В тот день, когда имя Кристмаса впервые разнеслось по улице и мальчишки вместе со взрослыми -- лавочниками, конторщиками и прочей досужей и любопытной публикой, среди которой преобладали деревенские в комбинезонах, -- бросились бежать, Хайнс был в центре города. Он тоже побежал. Но быстро бежать он не мог, а потом ничего не мог увидеть из-за сомкнувшихся плеч. Тем не менее он пытался, не уступая в грубости и напоре любому из присутствовавших, пробиться к шумной, колышущейся кучке людей, и, словно вспомнив былую буйность, следы которой читались на его лице, когтил чужие спины, а потом просто колотил по ним палкой, и когда люди наконец обернулись, узнали его и схватили -- вырывался и опять норовил стукнуть тяжелой палкой.
"Кристмас? -- кричал он. -- Они говорят, Кристмас?"
"Кристмас! -- крикнул в ответ один из тех, которые держали его, -- тоже с искаженным лицом. -- Кристмас! Белый нигер из Джефферсона, что женщину убил на прошлой неделе!"
Хайнс свирепо глядел на него, и в беззубом его рту чуть пенилась слюна. Потом он снова стал вырываться, яростно, с руганью: хилый, мелкий старичок с легкими, по-детски хилыми косточками пытался отогнать их палкой, пытался пробить себе дорогу в середину толпы, где стоял пленник с окровавленным лицом. "Постой, дядя Док! -- говорили они, удерживая его. -- Постой, дядя Док. Его поймали. Он не уйдет. Ну, постой".
Но он бил их и вырывался, жидким, надтреснутым голосом выкрикивая брань, пуская слюни, а те, кто держал его, тоже напрягались, словно удерживали маленький шланг, который мечется от чрезмерного напора. Из всей группы один пойманный был спокоен. Хайнса держали, он бранился, в его старые хилые кости и веревочки мышц вселилась ртутная ярость ласки. В конце концов он вырвался, прыгнул вперед, ввинтился в гущу людей и вылез -- лицом к лицу с пленником. Тут он замер на миг, злобно глядя пленнику в лицо. Этот миг был долгим, однако раньше, чем старика успели схватить, он поднял палку и ударил пленника и хотел ударить еще, но тут его наконец поймали и стали держать, а он исходил бессильной яростью, и на губах его легкой, тонкой пеной вскипала слюна. Рта ему не заткнули. "Убейте выблядка! -- кричал он. -- Убейте. Убейте его".
Через полчаса двое мужчин привезли его домой на машине. Один правил, другой поддерживал Хайнса на заднем сиденье Лицо его, заросшее щетиной и грязью, теперь было бледно, а глаза закрыты. Его вынули из машины и понесли на руках через калитку по дорожке из трухлявого кирпича и цементной шелухи к крыльцу. Теперь его глаза были открыты, но совершенно пусты, они закатились под лоб, так что виднелись только нечистые синеватые белки. Он совсем обмяк и не шевелился. Когда они подходили к крыльцу, дверь отворилась, вышла его жена, закрыла дверь за собой и стала смотреть на них. Они догадались, что это его жена, поскольку вышла она из дома, где жил он. Один из мужчин, хотя и местный, никогда ее прежде не видел.
-- Что случилось? -- сказала она.
-- Ничего страшного, -- ответил первый мужчина. -- У нас там в городе переполох был изрядный, да еще эта жара -- вот он и сдал. -- Она стояла перед дверью, словно не пуская их в дом, -- приземистая, толстая женщина, с круглым, непропеченным, мучнисто-серым лицом и тугим узелком жидких волос. -- Только что поймали этого Нигера Кристмаса, который женщину в Джефферсоне убил на прошлой неделе, -- пояснил мужчина. -- Ну и дядя Док немного переволновался.
Миссис Хайнс уже отворачивалась, словно собираясь открыть дверь. И, -как сказал потом мужчина своему спутнику, -- вдруг замерла, будто в нее попали камушком.
-- Кого поймали? -- сказала она.
-- Кристмаса, -- сказал мужчина. -- Нигера этого, убийцу. Кристмаса.
Она стояла на краю крыльца, обернув к ним серое, застывшее лицо. "Как будто заранее знала, что я ей скажу, -- говорил мужчина своему товарищу, когда они возвращались к машине. -- Как будто хотела, чтобы это оказался он и в то же время -- не он".
-- Какой он из себя? -- спросила она.
-- Да я и не разглядел толком, -- сказал мужчина. -- Его малость раскровянили, пока ловили. Молодой парень. А на Нигера не больше моего похож. -- Женщина смотрела на них, смотрела сверху. Хайнс, поддерживаемый с двух сторон, уже сам стоял на ногах и тихо бормотал, словно пробуждаясь ото сна. -- Что прикажете делать с дядей Доком? -- спросил мужчина.
На это она просто не ответила.
-- Как будто мужа своего не признала, -- сказал потом мужчина своему товарищу.
-- Что они с ним сделают? -- спросила она.
-- С ним? -- повторил мужчина. -- А-а. С Нигером. Это в Джефферсоне решат. Он -- тамошний, ихний.
Серая, застывшая, она смотрела на них откуда-то издалека.
-- Они подождут до Джефферсона?
-- Они? -- переспросил мужчина. -- А-а, -- сказал он. -- Ну, если Джефферсон не будет особенно тянуть. -- Он перехватил руку старика поудобнее. -- Куда нам его положить? -- Тут женщина зашевелилась. Она спустилась с крыльца и подошла к ним. -- Мы вам втащим его в дом, -- сказал мужчина.
-- Я сама втащу, -- ответила она. Они с Хайнсом были одного роста, но она -- плотнее. Она подхватила его под мышки. -- Юфьюс, -- сказала она негромко. -- Юфьюс. -- И мужчинам, спокойно: -- Пустите. Я держу.
Они отпустили его. Старик уже мог кое-как идти. Они смотрели ему вслед, пока старуха не ввела его на крыльцо и в дом. Она не оглянулась.
-- Даже спасибо не сказала, -- заявил второй мужчина. -- Назад бы его увезти да в тюрьму посадить вместе с Нигером -- а то больно хорошо он его знает...
-- Юфьюс, -- сказал первый. -- Юфьюс. Пятнадцать лет мне невдомек, как его звать-то по-настоящему. Юфьюс.
-- Пойдем. Поехали обратно. Не пропустить бы чего.
Первый продолжал смотреть на дом, на закрытую дверь, за которой исчезла пара.
-- Она его тоже знает.
-- Кого знает?
-- Да Нигера. Кристмаса.
-- Пошли. -- Они вернулись к машине. -- И с чего этот черт приперся к нам в город, за двадцать миль от места, где убил, и по главной улице стал шататься, чтоб его узнали. Жалко, не я его узнал. Мне бы эта тысяча во как пригодилась. Всегда мне не везет.
Машина тронулась. Первый асе еще оглядывался на слепую дверь, за которой скрылись супруги.
А они стояли в прихожей маленького домика, темной, тесной и зловонной, как пещера. Обессилевший старик все еще пребывал в полуобморочном состоянии, и то, что жена подвела его к креслу и усадила, легко было объяснить заботой и целесообразностью. Но возвращаться к двери и запирать ее, как она сделала, -- в этом никакой нужды не было. Она подошла и встала над ним. На первый взгляд могло показаться, что она просто смотрит на него, заботливо и участливо. Но потом посторонний наблюдатель заметил бы, что ее трясет и что она усадила старика в кресло либо для того, чтобы не уронить его на пол, либо для того, чтобы держать его пленником, покуда к ней не вернется дар речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111