— Скоро наше любопытство будет удовлетворено, — шепнул я Дуари. — Вот идет тот, кто протоптал тропу.
— Это мистал? — спросила она.
— Нет. И не горная коза. Но это как раз такое существо, которое с легкостью может передвигаться по этой вертикальной тропе. Не знаю, как вы, амториане, называете его. Посмотри, быть может, ты распознаешь его.
Это была огромная, ужасного вида ящерица около двадцати футов длиной, которая лениво взбиралась вверх, где стояли мы.
Прижавшись к моему плечу, Дуари посмотрела вниз. От ужаса у нее перехватило дух.
— Я думаю, это вийра. Если это так, то мы пропали. Я никогда их не видела, но читала про них в книгах и видела на картинках. Эта похожа на картинку, где они изображались.
— Они опасны? — спросил я.
— Смертельно опасны, — ответила она. — Против вийры нам не выстоять.
— Посмотри, сможешь ли ты взобраться обратно, чтобы уйти с ее дороги, — сказал я Дуари. — Я постараюсь задержать ее, пока ты не окажешься в безопасности.
И я повернулся к ящерице, которая медленно лезла вверх.
Ее туловище было покрыто чешуей красного, черного и желтого цветов, которые сочетались в сложные узоры. Расцветка и орнамент были очень красивыми, но на этом красота заканчивалась. Голова была похожа на крокодилью, а вдоль каждой стороны верхней челюсти тянулся ряд блестящих белых рогов. Посредине ее головы располагался единственный огромный глаз, состоящий из мириада фасеток.
Ящерица еще не обнаружила нас, но через полминуты она будет здесь. Я расшатал кусок камня, выломал его из скалы и швырнул вниз в надежде, что он может отпугнуть тварь. Камень угодил ей прямо в рыло. С рычанием она подняла голову и увидела меня.
Ее огромные челюсти раскрылись и высунулся самый длинный язык: какой я когда-либо видел. С быстротой молнии он обвился вокруг меня и дернул меня к этим распахнутым челюстям, откуда исходил резкий визжащий свист.
Меня спасло от участи быть немедленно проглоченным только то, что я был чересчур большим куском пищи, чтобы со мной было легко справиться. Я приземлился немного наискосок от ее рыла, и там боролся изо всех сил, чтобы тварь не затащила меня в свою жадную пасть.

Я пытался избежать этой огромной скользкой беззубой всасывающей пасти. Очевидно, тварь обычно поглощала свою добычу целиком, а рога служили ей исключительно для защиты. Из ее отвратительной глотки исходил смрад, который почти лишил меня чувств. Думаю, что это зловоние было отравленным и предназначалось для того, чтобы парализовать жертву. Я чувствовал, как слабею, голова начинает кружиться. Затем я увидел Дуари рядом с собой.
Она схватила обеими руками мое копье и изо всех сил тыкала им в ужасную морду вийры, взывая:
— Карсон! Карсон!
Какой маленькой, хрупкой и беззащитной выглядела она рядом с этой внушающей ужас тварью — и какой великолепной!
Она рисковала жизнью, чтобы спасти меня, и это при том, что она не любила меня. Все же это не было невероятно — есть благородные чувства, менее эгоистичные, чем любовь. В их числе — верность. Но я не мог позволить ей пожертвовать своей жизнью из верности.
— Беги, Дуари! — крикнул я. — Ты не в силах спасти меня, со мной все кончено. Беги, пока можешь, иначе она убьет нас обоих.
Она не обратила внимания на мои слова, и ударила еще раз. На этот раз копье попало в многофасетчатый глаз. Взвыв от боли, рептилия повернулась к Дуари и попыталась ударить ее блестящими рогами. Но Дуари крепко стояла на ногах и вогнала копье меж разинутых челюстей, глубоко в розовую плоть отвратительной пасти.
Должно быть, острие копья пронзило язык, потому что он внезапно обмяк, и я скатился на землю.
Мгновенно я вскочил на ноги и, схватив Дуари за руку, оттащил ее в сторону, когда вийра слепо бросилась вперед. Она проскочила мимо нас, свистя и визжа, затем повернулась, но не в том направлении.
Тогда я понял, что тварь почти ослепла от раны в глазу. Отважившись рискнуть, я обхватил одной рукой Дуари за пояс и соскользнул с уступа, на котором мы встретились с вийрой. Если бы мы остались там еще на мгновение, мы были бы искалечены или сброшены вниз дико мотающимся хвостом впавшей в бешенство ящерицы.
Судьба благоприятствовала нам, и мы благополучно приземлились на уступ, расположенный немного ниже. Над нами продолжал раздаваться свистящий визг вийры и глухой стук ее хвоста по камням.

Опасаясь, что тварь может спуститься к нам, мы поторопились продолжить путь, рискуя даже больше, чем прежде. Мы не останавливались, пока не достигли сравнительно ровной площадки близ подножия обрыва. Там мы сели отдохнуть. Мы оба тяжело дышали от усталости.
— Ты была восхитительна, — сказал я Дуари. — Ты рисковала жизнью, чтобы спасти меня.
— Возможно, я просто боялась остаться одна, — сказала она с легким замешательством. — Я могла действовать из чисто эгоистических побуждений.
— Я не верю, — запротестовал я.
Правда заключалась в том, что я не хотел в это верить. Другие причины нравились мне куда больше.
— Как бы то ни было, — заметила Дуари, — мы теперь знаем, кто протоптал эту тропинку вверх по обрыву.
— И что наша прекрасная долина может оказаться не такой безопасной, как выглядит, — добавил я.
— Но эта тварь выбиралась вверх из долины в лес, — не согласилась Дуари. — Может, она в лесу и живет.
— Все же нам лучше быть все время начеку.
— Теперь у тебя нет копья, и это действительно потеря, потому что мы сейчас живы благодаря копью.
— Здесь внизу, неподалеку, — показал я, — тянется полоска леса, который, похоже, растет по берегам речушки. Там мы найдем, из чего сделать новое копье. Надеюсь, найдем и воду — я пересох, как пустыня.
— Я тоже, — сказала Дуари. — И голодна. Может, тебе удастся убить еще одного басто.
Я рассмеялся.
— На этот раз я сделаю копье для тебя, и лук со стрелами тоже. Судя по тому, что ты уже совершила, скорее ты способна охотиться на басто, чем я.
Мы лениво дошли до леса, который был примерно на расстоянии мили. Мы шли по мягкой траве бледнофиолетового оттенка. Со всех сторон в изобилии росли цветы. Среди них были пурпурные, синие и бледножелтые. Их листья, как и цветки, были странными и неземными. Я видел соцветия и листья таких цветов, для которых у нас нет названия, таких цветов, которых до сих пор не видел ни один земной глаз.
Такие вещи заставляют меня размышлять о странной изоляции наших чувств. Каждое чувство живет в своем собственном мире, и хотя оно всю жизнь живет рядом со своими собратьями-чувствами, оно ничего не знает об их мирах.
Мои глаза видят цвет; но мои пальцы, мои уши, мой нос, мой язык никогда не узнают этого цвета. Я даже не могу описать его так, чтобы ваши чувства почувствовали его так, как я чувствую его, в том случае, если это новый цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54