. Ах, какой этот Потугин умница,-что привел вас!
Литвинов навострил уши.
- Вы с этим господином Потугиным давно знакомы ? - спросил он.
- Давно... но рассказывайте.
- И близко его знаете?
- О да! - Ирина вздохнула.- Тут есть особенные причины... Вы, конечно, слыхали про Элизу Бельскую... Вот та, что умерла в позапрошлом году такой ужасной смертью?.. Ах, да ведь я забыла, что вам неизвестны наши истории... К счастью, к счастью, неизвестны. Оh, quelle chance! Наконец-то, наконец один человек, живой человек, который нашего ничего не знает! И по-русски можно с ним говорить, хоть дурным языком, да русским, а не этим вечным приторным, противным, петербургским французским языком!
- И Потугин, говорите вы, находился в отношениях с...
- Мне очень тяжело даже вспоминать об этом,- перебила Ирина.- Элиза была моим лучшим другом в институте, и потом, в Петербурге au chateau мы беспрестанно видались. Она мне доверяла все свои тайны: она была очень несчастна, много страдала. Потугин в этой истории вел себя прекрасно, как настоящий рыцарь! Он пожертвовал собою. Я только тогда его оценила! Но мы опять отбились в сторону. Я жду вашего рассказа, Григорий Михайлович.
- Да мой рассказ нисколько не может интересовать вас, Ирина Павловна.
- Это уж не ваше дело.
- Вспомните, Ирина Павловна, мы десять лет не видались, целых десять лет. Сколько воды утекло с тех пор.
- Не одной воды! не одной воды! - повторила она с особым, горьким выражением,- потому-то я и хочу вас слушать.
- И притом я, право, не могу придумать, с чего же мне начать?
- С начала. С самого того времени, как вы... как я переехала в Петербург. Вы тогда оставили Москву... Знаете ли, я с тех пор уже никогда не возвращалась в Москву!
- В самом деле?
- Прежде было невозможно; а потом, когда я вышла замуж...
- А вы давно замужем?
- Четвертый год.
- Детей у вас нет?
- Нет,- сухо ответила она.
Литвинов помолчал.
- А до вашего замужества вы постоянно жили у этого, как бишь его, графа Рейзенбаха?
Ирина пристально посмотрела на него, как бы желая отдать себе отчет, зачем он это спрашивает...
- Нет...- промолвила она наконец.
- Стало быть, ваши родители... Кстати, я и не спросил у вас об них. Что они...
- Они оба здоровы.
- И по-прежнему живут в Москве?
- По-прежнему в Москве.
- А ваши братья, сестры?
- Им хорошо; я их всех пристроила.
- А! - Литвинов исподлобья взглянул на Ирину.- По-настоящему, Ирина Павловна, не мне бы следовало рассказывать, а вам, если только...
Он вдруг спохватился и умолк.
Ирина поднесла руки к лицу и повертела обручальным кольцом на пальце.
- Что ж? Я не отказываюсь,- промолвила она наконец .- Когда-нибудь... пожалуй... Но сперва вы... потому, вот видите, я хоть и следила за вами, но об вас почти ничего не знаю; а обо мне... ну обо мне вы, наверно, слышали довольно. Не правда ли? Ведь вы слышали, скажите ?
- Вы, Ирина Павловна, занимали слишком видное место в свете, чтобы не возбуждать толков... особенно в провинции, где я находился и где всякому слуху верят.
- А вы верили этим слухам? И какого роду были они?
- Признаться сказать, Ирина Павловна, эти слухи доходили до меня очень редко. Я вел жизнь весьма уединенную.
- Как так? Ведь вы были в Крыму, в ополчении?
- Вам и это известно?
- Как видите. Говорят вам, за вами следили.
Литвинову снова пришлось изумиться.
- Зачем же я стану вам рассказывать, что вы и без меня знаете? проговорил Литвинов вполголоса.
- А затем... затем, чтобы исполнить мою просьбу. Ведь я прошу вас, Григорий Михайлович.
Литвинов наклонил голову и начал... начал несколько сбивчиво, в общих чертах передавать Ирине свои незатейливые похождения. Он часто останавливался и вопросительно взглядывал на Ирину, дескать, не довольно ли? Но она настойчиво требовала продолжения рассказа и, откинув волосы за уши, облокотившись на ручку кресла, казалось, с усиленным вниманием ловила каждое слово. Глядя на нее со стороны и следя за выражением ее лица, иной бы, пожалуй, мог подумать, что она вовсе не слушала того, что Литвинов ей говорил, а только погружалась в созерцание... Но не Литвинова созерцала она, хотя он и смущался и краснел под ее упорным взглядом. Пред нею возникла целая жизнь, другая, не его, ее собственная жизнь.
