Я мог только строить догадки, кто это, и стараться угадать, чем он занят. Я вспомнил о бутылке вина, которая должна была быть у Энуса, и мне пришло в голову, что, может, он пытается устроить вечеринку. Но голоса были слишком уж приглушенными, чтобы послужить поддержкой этой версии. Пьяные люди не могут говорить так тихо, даже в тюрьме.
Я услышал сдавленный крик, шум, похожий на краткую потасовку, а затем комнату вновь окутала тишина.
— Кому-то приснился плохой сон, — сказал я себе и заснул.
Наконец, пришло утро. Люк был открыт, пропуская немного света, чтобы развеять мрак нашей тюрьмы. Моряк опустил нам корзину с пищей — нашим скудным завтраком. Мы, как обычно, собрались вокруг корзины, каждый взял свою долю и удалился, чтобы ее съесть. Внезапно из дальнего угла раздался крик.
— Посмотрите сюда! — кричал один из заключенных. — Энус убит!
10. Восстание
Действительно, Энус был убит, и по этому поводу было много шума и криков — по-моему, гораздо больше шума и криков, чем должна была бы вызвать смерть обычного заключенного. В нашем трюме было полно солдат и офицеров. Энус безропотно лежал на спине, мертвый и неприглядный; рядом с ним стояла недопитая бутыль вина. Смерть не красила этого противного парня, вот разве что на горле появились цветные пятна там, где чьи-то мощные пальцы сдавили его. Энус был задушен.
Вскоре нас собрали на палубе и обыскали — очевидно, в поисках оружия. Капитана корабля явился самолично провести расследование. Он был рассержен, взволнован, и, я думаю, слегка напуган. Он допрашивал нас одного за другим. Когда пришел мой черед подвергнуться допросу, я, нехороший мальчишка, не сказал ему, что слышал ночью. Я сказал, что мирно спал всю ночь в углу комнаты, противоположном тому, где было найдено тело Энуса. Я знаю, что врать нехорошо…
— Ты был знаком с покойником? — спросил он.
— Не больше чем с любым другим из заключенных, — ответил я.
— Но с некоторыми из них ты даже очень хорошо знаком, — сказал он, как мне показалось, делая ударение на этих словах. — Ты когда-нибудь говорил с ним?
— Да, он несколько раз заговаривал со мной.
— О чем? — потребовал ответа капитан.
— В основном, он выступал с разоблачениями торизма.
— Но он был торист! — воскликнул капитан.
Капитан был все-таки слишком глуп для того, чтобы быть капитаном. Я нравился себе на этом посту гораздо больше.
Ни за что на свете не подумал бы этого, судя по его разговорам, — ответил я. — За что же тогда он попал в тюремный трюм? Впрочем, если он был тористом, то, несомненно, он был изменником. Он все время пытался заинтересовать меня планами захватить корабль и, простите, переубивать всех офицеров. Я думаю, что он говорил об этом и с другими.
Я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все. Я хотел, чтобы мои сообразительные Солдаты свободы получили от меня маленький намек. Если многие из нас расскажут одно и то же, это может убедить офицеров, что история Энуса о заговоре была плодом его собственного воображения в попытке добиться награды от начальства — фокус, ничуть не противоречащий шпионской этике.
— Удалось ему убедить кого-нибудь из заключенных присоединиться к нему? — спросил капитан.
— Я думаю, нет. Все смеялись над ним.
— Не догадываешься ли ты, кто его убил?
— Наверное, какой-нибудь человек, еще надеющийся на прощение, которого возмутила измена, — нагло сказал я.
Когда капитан допрашивал остальных, задавая им сходные вопросы, я был рад услышать, что почти ко всем Солдатам свободы цеплялся вероломный Энус, чьи предательские инсинуации они с негодованием отвергли. А Зог и вовсе сказал, что он никогда не разговаривал с ним — что, насколько мне известно, было чистой правдой. Правду говорить тоже иногда полезно.
Когда капитан закончил расследование, он был от истины раза в три дальше, чем когда начинал его. Я убежден, что он отправился на корму в дурном настроении. И, пожалуй, в убеждении, что его ловко провели, но неизвестно кто, неизвестно как и зачем.
Я очень волновался, когда нас обыскивали, потому что боялся, что у Кирона найдут ключ от оружейной. Но его не нашли. Потом Кирон сказал мне, что спрятал его в волосах еще ночью — из предосторожности.
