они тяжелые и хорошо запоминаются. Из таких снов и берутся все истории для рассказов.
– Откуда тебе известно о рабских и пленных снах? – спросил тролль.
Енифар не ответила, только надулась, но в темноте, да еще с комком травы на лице она могла бы и не трудиться корчить гримасы, ее все равно не было видно.
– Ты не знала никогда настоящего плена, – сказал ей тролль, которого она освободила. – Подумаешь, люди, которые должны тебя кормить, ругаются и дерутся! Эдак всякий, услыхав дурное слово, сочтет себя порабощенным и начнет плакать…
Они оба засмеялись и хохотали вволю, пока не насытились; спешить им было некуда. Потом тролль сказал более серьезно:
– Пока твои руки не связаны и ты можешь подпрыгнуть и не удариться макушкой о потолок, считай себя свободной. А вот когда ты сидишь в глубине горы, и над тобой навалена целая толща земли, и тебя приковали цепями к каменной стене – вот тогда начинай беспокоиться. Знаешь сказку о женщине, которую поймали охотники на троллей и спрятали внутри горы?
– Ну, – сказала Енифар, – возможно, кое-что я и слышала. А может быть, я сама все это и придумала.
Она вытащила еще один комок земли и взгромоздила себе на лицо, поверх первого. Какой-то муравей или жучок, определенно, проползал по ее виску, равнодушный к тому, где ползет и кого щекочет.
– Эту историю рассказывают храбрым детям, чтобы они не сомневались в своей храбрости, – сказал тролль.
Енифар прищурилась:
– А ты ее откуда взял? У тебя ведь нет детей!
– Не были, так будут, – возразил тролль, – да я же и сам когда-то был ребенком. Но ты права, – признался он тотчас же вслед за этим и размяк, – про женщину в плену у горы я узнал совсем недавно. Побежденным и пленникам снятся странные сны, – ты угадала, Енифар.
Девочка громко фыркнула, и земля с корней вырванных ею растений посыпалась ей в глаза.
– Я и сама погребена под землей, смотри, – сказала она. – Меня ли удивить историей о женщине, спрятанной внутри земляной горы!
* * *
Когда стемнело, четверо детей собрались возле тяжелой дубовой двери и стали руками разгребать мусор, заваливший вход. С наступлением сумерек многое изменилось. Днем люди ходили по парку в одиночку или парами. Эти люди были общительны и любопытны и легко могли привязаться к детям, играющим возле закрытого бара. Но в темноте люди начали сбиваться в стаи, а это гораздо более замкнутые сообщества, и туда не принимают посторонних, разве что из желания превратить их в жертву.
Однако стаи не только жестоки, они еще и предусмотрительны и наделены крепким, правильным инстинктом, которого напрочь лишены одинокие существа. Поэтому ни одна из стай не останавливалась возле четверых тролльских детей, не наблюдала за ними и, уж конечно, не задавала им никаких вопросов. Только один раз над ними посмеялись, очень громко, но издалека, и дети сочли, что это вполне безопасно.
Когда дверь была освобождена, старший мальчик подошел к ней и улыбнулся. У него были отличные зубы, белые и крепкие, и он принялся грызть дубовую древесину. Сказать по правде, пришлось ему изрядно потрудиться! Он погружал лицо в тяжелые доски и мазал их слюной, так что со стороны могло бы показаться, будто он лобызает дверь, – ну что за глупость! Разве двери целуют?
– Еще как целуют, – уверенно сказала младшая дочь и передернула плечами так, что все розовые оборки на ее платье встрепенулись. – Особенно если за дверью спит возлюбленная, а сама дверь заперта!
– Не говори о том, о чем тебе говорить рано, – остановила ее старшая сестра. Но при этом она мечтательно улыбнулась.
А их брат продолжал грызть дверь, и острые занозы застревали у него в деснах. Губы и язык его кровоточили. Однако он упорно размачивал древесину слюной, скреб ее резцами и, набрав полный рот щепок, выплевывал их.
Младший братец сидел на корточках, раздувал ноздри и кивал: запах их матери становился все сильнее.
Когда отверстие оказалось достаточно большим, чтобы туда можно было просунуть руку, старшая сестра подошла к брату, обняла его за плечи и отодвинула в сторону.
– Довольно, – строго проговорила она.
Мальчик обратил к ней распухшее, испачканное кровью лицо и улыбнулся. Улыбка открыла целый лес щепок, вонзившихся между зубами. И еще несколько заноз торчало из щек, а одна оказалась прямо под носом.
Старшая сестра сказала:
– Приведи себя в порядок. Что за вид!
И пригладила пальцем его брови.
