. Девчонка как закричит благим матом и повалилась на землю, корчится в пыли, как паук, когда его раздавят. Тут уж я не стерпела. Давно накипело у меня на сердце, выхватила я у надсмотрщика палку и раз-раз его по голове! Он упал, воет, клянет меня на чем свет стоит, а все негры вокруг столпились и дрожат от страха, вроде бы помочь ему собираются. А я - скок на его лошадь и - к реке. Понимала, что мне за это будет. Подымется - забьет меня насмерть, а если хозяин не даст меня бить, тогда продадут меня еще дальше вниз по реке опять беда! Утоплюсь, думаю, раз и навсегда избавлюсь от всех своих бед. Уже вечерело. За две минуты я прискакала к реке. Вижу, у берега лодка, - всегда, думаю, успею утопиться-то. Привязала лошадь к бревну, вскочила в лодку, оттолкнулась от берега и гребу вниз по течению, вдоль высокого берега - там темнее. Дай бог, думаю, чтоб ночь поскорее настала! Пока тебе везет, Рокси: хозяйский дом от реки далеко, за три мили, а ездят у нас на рабочих мулах, и ездят ведь наши, негры, они-то не станут спешить, дадут мне уйти. Да и пока еще доберутся до дома и потом сюда, будет ночь, значит лошадь до утра не найдут и до тех пор не догадаются, куда я делась, а каждый негр будет врать им по-своему.
Совсем стемнело, а я все гребу, гребу уже часа два, а то и больше. Теперь уж мне было не страшно. Я бросила весло; лодка моя сама плывет, а я сижу и размышляю: что ж буду дальше делать, коль не утопилась? Кое-что придумала и перебираю разные планы в голове. Было уже наверняка за полночь, я отплыла миль пятнадцать-двадцать от плантации, никак не меньше. Вдруг вижу возле берега пароходные огни. А так ни города, ни пристани не должно вроде быть. Небо все в звездах... и вдруг, - что ты думаешь, - знакомые трубы! Господи, радость-то какая, это же "Великий Могол"! Восемь лет я на нем проплавала горничной от Цинциннати до Нового Орлеана! Тут я на своей лодочке проскользнула мимо, никто меня и не заметил; слышу - в машинном отделении стук молотков, значит что-то у них испортилось, вот почему и стоянка. Вылезла я на берег, а лодку пустила дальше плыть, подкралась к пароходу, вижу: одна сходня спущена. Поднялась я на борт. Жарища страшная, все матросы развалились прямо на палубе вокруг полубака и спят, а на мостике - младший помощник, Джим Бэнгс, свесил голову, глаза закрыты, - видали, как младшие помощники несут капитанскую вахту?! И сторож, Билли Хэтч, тоже дрыхнет возле трапа. Все мои старые знакомые. Ох, и обрадовалась же я, милые вы мои, хорошие! Ну, думаю, старикашка хозяин, попробуй сунься, никто меня отсюда не отпустит, тут все друзья! Прокралась я мимо них прямо на корму, в дежурку для горничных, присела на скамейку, где небось миллион раз до того сиживала, и сразу как в родной дом попала, - понимаешь?
Прошел, верно, час, слышу сигнал к отплытию; начинается суета. Потом гонг. Это значит: "Правое колесо задний ход", - я всю эту музыку назубок знаю. Снова гонг. Я шепчу: "Левое колесо передний ход". Третий раз гонг. А это: "Правое колесо стоп". Потом еще четвертый: "Правое колесо передний ход". Значит, мы идем к Сент-Луису, и никто меня теперь не схватит, и не к чему мне уже топиться! Я-то еще раньше слышала, что "Могол" делает теперь рейс до Сент-Луиса. Уже было совсем светло, когда мы прошли мимо нашей плантации, и на берегу я увидела много рабов и белых, они там каждый кустик обшаривали: это я им задала работу, - а мне-то что, пускай!