В амторианском дне 26 часов, 56 минут, 4 секунды земного времени. Амторианцы делят его на двадцать равных периодов, называемых ти, которые я для простоты буду переводить в земные часы, хотя такой период и состоит из 80,895 земных минут. На корабле время возвещает трубач, играя разные музыкальные такты для каждого часа дня. Первый час примерно соответствует рассвету. В это время заключенных будят и кормят. Через сорок минут они начинают работу, которая продолжается до десятого часа, с коротким перерывом на еду в середине дня. Иногда нам разрешалось закончить работу в девятом и даже в восьмом часу, все зависило от каприза наших хозяев.
В этот день во время дневного перерыва на отдых Солдаты свободы собрались вместе. Я был определенно настроен действовать немедленно. Я пустил весть, что мы поднимем восстание во второй половине дня, в момент, когда трубач сыграет седьмой час. Те из нас, кто будет работать на корме, недалеко от оружейной, должны броситься туда вместе с Кироном, который откроет ее, если она окажется закрыта. Остальные должны будут атаковать ближайших солдат, пользуясь как оружием всем, что попадется под руку, а если ничего не попадется — голыми руками отобрать у солдат пистолеты и мечи. Пятеро наших должны были объяснить офицерам, в чем, собственно, дело. Рекомендовалось все время издавать устрашающий боевой клич «За свободу!» Временно незанятые в драке получили команду убеждать остальных заключенных и солдатов присоединиться к нам.
Это был безумный замысел, на который могли решиться только отчаявшиеся люди во главе с авантюристом. Авантюрист — это, наверное, я.
Седьмой час был выбран потому, что в это время почти все офицеры собирались в караульной, где их ждала легкая еда и вино. Мы предпочли бы осуществить наш план ночью, но боялись, что нас теперь постоянно будут на ночь запирать внизу, а случай с Энусом показал, что наш заговор может быть в любое время раскрыт, так что мы не решались ждать.
Должен признаться, что по мере приближения назначенного часа мое волнение все возрастало. Время от времени я бросал взгляды на других членов нашей небольшой группы и мне казалось, что одни из них проявляют признаки беспокойства, тогда как другие работали совершенно спокойно, как будто ничего необычного не должно было произойти. Среди этих последних был Зог. Он работал неподалеку от меня.
Он ни разу не глянул на башенную палубу, откуда трубачу предстояло сыграть роковую мелодию, хотя я сам с трудом удерживался от того, чтобы не смотреть туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я услышал сдавленный крик, шум, похожий на краткую потасовку, а затем комнату вновь окутала тишина.
— Кому-то приснился плохой сон, — сказал я себе и заснул.
Наконец, пришло утро. Люк был открыт, пропуская немного света, чтобы развеять мрак нашей тюрьмы. Моряк опустил нам корзину с пищей — нашим скудным завтраком. Мы, как обычно, собрались вокруг корзины, каждый взял свою долю и удалился, чтобы ее съесть. Внезапно из дальнего угла раздался крик.
— Посмотрите сюда! — кричал один из заключенных. — Энус убит!
10. Восстание
Действительно, Энус был убит, и по этому поводу было много шума и криков — по-моему, гораздо больше шума и криков, чем должна была бы вызвать смерть обычного заключенного. В нашем трюме было полно солдат и офицеров. Энус безропотно лежал на спине, мертвый и неприглядный; рядом с ним стояла недопитая бутыль вина. Смерть не красила этого противного парня, вот разве что на горле появились цветные пятна там, где чьи-то мощные пальцы сдавили его. Энус был задушен.
Вскоре нас собрали на палубе и обыскали — очевидно, в поисках оружия. Капитана корабля явился самолично провести расследование. Он был рассержен, взволнован, и, я думаю, слегка напуган. Он допрашивал нас одного за другим. Когда пришел мой черед подвергнуться допросу, я, нехороший мальчишка, не сказал ему, что слышал ночью. Я сказал, что мирно спал всю ночь в углу комнаты, противоположном тому, где было найдено тело Энуса. Я знаю, что врать нехорошо…
— Ты был знаком с покойником? — спросил он.
— Не больше чем с любым другим из заключенных, — ответил я.
— Но с некоторыми из них ты даже очень хорошо знаком, — сказал он, как мне показалось, делая ударение на этих словах. — Ты когда-нибудь говорил с ним?
— Да, он несколько раз заговаривал со мной.
— О чем? — потребовал ответа капитан.
— В основном, он выступал с разоблачениями торизма.
