На макушке удивительного насекомого антеннами торчали два длинных усика. Поднявшись в полный рост, существо едва дотянулось до края кровати срединными лапками и уставилось на Хьюлитта громадными лишенными ресниц глазами.
Первым побуждением Хьюлитта было прихлопнуть неприятное насекомое – так, как он прихлопывал любых насекомых, осмелившихся подлететь к нему близко, но он одернул себя. Ударь он такое хрупкое создание, он бы изрядно его покалечил. А раз так, то нечего его и бояться. Кроме того, Хьюлитт никогда бы не прихлопнул бабочку, пусть даже такая большая ему никогда не встречалась.
– Я дверланка, пациент Хьюлитт, – сообщила бабочка, доставая из наплечной сумки сканер. – Поскольку я в настоящее время в госпитале являюсь единственной представительницей нашего вида, я искренне надеюсь, что наша встреча пройдет дружески. Мои интересы простираются в области общей хирургии, поэтому, с вашего разрешения, я обследую вас с головы до пальцев ног.
«Огромная бабочка, – подумал Хьюлитт, – с безукоризненной манерой общения с пациентами!»
– Вы – не первый землянин-ДБДГ, которого я обследую и чьи медицинские документы оставляю для последующего изучения, – добавила дверланка. – Но другие, как и положено в госпитале, имели заболевания или травмы. Вы же, похоже, совершенно здоровы и поэтому представляете для меня особый интерес как образец для сравнений. Я начну с того, что посчитаю ваш пульс в височной и каротидной артериях и на запястье, поскольку острые ситуации могут случиться и в отсутствие сканера.
Бабочка-дверланка склонила голову так, что один из усиков коснулся виска и шеи Хьюлитта. Прикосновение оказалось едва заметным. Закрой Хьюлитт глаза, он бы вообще ничего не почувствовал. Затем дверланка сказала:
– Мои инструменты позволят мне обследовать вас, не прибегая к раздеванию. В особенности это касается ваших гениталий. На основании моего опыта в области изучения поведения землян явствует, что они наготу считают табу и поэтому стесняются открыто показывать эти участки тела. Поскольку я не намерена смущать вас, пациент Хьюлитт, независимо от того, мужчина вы или женщина...
– Да ты разуй глаза-то, тупица! – возмутился один из кельгиан. – Смотри, какие у него плоские, атрофированные соски. Даже под одеялом видны очертания грудной клетки. У женщин молочные железы полностью развиты, поэтому женщины-ДБДГ имеют отяжеленную верхнюю часть тела. Мужчина, тут и гадать нечего.
Но тут Медалонт поднял клешню, и кельгианин сразу умолк. Дважды щелкнув клешней, Медалонт изрек:
– Хватит. Сейчас не время затевать медицинские дебаты – пациент слышит нас и, вполне возможно, сделает собственные выводы насчет ваших врачебных талантов.
Следующим к Хьюлитту приблизился тот самый кельгианин, который прервал излияния дверланки. Поднявшись на трех парах задних лапок и изогнувшись около кровати наподобие пушистого вопросительного знака, он воззрился на землянина. Значит, ни о какой безукоризненной манере общения говорить не приходилось.
– Я обследую вас примерно так же, как моя дверланская коллега, – резко проговорил кельгианин. – Но мне, кроме того, хотелось бы задать вам несколько вопросов. Первый: что делает такой пациент, как вы, то есть как бы совершенно здоровый, в госпитале? Судя по записям Старшего врача, с клинической точки зрения с вами все в порядке за исключением того, что у вас ни с того ни с сего произошел сердечный приступ. Что с вами, пациент Хьюлитт?
– Не знаю, – сказал Хьюлитт. – Ни того, ни другого.
Как и все кельгиане, этот практикант вел себя невежливо, честно и абсолютно прямолинейно, потому что только так и мог себя вести. Если бы Хьюлитт вел себя точно так же в отношении кельгианина, тот бы не обиделся, поскольку вежливость и дипломатия для любого кельгианина были понятиями чужеродными. Эту истину Хьюлитт усвоил почти сразу, как только оказался в госпитале, и теперь, пользуясь ею, мог сам задать интересующие его вопросы. Понятие лжи кельгианам также было неведомо.
– Мое заболевание носит преходящий характер, не имеет явной причины и не отличается тяжелой симптоматикой. Но и об этом вы тоже наверняка знаете из моей истории болезни. А что вы еще знаете?
– В вашей истории болезни также высказывается предположение о том, что возможной причиной вашего заболевания являетесь вы сами, – честно ответствовал кельгианин. – И что заболевание обусловлено сильной истерической реакцией, приводимой в действие глубоко укоренившимся психозом, проявляющимся на физическом уровне. Еще сказано, что для проверки этого предположения было предпринято тщательное психологическое обследование. Повернитесь на левый бок.