Тут как раз вышла на дежурство Салли Джексон, - когда я работала, она была у меня помощницей, а теперь уже сама стала старшей горничной. Она мне очень обрадовалась, и все начальство тоже обрадовалось. Я рассказала, что меня украли и продали в низовья реки, и они собрали мне двадцать долларов, а Салли подарила хорошее платье. Как только мы приехали сюда в город, я сразу пошла в тот дом, где ты раньше останавливался, а оттуда - сюда; а мне говорят ты уехал, но со дня на день должен воротиться. Ну я уж и не поехала в Доусон: боялась разминуться с тобой.
А в прошлый понедельник прохожу я по Четвертой улице, мимо одной из этих контор, где принимают объявления о беглых неграх и помогают их ловить, и, как ты думаешь, кого я там вижу? Моего хозяина! У меня со страху ноги подкосились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Прикрути-ка немного рожок, еще, еще немножко. Когда за человеком гонятся, ему что ни темнее, то лучше. Вот так, хорошо. Мне-то и без света видно, какой ты! Сейчас я тебе расскажу про свои дела - не бойся, я быстро, - а потом научу, что тебе надо делать. Этот человек, который купил меня, вообще-то ничего, не так плох, если сравнить с другими плантаторами, и будь его воля, он бы меня сделал служанкой в доме. Но жена у него - янки, и не сказать чтоб красивая, так она с первой минуты взъелась на меня и поселила с другими неграми, с простыми полевыми работниками. Да только ей и этого показалось мало, и она от злости и ревности начала натравливать на меня надсмотрщика, а тот стал поднимать меня до света и заставлял работать дотемна, да еще бичом хлестал, если я отставала от самых здоровенных работников. Он тоже был янки, из Новой Англии, а кому уж на Юге не известно, что это за люди! Мастера вколачивать нас в гроб, и бич пускать в ход мастера, - так исполосуют тебе спину, что она у тебя как стиральная доска станет! Хозяин сперва за меня заступался, но, на мою беду, хозяйка и это пронюхала и принялась совсем меня со свету сживать - что, бывало, ни сделаю, за все попадало!
Сердце Тома воспылало ненавистью... к жене плантатора, разумеется. "Если бы эта дура не совала нос, куда не следует, все было бы хорошо", злобно подумал он и смачно выругался.
Ослепительная вспышка молнии на мгновение рассеяла полутьму комнаты, и Роксана заметила искаженное гневом лицо Тома. Радость охватила ее - радость и благодарность: значит, сын еще способен пожалеть свою тяжко обиженную мать и возненавидеть ее обидчиков, - а она-то в нем сомневалась! Но радость вспыхнула и тотчас погасла. "Он же продал меня в низовья реки, - напомнила себе Рокси, - значит, нет в нем жалости, это он только сейчас на минутку!"
- Ну вот, дней десять назад я и подумала, - продолжала Рокси прерванный рассказ, - что долго не протяну, издохну от работы, запорют меня до смерти. И так мне все опостылело, такая я была несчастная, что ничего уж мне не хотелось. Чем так жить, лучше в могилу. Ну, а уж если такие мысли приходят, тогда пропади все пропадом. Была там на плантации одна девчушка черномазенькая, годочков десяти, хиленькая такая, сирота, без матери; привязалась ко мне, полюбила меня, и я ее тоже. В тот день приходит она туда, где я работала, и сует мне кусок жареного мяса - свой отдала, знала, что надсмотрщик совсем меня голодом заморил, - а он тут как тут и хвать ее палкой по спине, а палка у него толстенная, как от метлы. Девчонка как закричит благим матом и повалилась на землю, корчится в пыли, как паук, когда его раздавят. Тут уж я не стерпела. Давно накипело у меня на сердце, выхватила я у надсмотрщика палку и раз-раз его по голове! Он упал, воет, клянет меня на чем свет стоит, а все негры вокруг столпились и дрожат от страха, вроде бы помочь ему собираются. А я - скок на его лошадь и - к реке. Понимала, что мне за это будет. Подымется - забьет меня насмерть, а если хозяин не даст меня бить, тогда продадут меня еще дальше вниз по реке опять беда! Утоплюсь, думаю, раз и навсегда избавлюсь от всех своих бед. Уже вечерело. За две минуты я прискакала к реке. Вижу, у берега лодка, - всегда, думаю, успею утопиться-то. Привязала лошадь к бревну, вскочила в лодку, оттолкнулась от берега и гребу вниз по течению, вдоль высокого берега - там темнее. Дай бог, думаю, чтоб ночь поскорее настала! Пока тебе везет, Рокси: хозяйский дом от реки далеко, за три мили, а ездят у нас на рабочих мулах, и ездят ведь наши, негры, они-то не станут спешить, дадут мне уйти. Да и пока еще доберутся до дома и потом сюда, будет ночь, значит лошадь до утра не найдут и до тех пор не догадаются, куда я делась, а каждый негр будет врать им по-своему.