Она вложила руку в отверстие, проделанное в двери, и, прихватив край доски, с усилием выломала ее. Затем пнула дверь, и та треснула пополам.
Перед детьми открылся черный зев, и они быстро вошли внутрь.
В брошенном баре оказалось душно и мокро, а темнота стояла такая, что дети почувствовали себя упавшими в пропасть.
Тогда младшая дочка с глазами-звездочками плюнула себе в ладонь, и ее рука загорелась, как факел. Сразу же пространство стало обыденным и довольно тесным, и дети увидели пустую стойку бара и треснувшее зеркало за ней. На стенах висели скособоченные картинки, заплывшие от сырости и старости.
Младшая дочь женщины подняла руку и медленно обвела ею весь бар, чтобы высветить каждый закуток. И наконец они увидели то, что хотели: низкий лаз сразу за стойкой, в углу. Очевидно, там и начинался вход в подземелье.
– Я пойду первым, – сказал младший братец после долгого молчания.
Дети молчали – не потому, что каждый боялся идти вперед, а потому, что они попросту не знали, какими словами выразить происходящее. Но младший братец, хоть и был похож на тролля из самой низшей касты, нашел правильные слова.
– Я хорошо ползаю, – прибавил он. – И у меня есть нюх.
– У нас у всех есть нюх! – возмутилась старшая сестра. (На самом деле она была благодарна меньшому тролленку за то, что он оказался умнее всех.) – А я еще и сильная.
– Я пойду первым, – повторил младший братец.
– А я – последней, – подхватила младшая сестра. – Чтобы освещать дорогу тем, кто впереди.
Старший брат молчал, выдергивая изо рта занозы, но когда сестры посмотрели на него, он улыбался, и зубы у него были красными, словно он их выкрасил, как и подобает настоящему троллю.
И они нырнули в лаз.
Гора сжимала их со всех сторон и норовила раздавить, но когда такое случалось, старшая сестра приподнимала земную толщу, упираясь локтями в пол и выгибая по-кошачьи позвоночник. В эти мгновения ее хвостик напрягался и вытягивался, как стрела, так что в конце концов ее джинсы лопнули сзади. Раздосадованная девочка разодрала их когтями, и они превратились в юбку, состоящую из десятка лохматых лент, наподобие дикарской одежды. К слову сказать, обычно так и одеваются настоящие троллихи, только ленты их одежды, причудливо перевитые, сотканы из самого лучшего шелка и украшены бубенцами и узорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Откуда тебе известно о рабских и пленных снах? – спросил тролль.
Енифар не ответила, только надулась, но в темноте, да еще с комком травы на лице она могла бы и не трудиться корчить гримасы, ее все равно не было видно.
– Ты не знала никогда настоящего плена, – сказал ей тролль, которого она освободила. – Подумаешь, люди, которые должны тебя кормить, ругаются и дерутся! Эдак всякий, услыхав дурное слово, сочтет себя порабощенным и начнет плакать…
Они оба засмеялись и хохотали вволю, пока не насытились; спешить им было некуда. Потом тролль сказал более серьезно:
– Пока твои руки не связаны и ты можешь подпрыгнуть и не удариться макушкой о потолок, считай себя свободной. А вот когда ты сидишь в глубине горы, и над тобой навалена целая толща земли, и тебя приковали цепями к каменной стене – вот тогда начинай беспокоиться. Знаешь сказку о женщине, которую поймали охотники на троллей и спрятали внутри горы?
– Ну, – сказала Енифар, – возможно, кое-что я и слышала. А может быть, я сама все это и придумала.
Она вытащила еще один комок земли и взгромоздила себе на лицо, поверх первого. Какой-то муравей или жучок, определенно, проползал по ее виску, равнодушный к тому, где ползет и кого щекочет.
– Эту историю рассказывают храбрым детям, чтобы они не сомневались в своей храбрости, – сказал тролль.
Енифар прищурилась:
– А ты ее откуда взял? У тебя ведь нет детей!
– Не были, так будут, – возразил тролль, – да я же и сам когда-то был ребенком. Но ты права, – признался он тотчас же вслед за этим и размяк, – про женщину в плену у горы я узнал совсем недавно. Побежденным и пленникам снятся странные сны, – ты угадала, Енифар.
Девочка громко фыркнула, и земля с корней вырванных ею растений посыпалась ей в глаза.
– Я и сама погребена под землей, смотри, – сказала она. – Меня ли удивить историей о женщине, спрятанной внутри земляной горы!
* * *
Когда стемнело, четверо детей собрались возле тяжелой дубовой двери и стали руками разгребать мусор, заваливший вход. С наступлением сумерек многое изменилось. Днем люди ходили по парку в одиночку или парами. Эти люди были общительны и любопытны и легко могли привязаться к детям, играющим возле закрытого бара. Но в темноте люди начали сбиваться в стаи, а это гораздо более замкнутые сообщества, и туда не принимают посторонних, разве что из желания превратить их в жертву.
