Операторы видели ошибку в счислении, но никак не могли понять, то ли это цель, то ли у них мозги сдвинулись. Я все время уходил от луча, а они, бедные, наверное, руки себе намозолили. Но все-таки я могу точно сказать: контакта не было. Я прибыл на Аврору совершенно инкогнито, да…
– И слава богу, – отреагировал Этерлен, иронично улыбаясь. – Чего орешь? Ром, кажется, в кухне.
– Ты хорошо управился, – сказал Хикки, поглядев на часы. – Быстро летаешь, я бы так не смог. Тут столько гравиполей, что мои штурманы иногда по два часа не могут войти в систему. И движение, как на перекрестке в Сити…
– Нужно “скользить” поверх полей, – объяснил Лоссберг. – А главное, не бояться.
Он взял протянутый Хикки стакан и уселся за стол. В углах просторной кухни еще лежала неубранная пыль. Хикки не думал, что им придется задержаться в этом убежище надолго.
Ужинали в недолгих портлендских сумерках. Этерлен как следует выпил за упокой души своего друга, задумчиво пожелал всем спокойной ночи и убрался наверх, в тесную комнатку под самой крышей. С его уходом в кухне наступила тишина. Ирэн свалила тарелки в автомат, вытащила откуда-то столетней давности роман в кричаще-яркой обложке и уселась на веранде под мягким красным плафоном.
Лоссберг налил себе полный бокал – бог знает какой по счету.
– Хорошо, – сказал он, глядя, как течет в окно сизый дым сигары.
– Что – хорошо? – не понял Хикки.
– Так… Идиллический вечер в загородном доме. У меня на Сент-Илере нет покоя от насекомых, а здесь, надо же, – никого. Сухо, наверное?
– На Авроре вообще мало вредителей.
– А у нас еще такие птички водятся, с шестью, зараза, крылышками. На свет летят тучами и пищат, сволочи, всю ночь. Хм-м… Как жалко все это терять.
– Что ты имеешь в виду?
Лоссберг отпил полбокала, шумно выдохнул и затянулся.
– А ты не знаешь? Кто из нас выживет? Ты, я?
– Может, кто-то и выживет.
– Но не мы, это точно. Давай трезво смотреть на вещи, Хик: мы славно пожили. Вкусно ели, сладко спали, имели девочек…
– А жизнь теперь поимеет нас – ты это хочешь сказать?
– Смешно, Хик. Человечество прошло через свой золотой век. Просто у нас эта беда случилась гораздо раньше, чем у прочих, – мы сами знаем, почему. Да? Я не достал тебя своей философией?
– Отнюдь, я не прочь потрепаться на умные темы. Но неужели тебе действительно так уж жалко? Я думал, у таких, как ты, вырабатывается привычка к смерти. К своей собственной в первую очередь, а? Или нет?
– Ja, ja, – хмыкнул Лоссберг. – Если б все было так просто, меня бы уже сто раз укокошили. Привычка к смерти – да, и еще сто раз да. Но быть солдатом еще не значит быть ходячим покойником. Я это понял лет так в двадцать пять, когда из моего курса осталось всего двести с чем-то человек. А выпускались – почти триста. За восемь лет упокоились все, кто привык к смерти с первого курса… И это в невоюющей Империи. А что будет, когда начнем воевать? Ведь мы же не умеем и учиться не хотим. Сколько мы продержимся – лет пять, не больше? Сейчас Флот укомплектован молодой придурней, мечтающей героически погибнуть в первом же бою. А дальше? Ну, допустим, я умею выворачиваться из чужих прицелов. Таких, как я, наберется еще десятка три. Еще, может, найдется пара сотен ребят, не стремящихся на тот свет раньше сроку… И все?
– Вот поэтому меня и мобилизовали, – тихо произнес Хикки и потянулся к бутылке. – Нам нужны пираты… Я уж не знаю, что там напридумывал дорогой наш Дедуля, не думаю, что вся эта сволочь будет командовать регулярными подразделениями, но сейчас ему до смерти нужны пираты и конвойники. Они, как ты знаешь, воевать умеют. По полной программе.
Лоссберг рассеянно побарабанил по столешнице. Глядя на него, Хикки подумал, что эта идея не нова. Возможно, она уже приходила в голову самому Лоссбергу или кому-то из таких же, как и он, молодых асов: эти люди умели соображать не хуже теоретиков из Генерального Штаба.
– Я начинаю понимать, – признался Лоссберг. – Но не будем пока об этом. Ты знаешь, как я попал на Флот?
– Ты никогда не рассказывал о себе, – пожал плечами Хикки. – Правда, когда мы с тобой только познакомились, ты нажрался в Порт-Кассандане до зеленых чертиков и плел что-то о своем папаше и его бирже, но я ни черта не понял. Да и не прислушивался, в общем-то.