Совсем стемнело, а я все гребу, гребу уже часа два, а то и больше. Теперь уж мне было не страшно. Я бросила весло; лодка моя сама плывет, а я сижу и размышляю: что ж буду дальше делать, коль не утопилась? Кое-что придумала и перебираю разные планы в голове. Было уже наверняка за полночь, я отплыла миль пятнадцать-двадцать от плантации, никак не меньше. Вдруг вижу возле берега пароходные огни. А так ни города, ни пристани не должно вроде быть. Небо все в звездах... и вдруг, - что ты думаешь, - знакомые трубы! Господи, радость-то какая, это же "Великий Могол"! Восемь лет я на нем проплавала горничной от Цинциннати до Нового Орлеана! Тут я на своей лодочке проскользнула мимо, никто меня и не заметил; слышу - в машинном отделении стук молотков, значит что-то у них испортилось, вот почему и стоянка. Вылезла я на берег, а лодку пустила дальше плыть, подкралась к пароходу, вижу: одна сходня спущена. Поднялась я на борт. Жарища страшная, все матросы развалились прямо на палубе вокруг полубака и спят, а на мостике - младший помощник, Джим Бэнгс, свесил голову, глаза закрыты, - видали, как младшие помощники несут капитанскую вахту?! И сторож, Билли Хэтч, тоже дрыхнет возле трапа. Все мои старые знакомые. Ох, и обрадовалась же я, милые вы мои, хорошие! Ну, думаю, старикашка хозяин, попробуй сунься, никто меня отсюда не отпустит, тут все друзья! Прокралась я мимо них прямо на корму, в дежурку для горничных, присела на скамейку, где небось миллион раз до того сиживала, и сразу как в родной дом попала, - понимаешь?
Прошел, верно, час, слышу сигнал к отплытию; начинается суета. Потом гонг. Это значит: "Правое колесо задний ход", - я всю эту музыку назубок знаю. Снова гонг. Я шепчу: "Левое колесо передний ход". Третий раз гонг. А это: "Правое колесо стоп". Потом еще четвертый: "Правое колесо передний ход". Значит, мы идем к Сент-Луису, и никто меня теперь не схватит, и не к чему мне уже топиться! Я-то еще раньше слышала, что "Могол" делает теперь рейс до Сент-Луиса. Уже было совсем светло, когда мы прошли мимо нашей плантации, и на берегу я увидела много рабов и белых, они там каждый кустик обшаривали: это я им задала работу, - а мне-то что, пускай!
Тут как раз вышла на дежурство Салли Джексон, - когда я работала, она была у меня помощницей, а теперь уже сама стала старшей горничной. Она мне очень обрадовалась, и все начальство тоже обрадовалось. Я рассказала, что меня украли и продали в низовья реки, и они собрали мне двадцать долларов, а Салли подарила хорошее платье. Как только мы приехали сюда в город, я сразу пошла в тот дом, где ты раньше останавливался, а оттуда - сюда; а мне говорят ты уехал, но со дня на день должен воротиться. Ну я уж и не поехала в Доусон: боялась разминуться с тобой.
А в прошлый понедельник прохожу я по Четвертой улице, мимо одной из этих контор, где принимают объявления о беглых неграх и помогают их ловить, и, как ты думаешь, кого я там вижу? Моего хозяина! У меня со страху ноги подкосились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43