Ратмиров подал ему серебряную коробочку со спичками.
- Аvez-vous des papiros? - спросила, картавя, одна из дам.
- Dе vrais papelitos,comtesse.
- "Deux gendarmes un beau dimanche",- чуть не со скрипом зубов затянул опять подслеповатый генерал.
- Вы должны непременно посетить нас,- говорила между тем Литвинову Ирина.Мы живем в Ноtel dе L'Europe. От четырех до шести я всегда дома. Мы с вами так давно не видались.
Литвинов глянул на Ирину, она не опустила глаз.
- Да, Ирина Павловна, давно. С Москвы.
- С Москвы, с Москвы,- повторила она с расстановкой .- Приходите, мы потолкуем, старину вспомянем. А знаете ли, Григорий Михайлыч, вы не много переменились .
- В самом деле? А вы вот переменились, Ирина Павловна .
- Я постарела.
- Нет. Я не то хотел сказать...
- Irene? - вопросительно промолвила одна из дам с желтою шляпкой на желтых волосах, предварительно нашептавшись и похихикавши с сидевшим возле нее кавалером .- Irеnе?
- Я постарела,- продолжала Ирина, не отвечая даме, - но я не переменилась. Нет, нет, я ни в чем не переменилась .
- "Deux gendarmes un beau dimanche!" - раздалось опять. Раздражительный генерал помнил только первый стих известной песенки.
- Все еще покалывает, ваше сиятельство,- громко и на о проговорил тучный генерал с бакенбардами, вероятно намекая на какую-нибудь забавную, всему бомонду известную историю, и, засмеявшись коротким деревянным смехом, опять уставился в воздух. Все остальное общество также засмеялось.
-What a sad dog you are, Boris! - заметил вполголоса Ратмиров. Он самое имя "Борис" произнес на английский лад.
- Irene? - в третий раз спросила дама в желтой шляпке. Ирина быстро обернулась к ней.
- Eh bein, quoi? que me voules-vous?
- Je vous le dirai plus tard ,- жеманно отвечала дама. При весьма непривлекательной наружности она постоянно жеманилась и кривлялась; какой-то остряк сказал про нее, что она "minaudait dans le vide" - "кривлялась в пустом пространстве".
Ирина нахмурилась и нетерпеливо пожала плечом.
- Маis que fait donc monsieur Verdier? Pourquoi ne vient-il pas? воскликнула одна дама с теми для французского слуха нестерпимыми протяжными ударениями, которые составляют особенность великороссийского выговора .
- Ах, вуй, ах, вуй, мсье Вердие, мсье Вердие ,- простонала другая, родом прямо уже из Арзамасa.
- Тranquillisez-vous, mesdames,- вмешался Ратмиров, - monsieur Verdier m'a promis de venir se mettre a vos pieds.
- Хи, хи, хи! - Дамы заиграли веером.
Кельнер принес несколько стаканов пива.
- Байриш бир? - спросил генерал с бакенбардами. нарочно бася и притворяясь изумленным.- Гутен морген.
- А что? Граф Павел все еще там? - холодно и вяло спросил один молодой генерал другого.
- Там,- также холодно отвечал тот.- Мais c'est provisoire. Serge, говорят, на его место.
- Эге!- процедил первый сквозь зубы.
- Н-да,- процедил и второй.
- Я не могу понять,- заговорил генерал, напевавший песенку,- я не могу понять, что за охота была Полю оправдываться, приводить разные там причины... Ну, он поприжал купца, il lui a fait rendre gorge... ну, и что ж такое ? У него могли быть свои соображения.
- Он боялся... обличения в журналах,- пробурчал кто-то.
Раздражительный генерал вспыхнул.
- Ну, уж это последнее дело! Журналы! Обличение! Если б это от меня зависело, я бы в этих в ваших журналах только и позволил печатать, что таксы на мясо или на хлеб да объявления о продаже шуб да сапогов.
- Да дворянских имений с аукциона,- ввернул Ратмиров .
