Он шел среди людей. "Мне надо куда-то уехать", -- думал он. Он мог шагать в такт: "Мне надо куда-то уехать". Это поможет ему идти. Он все еще повторял эти слова, когда подошел к пансиону. Окно его комнаты выходило на улицу. Еще не осознав, что он смотрит в ту сторону, он уже отвел взгляд. "Еще увижу, как кто-нибудь читает или курит в окне", -- подумал он. Он вошел в коридор. После солнечного утра глаза ничего не видели. Он чувствовал запах влажного линолеума, мыла. "Все еще понедельник, -- подумал он. -- Я уж и забыл. Может, это -- следующий понедельник. По всему похоже, что так". Он не дал знать о себе голосом. Глаза понемногу привыкли к темноте. Послышались шлепки швабры, то ли в конце коридора, то ли на кухне. Затем в прямоугольнике света -- задней двери, тоже открытой, -- показалась наклоненная голова миссис Бирд, а затем, силуэтом, вся фигура, двигавшаяся по направлению к нему.
-- Так, -- сказала она, -- это мистер Байрон Банч. Мистер Байрон Банч.
-- Я, -- сказал он, думая: "Только толстая женщина, у которой забот в жизни разве что на это ведро наберется, не постарается быть..." Опять он не смог придумать слово, которое Хайтауэр наверняка бы знал и произнес, не задумавшись. "Видно, я без него не только сделать ничего не могу -- я и думать не могу без его помощи". -- Я... -- сказал он. И стоял там, не в силах даже объяснить, что пришел попрощаться. "Может, и нет, -- размышлял он. -- Когда человек прожил в комнате семь лет, его не выселяют в один день. Только вряд ли это помешает ей сдать комнату другому". -- Я, кажется, задолжал вам за комнату, -- сказал он.
Она смотрела на него: строгое, располагающее лицо, и нельзя оказать, что недоброжелательное.
-- За что задолжали? -- удивилась она. -- Я думала, вы устроились. Переселились на лето в палатку. -- Она смотрела на него. И наконец сказала. Она преподнесла это мягко и деликатно -- в меру возможности. -- Мне уже заплатили за эту комнату.
-- А-а, -- сказал он. -- Ну да. Понятно. Ну да. -- Он спокойно взглянул на чистую, застланную линолеумом лестницу, истертую в числе прочих и его ногами. Три года назад, когда настелили новый линолеум, он первым из жильцов поднялся по ней наверх. -- Да, -- сказал он. -- Тогда мне, пожалуй, надо...
Она ответила и на это, сразу, без недоброжелательства.
-- Я уже все сделала. Все, что вы оставили, собрала в ваш чемодан. Он у меня в комнате. Но если хотите, можете сами подняться и посмотреть.
-- Нет. Я думаю, вы собрали все до... Ну, я, пожалуй...
Она наблюдала за ним.
-- Эх вы, мужчины, -- сказала она. -- Неудивительно, что у женщин не хватает на вас терпения. Даже в шалопутстве меры не знаете. А мера-то, по правде сказать, -- наперсток. И, думаю, не приспособь вы какую-нибудь женщину себе на подмогу, вас бы всех до единого мальцами десятилетними уволокли бы в рай.
-- По-моему, у вас нет причин говорить про нее плохо, -- возразил он.
-- Пусть так. А на что они? Женщине, чтобы другую бранить, причин не требуется. Спору нет, все эти разговоры по большей части идут от женщин. Но если бы соображения у вас было не как у мужчины, а побольше, вы бы знали: если женщина что и говорит, у ней это ничего не значит. Это мужчины принимают свои разговоры всерьез. И если кто имеет что-нибудь против нее и вас, то вовсе не женщины. Ведь всякой женщине понятно, что нет у ней причин плохо к вам относиться -- даже если забыть про ребенка. И не только к вам -пока что к любому другому мужчине. Не с чего ей. Разве вы со священником, да и все остальные мужчины, которые про нее знают, не сделали для нее все, чего она только пожелать могла? С чего бы ей плохо относиться? Скажите на милость.