Литвинов не кончил, а умолк под влиянием неприятного чувства постоянно возраставшей внутренней неловкости . Ирина на этот раз ничего не сказала ему, не попросила его продолжать и, прижав ладонь к глазам, точно усталая, медленно прислонилась к спинке кресла и осталась неподвижной. Литвинов подождал немного и, сообразив, что визит его продолжался уже более двух часов, протянул было руку к шляпе, как вдруг в соседней комнате раздался быстрый скрып тонких лаковых сапогов и, предшествуемый тем же отменным дворянски-гвардейским запахом, вошел Валериан Владимирович Ратмиров.
Литвинов встал со стула и обменялся поклоном с благовидным генералом. А Ирина отняла, не спеша, руку от лица и, холодно посмотрев на своего супруга, промолвила по-французски:
- А! вот вы уже вернулись! Но который же теперь час?
- Скоро четыре часа,ma chere amie, а ты еще не одета - нас княгиня ждать будет,- отвечал генерал и, изящно нагнув перетянутый стан в сторону Литвинова, с свойственною ему почти изнеженною игривостью в голосе прибавил: - Видно, любезный гость заставил тебя забыть время.
Читатель позволит нам сообщить ему на этом месте несколько сведений о генерале Ратмирове. Отец его был естественный... Что вы думаете?
Вы не ошибаетесь - но мы не то желали сказать... естественный сын знатного вельможи Александровских времен и хорошенькой актрисы -француженки. Вельможа вывел сына в люди, но состояния ему не оставил - и этот сын (отец нашего героя) тоже не успел обогатиться: он умер в чине полковника, в звании полицмейстера. За год до смерти он женился на красивой молодой вдове, которой пришлось прибегнуть под его покровительство. Сын его и вдовы, Валериан Владимирович, по протекции попав в Пажеский корпус, обратил на себя внимание начальства - не столько успехами в науках.. сколько фронтовой выправкой, хорошими манерами и благонравием (хотя подвергался всему, чему неизбежно подвергались все бывшие воспитанники казенных военных заведений),- и вышел в гвардию.
Карьеру он сделал блестящую благодаря скромной веселости своего нрава, ловкости в танцах, мастерской езде верхом ординарцем на парадах - большей частью на чужих лошадях - и, наконец, какому-то особенному искусству фамильярно -почтительного обращения с высшими, грустноласкового, почти сиротливого прислуживанья, не без примеси общего, легкого, как пух, либерализма...Этот либерализм не помешал ему, однако, перепороть пятьдесят человек крестьян в взбунтовавшемся белорусском селении, куда его послали для усмирения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Литвинов навострил уши.
- Вы с этим господином Потугиным давно знакомы ? - спросил он.
- Давно... но рассказывайте.
- И близко его знаете?
- О да! - Ирина вздохнула.- Тут есть особенные причины... Вы, конечно, слыхали про Элизу Бельскую... Вот та, что умерла в позапрошлом году такой ужасной смертью?.. Ах, да ведь я забыла, что вам неизвестны наши истории... К счастью, к счастью, неизвестны. Оh, quelle chance! Наконец-то, наконец один человек, живой человек, который нашего ничего не знает! И по-русски можно с ним говорить, хоть дурным языком, да русским, а не этим вечным приторным, противным, петербургским французским языком!
- И Потугин, говорите вы, находился в отношениях с...
- Мне очень тяжело даже вспоминать об этом,- перебила Ирина.- Элиза была моим лучшим другом в институте, и потом, в Петербурге au chateau мы беспрестанно видались. Она мне доверяла все свои тайны: она была очень несчастна, много страдала. Потугин в этой истории вел себя прекрасно, как настоящий рыцарь! Он пожертвовал собою. Я только тогда его оценила! Но мы опять отбились в сторону. Я жду вашего рассказа, Григорий Михайлович.
- Да мой рассказ нисколько не может интересовать вас, Ирина Павловна.
- Это уж не ваше дело.
- Вспомните, Ирина Павловна, мы десять лет не видались, целых десять лет. Сколько воды утекло с тех пор.
- Не одной воды! не одной воды! - повторила она с особым, горьким выражением,- потому-то я и хочу вас слушать.
- И притом я, право, не могу придумать, с чего же мне начать?
- С начала. С самого того времени, как вы... как я переехала в Петербург. Вы тогда оставили Москву... Знаете ли, я с тех пор уже никогда не возвращалась в Москву!
- В самом деле?
- Прежде было невозможно; а потом, когда я вышла замуж...
- А вы давно замужем?
- Четвертый год.
- Детей у вас нет?
- Нет,- сухо ответила она.
Литвинов помолчал.
- А до вашего замужества вы постоянно жили у этого, как бишь его, графа Рейзенбаха?
Ирина пристально посмотрела на него, как бы желая отдать себе отчет, зачем он это спрашивает...
- Нет...- промолвила она наконец.
- Стало быть, ваши родители... Кстати, я и не спросил у вас об них. Что они...
- Они оба здоровы.