- Пожалуй, при теперешних обстоятельствах... Однако что за разговор в Бадене, au Vieux Chateau!.
- Mais pas du tout pas du tout! - залепетала дама в желтой шляпе.- J'adore les questions politiques.
- Мadame a raison,- вмешался другой генерал, с чрезвычайно приятным и как бы девическим лицом.- Зачем нам избегать этих вопросов... даже в Бадене? - Он при этих словах учтиво взглянул на Литвинова и снисходительно улыбнулся.Порядочный человек нигде и ни в каком случае не должен отступаться от своих убеждений . Не правда ли?
- Конечно,- отвечал раздражительный генерал, также взбрасывая глазами на Литвинова и как бы косвенно его распекая,- но я не вижу надобности...
- Нет, нет,- с прежнею мягкостью перебил снисходительный генерал.- Вот наш приятель, Валериан Владимирович, упомянул о продаже дворянских имений. Что ж? Разве это не факт?
- Да их и продать теперь невозможно; никому они не нужны! - воскликнул раздражительный генерал.
- Может быть... может быть. Потому-то и надо заявлять этот факт... этот грустный факт на каждом шагу. Мы разорены - прекрасно; мы унижены - об этом спорить нельзя; но мы, крупные владельцы, мы все-таки представляем начало... un principe. Поддерживать этот принцип - наш долг. Рardon, madame,, вы,кажется, платок уронили. Когда некоторое, так сказать, омрачение овладевает даже высшими умами, мы должны указывать - с покорностью указывать (генерал протянул палец), - указывать перстом гражданина на бездну, куда все стремится. Мы должны предостерегать; мы должны говорить с почтительною твердостию: "Воротитесь, воротитесь назад..." Вот что мы должны говорить.
- Нельзя же, однако, совсем воротиться,- задумчиво заметил Ратмиров.
Снисходительный генерал только осклабился.
- Совсем; совсем назад, mon tres cher. Чем дальше назад, тем лучше.
Генерал опять вежливо взглянул на Литвинова. Тот не вытерпел.
- Уж не до семибоярщины ли нам вернуться, ваше превосходительство?
- А хоть бы и так! Я выражаю свое мнение не обинуясь; надо переделать... да... переделать все сделанное.
И девятнадцатое февраля?
- И девятнадцатое февраля - насколько это возможно . Оn est patriote ou on ne l,est pas. А воля? - скажут мне. Вы думаете, сладка народу эта воля? Спросите-ка его...
- Попытайтесь,- подхватил Литвинов,- попытайтесь отнять у него эту волю...
- Сomment nommes-vous ce monsieur? - шепнул генерал Ратмирову.
- Да о чем вы тут толкуете? - заговорил вдруг тучный генерал, очевидно разыгрывавший в этом обществе роль избалованного ребенка.- О журналах все? О щелкоперах ? Позвольте, я вам расскажу, какой у меня был анекдот с щелкопером - чудо! Говорят мне: написал на вас un folliculaire пашквиль. Ну я, разумеется, тотчас его под цугундер. Привели голубчика... "Как же это ты так, говорю, друг мой, folliculeirе, пашквили пишешь? Аль патриотизм одолел?" "Одолел", говорит."Ну,а деньги, говорю, folliculiire, любишь"? - "Люблю", говорит. Тут я ему, милостивые государи мои, дал набалдашник моей палки понюхать. "А это ты любишь, ангел мой?" - "Нет, говорит, этого не люблю".- "Да ты, я говорю, понюхай как следует, руки-то у меня чистые".- "Не люблю", говорит, и полно. "А я, говорю, душа моя, очень это люблю, только не для себя. Понимаешь ты сию аллегорию, сокровище ты мое?" - "Понимаю", говорит. "Так смотри же, вперед будь паинька, а теперь вот тебе целковый-рупь, ступай и благословляй меня денно и нощно". И ушел folliculaireе.
Генерал засмеялся, и все опять за ним засмеялись - все, исключая Ирины, которая даже не улыбнулась и как-то сумрачно посмотрела на рассказчика.