– До сих пор, – заметил Хьюлитт, глядя на Брейтвейта, который улыбался и смотрел в потолок, – ни о каком психозе речи не было – ни о глубоко укоренившемся, ни о каком-либо еще, просто потому, что у меня его никто не находил. Если бы в моем детстве что-то произошло – событие или проступок – и запечатлелось бы в моем подсознании, то уж наверняка у меня были бы или провалы в памяти, или кошмарные сны, или еще какие-либо признаки, помимо внезапного сердечного приступа. Что скажете, а?
Шерсть кельгианина заходила быстро и беспорядочно. Волны расходились от самого кончика носа этого пушистого существа – правда, нижняя часть тела была скрыта от глаз Хьюлитта краем кровати.
– Я вам не психолог, – пробурчал кельгианин. – Я и в кельгианской-то психологии не спец, не говоря уж о разновидовой. Только с вами я не согласен. Все знают, что глубоко запрятанные воспоминания склонны оказывать действие на психику, прямо пропорциональное той глубине, на которую они запрятаны, если вырываются-таки наружу. Что-то у вас такое прячется в разуме и наружу выходить не хочет. И если угроза раскрытия тайны может вызвать у вас сердечный приступ или любые другие симптомы, зарегистрированные в прошлом, следовательно, вашу тайну нужно локализовать, идентифицировать и раскрыть очень быстро, если, конечно, вы это переживете и останетесь в живых.
На этот раз на Брейтвейта уставился кельгианин. Землянин-психолог согласно кивнул. Понятно. Значит, тут все думают, что у него неладно с головой. Стараясь сдерживать гнев, что в разговоре с кельгианами было совершенно ни к чему, Хьюлитт спросил:
– И как же, интересно, вы собираетесь это, как вы выразились, «локализовать и идентифицировать»?
Короткую паузу нарушил Медалонт:
– Похоже, у нас теперь пациент экзаменует практиканта. Но ответ на этот вопрос интересует и меня.
Шерсть кельгианина вздыбилась сердитыми иглами. Ответ его прозвучал так:
– До сих пор Старшему врачу Медалонту не удалось выявить причину вашего заболевания, пациент Хьюлитт, а лейтенант Брейтвейт не обнаружил у вас свидетельств серьезного поражения психики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Первым побуждением Хьюлитта было прихлопнуть неприятное насекомое – так, как он прихлопывал любых насекомых, осмелившихся подлететь к нему близко, но он одернул себя. Ударь он такое хрупкое создание, он бы изрядно его покалечил. А раз так, то нечего его и бояться. Кроме того, Хьюлитт никогда бы не прихлопнул бабочку, пусть даже такая большая ему никогда не встречалась.
– Я дверланка, пациент Хьюлитт, – сообщила бабочка, доставая из наплечной сумки сканер. – Поскольку я в настоящее время в госпитале являюсь единственной представительницей нашего вида, я искренне надеюсь, что наша встреча пройдет дружески. Мои интересы простираются в области общей хирургии, поэтому, с вашего разрешения, я обследую вас с головы до пальцев ног.
«Огромная бабочка, – подумал Хьюлитт, – с безукоризненной манерой общения с пациентами!»
– Вы – не первый землянин-ДБДГ, которого я обследую и чьи медицинские документы оставляю для последующего изучения, – добавила дверланка. – Но другие, как и положено в госпитале, имели заболевания или травмы. Вы же, похоже, совершенно здоровы и поэтому представляете для меня особый интерес как образец для сравнений. Я начну с того, что посчитаю ваш пульс в височной и каротидной артериях и на запястье, поскольку острые ситуации могут случиться и в отсутствие сканера.
Бабочка-дверланка склонила голову так, что один из усиков коснулся виска и шеи Хьюлитта. Прикосновение оказалось едва заметным. Закрой Хьюлитт глаза, он бы вообще ничего не почувствовал. Затем дверланка сказала:
– Мои инструменты позволят мне обследовать вас, не прибегая к раздеванию. В особенности это касается ваших гениталий. На основании моего опыта в области изучения поведения землян явствует, что они наготу считают табу и поэтому стесняются открыто показывать эти участки тела. Поскольку я не намерена смущать вас, пациент Хьюлитт, независимо от того, мужчина вы или женщина...
– Да ты разуй глаза-то, тупица! – возмутился один из кельгиан. – Смотри, какие у него плоские, атрофированные соски. Даже под одеялом видны очертания грудной клетки. У женщин молочные железы полностью развиты, поэтому женщины-ДБДГ имеют отяжеленную верхнюю часть тела. Мужчина, тут и гадать нечего.