- И по-прежнему живут в Москве?
- По-прежнему в Москве.
- А ваши братья, сестры?
- Им хорошо; я их всех пристроила.
- А! - Литвинов исподлобья взглянул на Ирину.- По-настоящему, Ирина Павловна, не мне бы следовало рассказывать, а вам, если только...
Он вдруг спохватился и умолк.
Ирина поднесла руки к лицу и повертела обручальным кольцом на пальце.
- Что ж? Я не отказываюсь,- промолвила она наконец .- Когда-нибудь... пожалуй... Но сперва вы... потому, вот видите, я хоть и следила за вами, но об вас почти ничего не знаю; а обо мне... ну обо мне вы, наверно, слышали довольно. Не правда ли? Ведь вы слышали, скажите ?
- Вы, Ирина Павловна, занимали слишком видное место в свете, чтобы не возбуждать толков... особенно в провинции, где я находился и где всякому слуху верят.
- А вы верили этим слухам? И какого роду были они?
- Признаться сказать, Ирина Павловна, эти слухи доходили до меня очень редко. Я вел жизнь весьма уединенную.
- Как так? Ведь вы были в Крыму, в ополчении?
- Вам и это известно?
- Как видите. Говорят вам, за вами следили.
Литвинову снова пришлось изумиться.
- Зачем же я стану вам рассказывать, что вы и без меня знаете? проговорил Литвинов вполголоса.
- А затем... затем, чтобы исполнить мою просьбу. Ведь я прошу вас, Григорий Михайлович.
Литвинов наклонил голову и начал... начал несколько сбивчиво, в общих чертах передавать Ирине свои незатейливые похождения. Он часто останавливался и вопросительно взглядывал на Ирину, дескать, не довольно ли? Но она настойчиво требовала продолжения рассказа и, откинув волосы за уши, облокотившись на ручку кресла, казалось, с усиленным вниманием ловила каждое слово. Глядя на нее со стороны и следя за выражением ее лица, иной бы, пожалуй, мог подумать, что она вовсе не слушала того, что Литвинов ей говорил, а только погружалась в созерцание... Но не Литвинова созерцала она, хотя он и смущался и краснел под ее упорным взглядом. Пред нею возникла целая жизнь, другая, не его, ее собственная жизнь.
Литвинов не кончил, а умолк под влиянием неприятного чувства постоянно возраставшей внутренней неловкости . Ирина на этот раз ничего не сказала ему, не попросила его продолжать и, прижав ладонь к глазам, точно усталая, медленно прислонилась к спинке кресла и осталась неподвижной. Литвинов подождал немного и, сообразив, что визит его продолжался уже более двух часов, протянул было руку к шляпе, как вдруг в соседней комнате раздался быстрый скрып тонких лаковых сапогов и, предшествуемый тем же отменным дворянски-гвардейским запахом, вошел Валериан Владимирович Ратмиров.
Литвинов встал со стула и обменялся поклоном с благовидным генералом. А Ирина отняла, не спеша, руку от лица и, холодно посмотрев на своего супруга, промолвила по-французски:
- А! вот вы уже вернулись! Но который же теперь час?
- Скоро четыре часа,ma chere amie, а ты еще не одета - нас княгиня ждать будет,- отвечал генерал и, изящно нагнув перетянутый стан в сторону Литвинова, с свойственною ему почти изнеженною игривостью в голосе прибавил: - Видно, любезный гость заставил тебя забыть время.
Читатель позволит нам сообщить ему на этом месте несколько сведений о генерале Ратмирове. Отец его был естественный... Что вы думаете?
Вы не ошибаетесь - но мы не то желали сказать... естественный сын знатного вельможи Александровских времен и хорошенькой актрисы -француженки. Вельможа вывел сына в люди, но состояния ему не оставил - и этот сын (отец нашего героя) тоже не успел обогатиться: он умер в чине полковника, в звании полицмейстера. За год до смерти он женился на красивой молодой вдове, которой пришлось прибегнуть под его покровительство. Сын его и вдовы, Валериан Владимирович, по протекции попав в Пажеский корпус, обратил на себя внимание начальства - не столько успехами в науках.. сколько фронтовой выправкой, хорошими манерами и благонравием (хотя подвергался всему, чему неизбежно подвергались все бывшие воспитанники казенных военных заведений),- и вышел в гвардию.
Карьеру он сделал блестящую благодаря скромной веселости своего нрава, ловкости в танцах, мастерской езде верхом ординарцем на парадах - большей частью на чужих лошадях - и, наконец, какому-то особенному искусству фамильярно -почтительного обращения с высшими, грустноласкового, почти сиротливого прислуживанья, не без примеси общего, легкого, как пух, либерализма...Этот либерализм не помешал ему, однако, перепороть пятьдесят человек крестьян в взбунтовавшемся белорусском селении, куда его послали для усмирения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48