Снисходительный генерал потрепал Бориса по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
- Аvez-vous des papiros? - спросила, картавя, одна из дам.
- Dе vrais papelitos,comtesse.
- "Deux gendarmes un beau dimanche",- чуть не со скрипом зубов затянул опять подслеповатый генерал.
- Вы должны непременно посетить нас,- говорила между тем Литвинову Ирина.Мы живем в Ноtel dе L'Europe. От четырех до шести я всегда дома. Мы с вами так давно не видались.
Литвинов глянул на Ирину, она не опустила глаз.
- Да, Ирина Павловна, давно. С Москвы.
- С Москвы, с Москвы,- повторила она с расстановкой .- Приходите, мы потолкуем, старину вспомянем. А знаете ли, Григорий Михайлыч, вы не много переменились .
- В самом деле? А вы вот переменились, Ирина Павловна .
- Я постарела.
- Нет. Я не то хотел сказать...
- Irene? - вопросительно промолвила одна из дам с желтою шляпкой на желтых волосах, предварительно нашептавшись и похихикавши с сидевшим возле нее кавалером .- Irеnе?
- Я постарела,- продолжала Ирина, не отвечая даме, - но я не переменилась. Нет, нет, я ни в чем не переменилась .
- "Deux gendarmes un beau dimanche!" - раздалось опять. Раздражительный генерал помнил только первый стих известной песенки.
- Все еще покалывает, ваше сиятельство,- громко и на о проговорил тучный генерал с бакенбардами, вероятно намекая на какую-нибудь забавную, всему бомонду известную историю, и, засмеявшись коротким деревянным смехом, опять уставился в воздух. Все остальное общество также засмеялось.
-What a sad dog you are, Boris! - заметил вполголоса Ратмиров. Он самое имя "Борис" произнес на английский лад.
- Irene? - в третий раз спросила дама в желтой шляпке. Ирина быстро обернулась к ней.
- Eh bein, quoi? que me voules-vous?
- Je vous le dirai plus tard ,- жеманно отвечала дама. При весьма непривлекательной наружности она постоянно жеманилась и кривлялась; какой-то остряк сказал про нее, что она "minaudait dans le vide" - "кривлялась в пустом пространстве".
Ирина нахмурилась и нетерпеливо пожала плечом.
- Маis que fait donc monsieur Verdier? Pourquoi ne vient-il pas? воскликнула одна дама с теми для французского слуха нестерпимыми протяжными ударениями, которые составляют особенность великороссийского выговора .
- Ах, вуй, ах, вуй, мсье Вердие, мсье Вердие ,- простонала другая, родом прямо уже из Арзамасa.
- Тranquillisez-vous, mesdames,- вмешался Ратмиров, - monsieur Verdier m'a promis de venir se mettre a vos pieds.
- Хи, хи, хи! - Дамы заиграли веером.
Кельнер принес несколько стаканов пива.
- Байриш бир? - спросил генерал с бакенбардами. нарочно бася и притворяясь изумленным.- Гутен морген.
- А что? Граф Павел все еще там? - холодно и вяло спросил один молодой генерал другого.
- Там,- также холодно отвечал тот.- Мais c'est provisoire. Serge, говорят, на его место.
- Эге!- процедил первый сквозь зубы.
- Н-да,- процедил и второй.
- Я не могу понять,- заговорил генерал, напевавший песенку,- я не могу понять, что за охота была Полю оправдываться, приводить разные там причины... Ну, он поприжал купца, il lui a fait rendre gorge... ну, и что ж такое ? У него могли быть свои соображения.
- Он боялся... обличения в журналах,- пробурчал кто-то.
Раздражительный генерал вспыхнул.
- Ну, уж это последнее дело! Журналы! Обличение! Если б это от меня зависело, я бы в этих в ваших журналах только и позволил печатать, что таксы на мясо или на хлеб да объявления о продаже шуб да сапогов.
- Да дворянских имений с аукциона,- ввернул Ратмиров .
- Пожалуй, при теперешних обстоятельствах... Однако что за разговор в Бадене, au Vieux Chateau!.
