И Николай Григорьевич понимал это и видел за всеми злобными наскоками, несправедливос-тью и грубыми словами вот эту тревогу. Поэтому его собственная злость исчезала, едва возникнув. Он не мог долго сердиться на брата, старого дебошира, родного крикуна, на этого фантастическо-го неудачника, у которого к концу жизни не осталось ничего - ни дела, ни семьи, ни дома.
Стучались в дверь. Николай Григорьевич открыл. Вошел Сергей, не здороваясь и глядя странно.
- Слыхали, что вчера ночью арестовали Воловика?
- Нет,- сказал Николай Григорьевич.
- А кто такой Воловик? - спросил Михаил.
- При мне был обыск. Прошлой ночью. Но самого Воловика дома не было. Были только Ада и я...
- Ничего не понимаю,- сказал Михаил, поднявшись с дивана, и налил в рюмку коньяк.- Какой Воловик? Какая Ада?
- Есть такой Воловик. Но его-то зачем? - Николай Григорьевич с изумлением смотрел на Сергея.- Черт их знает, совсем с глузду съехали... А где ты был эти два дня? Вчера и сегодня?
- У Ады. Я утром звонил маме. Она так разъярилась...
- Не знаю, не сказала мне ни слова.
- Ну как же - конспирация! Наше знаменитое качество. Можно? - Сергей налил себе коньяку и тоже выпил.- Ночью мы, конечно, не спали. Даже не раздевались. Ада была уверена, что сегодня придут за ней, но, слава богу, никто не пришел. А на рассвете была такая история. Мы сидим в ее комнате с балконом, окно выходит на тот двор, где котельная. На задний. И вот часов около шести утра видим, как мимо окна сверху летит женщина в черном, старуха с седыми волосами. Совершенно беззвучно, головой вниз. Утром лифтер сказал, что ночью взяли одного старика, а на рассвете его жена прыгнула с балкона, с восьмого этажа.
- Как фамилия? - спросил Николай Григорьевич.
- Не знаю. Какая-то очень старая старуха, вся седая.
- Старуха? С балкона? - переспросил Михаил с выражением брезгливости. Он был уже сильно пьян. Как ему мало теперь нужно!
- Вот что, милый друг, не ходил бы ты сейчас к своей Аде. Повремени недельку. Просто дружеский тебе совет,- сказал Николай Григорьевич.Встречайтесь в другом месте, на улице, где угодно. Пускай к нам приходит.
- А вам тоже, Николай Григорьевич, дружеский совет,- сказал Сергей.Уберите все это к лешему.
- Что?
- Да вон то.- Сергей носком ботинка показал на металлический ящик, стоявший под письменным столом. В этом ящике, запертом на замок, Николай Григорьевич хранил оружие, три пистолета и патроны.
- Не имеет значения,- сказал Николай Григорьевич.
- Нет, имеет.
- Ни малейшего. И кстати: на браунинг у меня есть разрешение, а те две штуки - подарки РВС фронта и армии. А...- Он презрительно взмахнул пальцем.- А-а...
- Я же вам говорю...- зашептал Сергей почти с отчаянием.
- Ладно, перестань. Ты в этом мало смыслишь.
Некоторое время молчали. Сергей, выпив, задымил папиросой. С улицы, со стороны набере-жной напротив клуба, отрывочно неслась музыка. Может быть, играл оркестр, может - радио.
Михаил бормотал:
- Ни в коем случае...- и качал пальцем многозначительно.- Ни за что... Никогда...
- Вы о чем, дядя Миша? - спросил Сергей.
- Он знает. Никогда...
Вошла бабушка и, холодно и несколько высокомерно глядя на Сергея, позвала его в столовую ужинать. Потом, когда ушла наконец идиотка Эрна Ивановна, все сошлись в кабинете и долго разговаривали. Ребята легли спать. Наверху, где жил какой-то новый человек взамен полгода назад изъятого Арсеньева, уже встречали праздник: раздавалась музыка, пляски, стучали пятками в пол. Бабушка рассказывала о событиях в Секретариате. Как всегда, о главном умалчивала, главное держалось в тайне, железный характер, к которому все в доме привыкли и не пытались расшатать. Единственное, что сообщила: "В "Правде" сразу после праздника должна появиться громаднейшая статья какого-то крупного чекиста о вербовке шпионов". Потом разговор съехал на Серебряный Бор, ибо Николай Григорьевич тоже сообщил новость, слышанную в столовке: Арсюшка Флоринский сделался соседом и по Серебряному Бору, получил дачу. Ну да, за забором, двухэтажную, с солярием, теннисным кортом. Вот, вот, именно эту. В ней всегда жили тузы ОГПУ: когда-то Раузер, потом Рабинье, Томсон и вот теперь Флоринский.
Отсюда разговор стал ветвиться: к судьбе Паши Никодимова, в коей Флоринский обещал разобраться, но уже третий месяц ни слуху ни духу, и к Серебряному Бору, дачным заботам. Кооператив прислал требование уплатить срочно по жировкам за первый квартал и за водопровод-ные работы, намеченные на май. Денег не было, думали, где достать. Лиза очень бодро пообещала достать у себя в Наркомземе, в кассе взаимопомощи.
Николай Григорьевич хотел было сказать: "О чем вы хлопочете? Какая дача? Какой водопро-вод?" - но женщины обсуждали эти дела с таким честным энтузиазмом, что язык не поворачи-вался их пресечь. Часов в одиннадцать вышли пройтись перед сном. Вечер был теплый. На мосту стояли войска, приготовленные к завтрашнему параду. Михаил, слегка протрезвев на воздухе, принялся рассуждать о преимуществах танкеток перед тяжелыми танками. Слушать его было скучно, а спорить с ним опасно. В глубине души Николай Григорьевич был убежден, что разбира-ется в военных вопросах лучше брата, хотя и не кончал военной академии. Кремль был высечен из тьмы прожекторами, и в черном небе над ним висел, прицепленный к невидимому и замаскиро-ванному аэростату, портрет Сталина. Гигантское усатое лицо сверкало и переливалось в серебря-ном свете прожекторов. Оно было почти неподвижным, лишь едва заметно надувалось от легкого ветра посередине, а мимо сверкающего портрета проплывали самолеты, несущие портреты поменьше: Маркса, Энгельса, Ленина и снова Сталина. Все остановились на мосту и смотрели на эту медленно проплывающую в ясном небе, озаренную снизу вереницу знакомых лиц. Самолеты с небольшими портретами, рокоча и четко соблюдая строй, исчезли из пределов досягаемости прожекторов, гул моторов удалялся, в небе над Кремлем остался висеть один громадный портрет. Там были мимолетность, временность, проплывание, исчезновение, а здесь прочность, вечность. Портрет светился наподобие киноэкрана невероятных размеров. И одновременно его стояние в воздухе казалось сверхъестественным, было чудом и отдаленно напоминало неподвиж-ное парение маленького паучка, висящего на незримой нитке. Проход в Александровский сад был закрыт. Военные регулировщики показывали направо, пришлось повернуть к библиотеке Ленина и потом через Ленивку снова пройти на мост и вернуться домой.
В первом часу ночи, когда Михаил уже храпел на диване, Лиза спала в детской с ребятами, а Николай Григорьевич выходил в халате, в шлепанцах на босу ногу из ванной, раздался звонок в дверь.
Николай Григорьевич быстро прошел в кабинет и стал одеваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47