-- Да, -- промолвил Байрон. Он уже не смотрел на нее, -- Я пришел...
Она ответила и на это, прежде чем он договорил.
-- Вы, наверно, скоро от нас уедете. -- Она наблюдала за его лицом. -Что они там надумали, нынче утром в суде?
-- Не знаю. Они еще не кончили.
-- Известное дело. Потратят времени, трудов и денег казенных прорву, чтобы разобраться, там, где нам, женщинам, хватило бы десяти минут в субботний вечер. Надо же быть таким дураком. Конечно, в Джефферсоне по нем скучать не будут. Как-нибудь без него проживем. Но надо же быть таким дураком: подумать, будто мужчине от убийства женщины -- больше проку, чем женщине от убийства мужчины... Другого, наверно, теперь отпустят.
-- Да. Наверно.
-- А ведь сначала думали, что он ему помогал. И теперь отдадут ему тысячу долларов -- показать, что, мол, зла на тебя не держим. А тогда они смогут пожениться. Ведь так примерно, нет?
-- Так. -- Он чувствовал, что она наблюдает за ним без недоброжелательства.
-- Вот я и думаю, что скоро вы от нас уедете. Думаю, как бы сказать, сыты вы Джефферсоном, а?
-- Да вроде того. Думаю подаваться...
-- Джефферсон, конечно, городок хороший. Но не такой хороший, чтобы вольный человек вроде вас не нашел себе другого, где тоже можно время переводить на баловство и огорчения... А чемодан, если надо, можете оставить здесь, пока не соберетесь.
Он подождал до полудня, а потом еще немного. Подождал, пока шериф по его расчетам не покончил с обедом. И тогда пошел к шерифу домой. Он не стал входить. Он ждал у дверей, пока шериф не вышел -- толстый человек с маленькими мудрыми глазками, упрятанными в толстое неподвижное лицо, как две чешуйки слюды. Они пошли рядышком, в тень, под дерево. Скамейки не было; на корточки вопреки обыкновению (оба выросли в деревне) они тоже не сели. Шериф спокойно выслушал человека -- спокойного, невысокого человека, который семь лет был для города не особенно интересной за" гадкой и семь дней -- чуть ли не бельмом на глазу.
-- Понятно, -- сказал шериф. -- Вы считаете, что им пора пожениться.
-- Не знаю. Это его дело и ее. Но думаю, надо бы ему пойти ее проведать. По-моему -- самое время. Вы можете послать с ним помощника. Я ей сказал, что он вечером придет. А что они там решат -- это дело его нее. Не мое.
-- Само собой, -- сказал шериф. -- Не ваше. -- Он смотрел на Байрона сбоку. -- А вы-то что собираетесь делать, Байрон?
-- Не знаю. -- Он тихонько возил ногой по земле и наблюдал за ней. -Думаю податься в Мемфис. Года два об этом подумываю. Может, уеду. А чего в этих маленьких городишках?
-- Конечно. Мемфис город неплохой, если любишь городскую жизнь. Опять же семья на вас не висит, тащить за собой некого. Будь я одинокий да лет на десять помоложе, я бы, наверно, так же сделал. Да и устроился бы, глядишь, получше. Надо понимать, вы прямо сейчас собираетесь?
-- Наверно, скоро. -- Он поднял голову, потом снова опустил. Сказал: -Утром уволился с фабрики.
-- Самой собой, -- сказал шериф. -- Я догадываюсь, что вы не успели бы пройти такой конец с двенадцати, а к часу вернуться обратно. Ну, кажется... -- Он замолчал. Он знал, что к вечеру присяжные вынесут Кристмасу обвинительный приговор, а Брауна -- или Берча -- отпустят на все четыре стороны, с условием явиться в будущем месяце на суд в качестве свидетеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111