– Я родился с серебряной ложкой во рту, – усмехнулся Лоссберг. – Мой папаня – совладелец крупнейшей кассанданской биржи. Помимо этого у него заводы, торговые дома и прочее дерьмо. Причем семейство огромное, и порядки – не забалуешь. Никаких “лишних книжек”, ничего военного вообще: каста! К девяти годам меня определили в лучший коммерческий лицей Империи. Ну, я проучился там два месяца. Коротенькие стрижечки, все только на “вы”, причем преподавание на двух языках – или русский, или английский… Я, кстати, с тех пор по-русски не очень-то… А потом, – Лоссберг весело подмигнул Хикки и взялся за стакан, – я удрал в Академию.
– Х-ха! – восхитился Хикки.
Он прекрасно знал, что в Империи железно соблюдается старая традиция: ребенок, успевший добежать до ближайшего вербовщика и подписать с ним контракт, становится недоступен для разгневанных родителей: контракт подписан – все, теперь он является собственностью Флота или ПДС. Девяти–десятилетний паренек скорее всего становится кадетом одной из Академий, чтобы через восемь лет адски тяжелой учебы получить офицерский меч и золотые погоны. Подросток постарше – рядовым, но и он, безусловно, имеет право на высшее военное образование. Никакие даже самые богатые или высокопоставленные родственники не в силах вырвать отрока или девушку из цепких лап Вооруженных Сил. В армию нередко бежали мальчишки, бредящие романтикой далеких звезд или просто измученные родительской строгостью, девочки, подвергавшиеся насилию в семье… В учебных заведениях работали лучшие психологи на свете, трудившиеся для того, чтобы подобрать ключик к каждой без исключения юной душе и убедить ее в том, что выбор не был ошибкой.
Армейские вербовщики были в каждом городке, по всем информационным сетям четыре раза в сутки крутили красочные ролики, рассчитанные специально на подростковый контингент, – то седой унтер, с ног до головы увешанный крестами, рассказывал своему внуку, как он сражался на благо всего человечества, то юный мальчишка-лейтенант, заботливо оправляя щегольской синий мундир, садился в роскошный спорт-кар, а вокруг него смущенно улыбались малолетние красавицы, прячущие за спинами букетики цветов. Мамаши всех обитаемых миров проклинали вербовщиков как сатану, но были беспомощны перед старым законом: желание стать солдатом священно!
– У меня все было точно как в старом кино, – улыбнулся Лоссберг. – Лицей был, понятное дело, в Метрополии, и вот как-то раз, когда ко мне прилетел мой дядя Марк, мы отправились в Экватаун искупаться и позагорать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– И слава богу, – отреагировал Этерлен, иронично улыбаясь. – Чего орешь? Ром, кажется, в кухне.
– Ты хорошо управился, – сказал Хикки, поглядев на часы. – Быстро летаешь, я бы так не смог. Тут столько гравиполей, что мои штурманы иногда по два часа не могут войти в систему. И движение, как на перекрестке в Сити…
– Нужно “скользить” поверх полей, – объяснил Лоссберг. – А главное, не бояться.
Он взял протянутый Хикки стакан и уселся за стол. В углах просторной кухни еще лежала неубранная пыль. Хикки не думал, что им придется задержаться в этом убежище надолго.
Ужинали в недолгих портлендских сумерках. Этерлен как следует выпил за упокой души своего друга, задумчиво пожелал всем спокойной ночи и убрался наверх, в тесную комнатку под самой крышей. С его уходом в кухне наступила тишина. Ирэн свалила тарелки в автомат, вытащила откуда-то столетней давности роман в кричаще-яркой обложке и уселась на веранде под мягким красным плафоном.
Лоссберг налил себе полный бокал – бог знает какой по счету.
– Хорошо, – сказал он, глядя, как течет в окно сизый дым сигары.
– Что – хорошо? – не понял Хикки.
– Так… Идиллический вечер в загородном доме. У меня на Сент-Илере нет покоя от насекомых, а здесь, надо же, – никого. Сухо, наверное?
– На Авроре вообще мало вредителей.
– А у нас еще такие птички водятся, с шестью, зараза, крылышками. На свет летят тучами и пищат, сволочи, всю ночь. Хм-м… Как жалко все это терять.
– Что ты имеешь в виду?
Лоссберг отпил полбокала, шумно выдохнул и затянулся.
– А ты не знаешь? Кто из нас выживет? Ты, я?
– Может, кто-то и выживет.
– Но не мы, это точно. Давай трезво смотреть на вещи, Хик: мы славно пожили. Вкусно ели, сладко спали, имели девочек…
– А жизнь теперь поимеет нас – ты это хочешь сказать?
– Смешно, Хик. Человечество прошло через свой золотой век. Просто у нас эта беда случилась гораздо раньше, чем у прочих, – мы сами знаем, почему. Да? Я не достал тебя своей философией?