- Mais pas du tout pas du tout! - залепетала дама в желтой шляпе.- J'adore les questions politiques.
- Мadame a raison,- вмешался другой генерал, с чрезвычайно приятным и как бы девическим лицом.- Зачем нам избегать этих вопросов... даже в Бадене? - Он при этих словах учтиво взглянул на Литвинова и снисходительно улыбнулся.Порядочный человек нигде и ни в каком случае не должен отступаться от своих убеждений . Не правда ли?
- Конечно,- отвечал раздражительный генерал, также взбрасывая глазами на Литвинова и как бы косвенно его распекая,- но я не вижу надобности...
- Нет, нет,- с прежнею мягкостью перебил снисходительный генерал.- Вот наш приятель, Валериан Владимирович, упомянул о продаже дворянских имений. Что ж? Разве это не факт?
- Да их и продать теперь невозможно; никому они не нужны! - воскликнул раздражительный генерал.
- Может быть... может быть. Потому-то и надо заявлять этот факт... этот грустный факт на каждом шагу. Мы разорены - прекрасно; мы унижены - об этом спорить нельзя; но мы, крупные владельцы, мы все-таки представляем начало... un principe. Поддерживать этот принцип - наш долг. Рardon, madame,, вы,кажется, платок уронили. Когда некоторое, так сказать, омрачение овладевает даже высшими умами, мы должны указывать - с покорностью указывать (генерал протянул палец), - указывать перстом гражданина на бездну, куда все стремится. Мы должны предостерегать; мы должны говорить с почтительною твердостию: "Воротитесь, воротитесь назад..." Вот что мы должны говорить.
- Нельзя же, однако, совсем воротиться,- задумчиво заметил Ратмиров.
Снисходительный генерал только осклабился.
- Совсем; совсем назад, mon tres cher. Чем дальше назад, тем лучше.
Генерал опять вежливо взглянул на Литвинова. Тот не вытерпел.
- Уж не до семибоярщины ли нам вернуться, ваше превосходительство?
- А хоть бы и так! Я выражаю свое мнение не обинуясь; надо переделать... да... переделать все сделанное.
И девятнадцатое февраля?
- И девятнадцатое февраля - насколько это возможно . Оn est patriote ou on ne l,est pas. А воля? - скажут мне. Вы думаете, сладка народу эта воля? Спросите-ка его...
- Попытайтесь,- подхватил Литвинов,- попытайтесь отнять у него эту волю...
- Сomment nommes-vous ce monsieur? - шепнул генерал Ратмирову.
- Да о чем вы тут толкуете? - заговорил вдруг тучный генерал, очевидно разыгрывавший в этом обществе роль избалованного ребенка.- О журналах все? О щелкоперах ? Позвольте, я вам расскажу, какой у меня был анекдот с щелкопером - чудо! Говорят мне: написал на вас un folliculaire пашквиль. Ну я, разумеется, тотчас его под цугундер. Привели голубчика... "Как же это ты так, говорю, друг мой, folliculeirе, пашквили пишешь? Аль патриотизм одолел?" "Одолел", говорит."Ну,а деньги, говорю, folliculiire, любишь"? - "Люблю", говорит. Тут я ему, милостивые государи мои, дал набалдашник моей палки понюхать. "А это ты любишь, ангел мой?" - "Нет, говорит, этого не люблю".- "Да ты, я говорю, понюхай как следует, руки-то у меня чистые".- "Не люблю", говорит, и полно. "А я, говорю, душа моя, очень это люблю, только не для себя. Понимаешь ты сию аллегорию, сокровище ты мое?" - "Понимаю", говорит. "Так смотри же, вперед будь паинька, а теперь вот тебе целковый-рупь, ступай и благословляй меня денно и нощно". И ушел folliculaireе.
Генерал засмеялся, и все опять за ним засмеялись - все, исключая Ирины, которая даже не улыбнулась и как-то сумрачно посмотрела на рассказчика.
Снисходительный генерал потрепал Бориса по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48