Однако стаи не только жестоки, они еще и предусмотрительны и наделены крепким, правильным инстинктом, которого напрочь лишены одинокие существа. Поэтому ни одна из стай не останавливалась возле четверых тролльских детей, не наблюдала за ними и, уж конечно, не задавала им никаких вопросов. Только один раз над ними посмеялись, очень громко, но издалека, и дети сочли, что это вполне безопасно.
Когда дверь была освобождена, старший мальчик подошел к ней и улыбнулся. У него были отличные зубы, белые и крепкие, и он принялся грызть дубовую древесину. Сказать по правде, пришлось ему изрядно потрудиться! Он погружал лицо в тяжелые доски и мазал их слюной, так что со стороны могло бы показаться, будто он лобызает дверь, – ну что за глупость! Разве двери целуют?
– Еще как целуют, – уверенно сказала младшая дочь и передернула плечами так, что все розовые оборки на ее платье встрепенулись. – Особенно если за дверью спит возлюбленная, а сама дверь заперта!
– Не говори о том, о чем тебе говорить рано, – остановила ее старшая сестра. Но при этом она мечтательно улыбнулась.
А их брат продолжал грызть дверь, и острые занозы застревали у него в деснах. Губы и язык его кровоточили. Однако он упорно размачивал древесину слюной, скреб ее резцами и, набрав полный рот щепок, выплевывал их.
Младший братец сидел на корточках, раздувал ноздри и кивал: запах их матери становился все сильнее.
Когда отверстие оказалось достаточно большим, чтобы туда можно было просунуть руку, старшая сестра подошла к брату, обняла его за плечи и отодвинула в сторону.
– Довольно, – строго проговорила она.
Мальчик обратил к ней распухшее, испачканное кровью лицо и улыбнулся. Улыбка открыла целый лес щепок, вонзившихся между зубами. И еще несколько заноз торчало из щек, а одна оказалась прямо под носом.
Старшая сестра сказала:
– Приведи себя в порядок. Что за вид!
И пригладила пальцем его брови.
Она вложила руку в отверстие, проделанное в двери, и, прихватив край доски, с усилием выломала ее. Затем пнула дверь, и та треснула пополам.
Перед детьми открылся черный зев, и они быстро вошли внутрь.
В брошенном баре оказалось душно и мокро, а темнота стояла такая, что дети почувствовали себя упавшими в пропасть.
Тогда младшая дочка с глазами-звездочками плюнула себе в ладонь, и ее рука загорелась, как факел. Сразу же пространство стало обыденным и довольно тесным, и дети увидели пустую стойку бара и треснувшее зеркало за ней. На стенах висели скособоченные картинки, заплывшие от сырости и старости.
Младшая дочь женщины подняла руку и медленно обвела ею весь бар, чтобы высветить каждый закуток. И наконец они увидели то, что хотели: низкий лаз сразу за стойкой, в углу. Очевидно, там и начинался вход в подземелье.
– Я пойду первым, – сказал младший братец после долгого молчания.
Дети молчали – не потому, что каждый боялся идти вперед, а потому, что они попросту не знали, какими словами выразить происходящее. Но младший братец, хоть и был похож на тролля из самой низшей касты, нашел правильные слова.
– Я хорошо ползаю, – прибавил он. – И у меня есть нюх.
– У нас у всех есть нюх! – возмутилась старшая сестра. (На самом деле она была благодарна меньшому тролленку за то, что он оказался умнее всех.) – А я еще и сильная.
– Я пойду первым, – повторил младший братец.
– А я – последней, – подхватила младшая сестра. – Чтобы освещать дорогу тем, кто впереди.
Старший брат молчал, выдергивая изо рта занозы, но когда сестры посмотрели на него, он улыбался, и зубы у него были красными, словно он их выкрасил, как и подобает настоящему троллю.
И они нырнули в лаз.
Гора сжимала их со всех сторон и норовила раздавить, но когда такое случалось, старшая сестра приподнимала земную толщу, упираясь локтями в пол и выгибая по-кошачьи позвоночник. В эти мгновения ее хвостик напрягался и вытягивался, как стрела, так что в конце концов ее джинсы лопнули сзади. Раздосадованная девочка разодрала их когтями, и они превратились в юбку, состоящую из десятка лохматых лент, наподобие дикарской одежды. К слову сказать, обычно так и одеваются настоящие троллихи, только ленты их одежды, причудливо перевитые, сотканы из самого лучшего шелка и украшены бубенцами и узорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91