— Но он был торист! — воскликнул капитан.
Капитан был все-таки слишком глуп для того, чтобы быть капитаном. Я нравился себе на этом посту гораздо больше.
Ни за что на свете не подумал бы этого, судя по его разговорам, — ответил я. — За что же тогда он попал в тюремный трюм? Впрочем, если он был тористом, то, несомненно, он был изменником. Он все время пытался заинтересовать меня планами захватить корабль и, простите, переубивать всех офицеров. Я думаю, что он говорил об этом и с другими.
Я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все. Я хотел, чтобы мои сообразительные Солдаты свободы получили от меня маленький намек. Если многие из нас расскажут одно и то же, это может убедить офицеров, что история Энуса о заговоре была плодом его собственного воображения в попытке добиться награды от начальства — фокус, ничуть не противоречащий шпионской этике.
— Удалось ему убедить кого-нибудь из заключенных присоединиться к нему? — спросил капитан.
— Я думаю, нет. Все смеялись над ним.
— Не догадываешься ли ты, кто его убил?
— Наверное, какой-нибудь человек, еще надеющийся на прощение, которого возмутила измена, — нагло сказал я.
Когда капитан допрашивал остальных, задавая им сходные вопросы, я был рад услышать, что почти ко всем Солдатам свободы цеплялся вероломный Энус, чьи предательские инсинуации они с негодованием отвергли. А Зог и вовсе сказал, что он никогда не разговаривал с ним — что, насколько мне известно, было чистой правдой. Правду говорить тоже иногда полезно.
Когда капитан закончил расследование, он был от истины раза в три дальше, чем когда начинал его. Я убежден, что он отправился на корму в дурном настроении. И, пожалуй, в убеждении, что его ловко провели, но неизвестно кто, неизвестно как и зачем.
Я очень волновался, когда нас обыскивали, потому что боялся, что у Кирона найдут ключ от оружейной. Но его не нашли. Потом Кирон сказал мне, что спрятал его в волосах еще ночью — из предосторожности.
В амторианском дне 26 часов, 56 минут, 4 секунды земного времени. Амторианцы делят его на двадцать равных периодов, называемых ти, которые я для простоты буду переводить в земные часы, хотя такой период и состоит из 80,895 земных минут. На корабле время возвещает трубач, играя разные музыкальные такты для каждого часа дня. Первый час примерно соответствует рассвету. В это время заключенных будят и кормят. Через сорок минут они начинают работу, которая продолжается до десятого часа, с коротким перерывом на еду в середине дня. Иногда нам разрешалось закончить работу в девятом и даже в восьмом часу, все зависило от каприза наших хозяев.
В этот день во время дневного перерыва на отдых Солдаты свободы собрались вместе. Я был определенно настроен действовать немедленно. Я пустил весть, что мы поднимем восстание во второй половине дня, в момент, когда трубач сыграет седьмой час. Те из нас, кто будет работать на корме, недалеко от оружейной, должны броситься туда вместе с Кироном, который откроет ее, если она окажется закрыта. Остальные должны будут атаковать ближайших солдат, пользуясь как оружием всем, что попадется под руку, а если ничего не попадется — голыми руками отобрать у солдат пистолеты и мечи. Пятеро наших должны были объяснить офицерам, в чем, собственно, дело. Рекомендовалось все время издавать устрашающий боевой клич «За свободу!» Временно незанятые в драке получили команду убеждать остальных заключенных и солдатов присоединиться к нам.
Это был безумный замысел, на который могли решиться только отчаявшиеся люди во главе с авантюристом. Авантюрист — это, наверное, я.
Седьмой час был выбран потому, что в это время почти все офицеры собирались в караульной, где их ждала легкая еда и вино. Мы предпочли бы осуществить наш план ночью, но боялись, что нас теперь постоянно будут на ночь запирать внизу, а случай с Энусом показал, что наш заговор может быть в любое время раскрыт, так что мы не решались ждать.
Должен признаться, что по мере приближения назначенного часа мое волнение все возрастало. Время от времени я бросал взгляды на других членов нашей небольшой группы и мне казалось, что одни из них проявляют признаки беспокойства, тогда как другие работали совершенно спокойно, как будто ничего необычного не должно было произойти. Среди этих последних был Зог. Он работал неподалеку от меня.
Он ни разу не глянул на башенную палубу, откуда трубачу предстояло сыграть роковую мелодию, хотя я сам с трудом удерживался от того, чтобы не смотреть туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50