– Отнюдь, я не прочь потрепаться на умные темы. Но неужели тебе действительно так уж жалко? Я думал, у таких, как ты, вырабатывается привычка к смерти. К своей собственной в первую очередь, а? Или нет?
– Ja, ja, – хмыкнул Лоссберг. – Если б все было так просто, меня бы уже сто раз укокошили. Привычка к смерти – да, и еще сто раз да. Но быть солдатом еще не значит быть ходячим покойником. Я это понял лет так в двадцать пять, когда из моего курса осталось всего двести с чем-то человек. А выпускались – почти триста. За восемь лет упокоились все, кто привык к смерти с первого курса… И это в невоюющей Империи. А что будет, когда начнем воевать? Ведь мы же не умеем и учиться не хотим. Сколько мы продержимся – лет пять, не больше? Сейчас Флот укомплектован молодой придурней, мечтающей героически погибнуть в первом же бою. А дальше? Ну, допустим, я умею выворачиваться из чужих прицелов. Таких, как я, наберется еще десятка три. Еще, может, найдется пара сотен ребят, не стремящихся на тот свет раньше сроку… И все?
– Вот поэтому меня и мобилизовали, – тихо произнес Хикки и потянулся к бутылке. – Нам нужны пираты… Я уж не знаю, что там напридумывал дорогой наш Дедуля, не думаю, что вся эта сволочь будет командовать регулярными подразделениями, но сейчас ему до смерти нужны пираты и конвойники. Они, как ты знаешь, воевать умеют. По полной программе.
Лоссберг рассеянно побарабанил по столешнице. Глядя на него, Хикки подумал, что эта идея не нова. Возможно, она уже приходила в голову самому Лоссбергу или кому-то из таких же, как и он, молодых асов: эти люди умели соображать не хуже теоретиков из Генерального Штаба.
– Я начинаю понимать, – признался Лоссберг. – Но не будем пока об этом. Ты знаешь, как я попал на Флот?
– Ты никогда не рассказывал о себе, – пожал плечами Хикки. – Правда, когда мы с тобой только познакомились, ты нажрался в Порт-Кассандане до зеленых чертиков и плел что-то о своем папаше и его бирже, но я ни черта не понял. Да и не прислушивался, в общем-то.
– Я родился с серебряной ложкой во рту, – усмехнулся Лоссберг. – Мой папаня – совладелец крупнейшей кассанданской биржи. Помимо этого у него заводы, торговые дома и прочее дерьмо. Причем семейство огромное, и порядки – не забалуешь. Никаких “лишних книжек”, ничего военного вообще: каста! К девяти годам меня определили в лучший коммерческий лицей Империи. Ну, я проучился там два месяца. Коротенькие стрижечки, все только на “вы”, причем преподавание на двух языках – или русский, или английский… Я, кстати, с тех пор по-русски не очень-то… А потом, – Лоссберг весело подмигнул Хикки и взялся за стакан, – я удрал в Академию.
– Х-ха! – восхитился Хикки.
Он прекрасно знал, что в Империи железно соблюдается старая традиция: ребенок, успевший добежать до ближайшего вербовщика и подписать с ним контракт, становится недоступен для разгневанных родителей: контракт подписан – все, теперь он является собственностью Флота или ПДС. Девяти–десятилетний паренек скорее всего становится кадетом одной из Академий, чтобы через восемь лет адски тяжелой учебы получить офицерский меч и золотые погоны. Подросток постарше – рядовым, но и он, безусловно, имеет право на высшее военное образование. Никакие даже самые богатые или высокопоставленные родственники не в силах вырвать отрока или девушку из цепких лап Вооруженных Сил. В армию нередко бежали мальчишки, бредящие романтикой далеких звезд или просто измученные родительской строгостью, девочки, подвергавшиеся насилию в семье… В учебных заведениях работали лучшие психологи на свете, трудившиеся для того, чтобы подобрать ключик к каждой без исключения юной душе и убедить ее в том, что выбор не был ошибкой.
Армейские вербовщики были в каждом городке, по всем информационным сетям четыре раза в сутки крутили красочные ролики, рассчитанные специально на подростковый контингент, – то седой унтер, с ног до головы увешанный крестами, рассказывал своему внуку, как он сражался на благо всего человечества, то юный мальчишка-лейтенант, заботливо оправляя щегольской синий мундир, садился в роскошный спорт-кар, а вокруг него смущенно улыбались малолетние красавицы, прячущие за спинами букетики цветов. Мамаши всех обитаемых миров проклинали вербовщиков как сатану, но были беспомощны перед старым законом: желание стать солдатом священно!
– У меня все было точно как в старом кино, – улыбнулся Лоссберг. – Лицей был, понятное дело, в Метрополии, и вот как-то раз, когда ко мне прилетел мой дядя Марк, мы отправились в Экватаун искупаться и позагорать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56