Но тут Медалонт поднял клешню, и кельгианин сразу умолк. Дважды щелкнув клешней, Медалонт изрек:
– Хватит. Сейчас не время затевать медицинские дебаты – пациент слышит нас и, вполне возможно, сделает собственные выводы насчет ваших врачебных талантов.
Следующим к Хьюлитту приблизился тот самый кельгианин, который прервал излияния дверланки. Поднявшись на трех парах задних лапок и изогнувшись около кровати наподобие пушистого вопросительного знака, он воззрился на землянина. Значит, ни о какой безукоризненной манере общения говорить не приходилось.
– Я обследую вас примерно так же, как моя дверланская коллега, – резко проговорил кельгианин. – Но мне, кроме того, хотелось бы задать вам несколько вопросов. Первый: что делает такой пациент, как вы, то есть как бы совершенно здоровый, в госпитале? Судя по записям Старшего врача, с клинической точки зрения с вами все в порядке за исключением того, что у вас ни с того ни с сего произошел сердечный приступ. Что с вами, пациент Хьюлитт?
– Не знаю, – сказал Хьюлитт. – Ни того, ни другого.
Как и все кельгиане, этот практикант вел себя невежливо, честно и абсолютно прямолинейно, потому что только так и мог себя вести. Если бы Хьюлитт вел себя точно так же в отношении кельгианина, тот бы не обиделся, поскольку вежливость и дипломатия для любого кельгианина были понятиями чужеродными. Эту истину Хьюлитт усвоил почти сразу, как только оказался в госпитале, и теперь, пользуясь ею, мог сам задать интересующие его вопросы. Понятие лжи кельгианам также было неведомо.
– Мое заболевание носит преходящий характер, не имеет явной причины и не отличается тяжелой симптоматикой. Но и об этом вы тоже наверняка знаете из моей истории болезни. А что вы еще знаете?
– В вашей истории болезни также высказывается предположение о том, что возможной причиной вашего заболевания являетесь вы сами, – честно ответствовал кельгианин. – И что заболевание обусловлено сильной истерической реакцией, приводимой в действие глубоко укоренившимся психозом, проявляющимся на физическом уровне. Еще сказано, что для проверки этого предположения было предпринято тщательное психологическое обследование. Повернитесь на левый бок.
– До сих пор, – заметил Хьюлитт, глядя на Брейтвейта, который улыбался и смотрел в потолок, – ни о каком психозе речи не было – ни о глубоко укоренившемся, ни о каком-либо еще, просто потому, что у меня его никто не находил. Если бы в моем детстве что-то произошло – событие или проступок – и запечатлелось бы в моем подсознании, то уж наверняка у меня были бы или провалы в памяти, или кошмарные сны, или еще какие-либо признаки, помимо внезапного сердечного приступа. Что скажете, а?
Шерсть кельгианина заходила быстро и беспорядочно. Волны расходились от самого кончика носа этого пушистого существа – правда, нижняя часть тела была скрыта от глаз Хьюлитта краем кровати.
– Я вам не психолог, – пробурчал кельгианин. – Я и в кельгианской-то психологии не спец, не говоря уж о разновидовой. Только с вами я не согласен. Все знают, что глубоко запрятанные воспоминания склонны оказывать действие на психику, прямо пропорциональное той глубине, на которую они запрятаны, если вырываются-таки наружу. Что-то у вас такое прячется в разуме и наружу выходить не хочет. И если угроза раскрытия тайны может вызвать у вас сердечный приступ или любые другие симптомы, зарегистрированные в прошлом, следовательно, вашу тайну нужно локализовать, идентифицировать и раскрыть очень быстро, если, конечно, вы это переживете и останетесь в живых.
На этот раз на Брейтвейта уставился кельгианин. Землянин-психолог согласно кивнул. Понятно. Значит, тут все думают, что у него неладно с головой. Стараясь сдерживать гнев, что в разговоре с кельгианами было совершенно ни к чему, Хьюлитт спросил:
– И как же, интересно, вы собираетесь это, как вы выразились, «локализовать и идентифицировать»?
Короткую паузу нарушил Медалонт:
– Похоже, у нас теперь пациент экзаменует практиканта. Но ответ на этот вопрос интересует и меня.
Шерсть кельгианина вздыбилась сердитыми иглами. Ответ его прозвучал так:
– До сих пор Старшему врачу Медалонту не удалось выявить причину вашего заболевания, пациент Хьюлитт, а лейтенант Брейтвейт не обнаружил у вас свидетельств серьезного поражения психики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84