Время от времени в хоре общей хвалы слышался визгливый голос, интересующийся, почему эти деньги не потратили на то, чтобы накормить голодные семьи.
Аристотель знал почему.
Голодные семьи всегда имеются в избытке. А великие полотна великих художников появляются на рынке крайне редко. Великое же полотно, изображающее Аристотеля, вещь и вовсе уникальная.
— Я простояла в очереди дольше, чем на «Мону Лизу», — объясняла одна мать своей дочери. — Эта картина лучше.
— Очень похож на Питера Хофта, — откликнулась дочь.
К концу той недели Аристотель стал самым знаменитым в Нью-Йорке философом. Рембрандт же стал художником, о котором больше всего говорили.
Гомер почти не упоминался.
В списках бестселлеров появились выпущенные в бумажных обложках издания трудов Аристотеля, причем издатели недооценили спрос и книги разошлись мгновенно.
Фонды Гетти и Макартуров поспешили объявить, что они с удовольствием купили бы эту картину, если бы уже существовали в то время.
У правительств Ирана, Брунея и Кувейта попросту не хватило наличности.
В Вашингтоне представитель президента заявил, что президент предпринял бы сбор денег, дабы приобрести картину для Белого дома, если бы хоть один человек в его администрации знал, что она продается.
Существуют люди, готовые заплатить огромные деньги за самую дорогую картину в мире. За ту, что стоит поменьше, они платить не станут.
За первые семь недель музей отметил рекордное число посетителей — 1 079 610 человек; резонно предположить, что почти все они пришли, дабы хоть одним глазком взглянуть на портрет Аристотеля.
Для себя у него не оставалось ни минуты времени.
Однако в последующие недели поток посетителей стал неумолимо спадать, и Аристотеля начало охватывать неумолимое чувство, что им пренебрегают. Его перенесли из Главного зала в обычный. Люди, которые забредали сюда, даже не всегда знали, что здесь находится сам Аристотель.
Его одолела угрюмость, еще пущая, чем прежде. Ему не хватало сияющих лиц, торопливых толп, больше уже не стекавшихся, чтобы посмотреть на него. Он начал даже скучать по обществу сфинкса царицы Хатшепсут из ее гробницы в Дейр-эль-Бахри. Он висел в одном зале с кучей других Рембрандтов, от которых скоро устал. Как он скучал по всплеску солнечного света, по яркому красочному мазку, по улыбающимся лицам, по хорошеньким женщинам с других картин, с которыми он от случая к случаю проводил время в других местах! Он отдал бы едва ли не все за Ренуара и Пикассо.
Его начинало трясти от страха за собственную подлинность всякий раз, когда возникал вопрос об атрибутации кого-либо из других Рембрандтов его зала или когда их называли поддельными. Были тут двое, мужчина и женщина, насчет которых он проникся сомнениями в первый же день, как их увидел, и Аристотель удрученно поглядывал на них, испытывая неуверенность и враждебность. Они не казались ему вполне похожими на Рембрандта, каким его знал Аристотель. Он нервничал от сознания, что теперь он на несколько сантиметров меньше своего начального размера и что какой-нибудь эксперт может и не принять обычную усушку в качестве разумного объяснения.
В 1987 году изображенные Винсентом Ван Гогом подсолнухи, желтый крон которых начал мутнеть, были проданы за 39,9 миллиона долларов японской страховой компании, которую желтый крон не заботил. И сотни миллионов людей из всех стран мира не сбежались посмотреть на эту картину. Позже, в том же 1987-м, другое полотно Ван Гога принесло продавцу 53,9 миллиона долларов.
Рембрандтов «Аристотель» отошел на третий план.
В горле Аристотеля постоянно сидел какой-то комок. Чем больше он размышлял о своем положении, тем пуще ему хотелось принадлежать кисти Ван Гога. Он завидовал картинам из находящейся неподалеку более упорядоченной «Коллекции Фрика», которая сама по себе была произведением искусства. Там, рядом с Тицианом и Гойей, Веласкесом и Эль Греко, «Томасом Мором» Хольбейна и, в качестве достойного добавления к нему самому, великолепным автопортретом Рембрандта 1658 года, на котором Рембрандт выглядит как человек, который вышвырнет вас за дверь, если ему не понравятся ваши манеры или воспитание, Аристотель был бы среди равных себе, в обществе, какого он заслуживает, он производил бы куда более сильное впечатление в музее, который всеми считается более изысканным, несмотря на отталкивающих Фрагонаров и странноватого «Польского всадника».
Да и расположение «Фрика» Аристотелю нравилось больше. Все-таки зоопарк рядом.
Что до самих торгов, то под самый их конец вдруг наступила драматическая тишина, продлившаяся секунд десять, которые показались десятью часами, причем у всех создалось впечатление, что Кливлендский художественный музей того и гляди приобретет картину за 2 250 000 долларов.
Жена одного из попечителей Метрополитен, которой померещилось, будто торговавшийся от имени музея мистер Роример заснул, пришла в такой ужас, что едва не крикнула мужу, чтобы он добавил еще сто тысяч.
Но мистер Роример не спал. Прибегнув к заранее обговоренному коду, он постучал пальцами по лацкану пиджака и скосил глаза вправо, что означало необходимость набавить еще пятьдесят тысяч.
Представитель Кливлендского музея достиг указанной ему максимальной суммы и дальше идти не мог.
Других претендентов не было.
Метрополитен получил картину.
Шестидесятидевятилетний эксперт, представлявший Кливлендский музей, еще за месяц до аукциона предсказывал, что предложение в 1 500 000 долларов не имеет никаких шансов, предложение менее чем 2 000 000 долларов может дать шансы весьма сомнительные, 2 000 000 дадут ничтожные шансы, а 2 250 000 долларов — это вполне респектабельное предложение, способное решить исход дела, — но, впрочем, цена может подняться и выше.
Он оказался столь же точен, сколь любой другой оракул.
Музей Метрополитен не сообщил, как далеко он намеревался зайти.
Третье по величине предложение составляло 1 905 000 долларов и было сделано, как удалось установить, Институтом изящных искусств Карнеги из Питсбурга, поддержанным благотворительницей миссис Сарой Меллон Скейф, учредившей для покупки Рембрандта личный фонд, содержавший чуть больше 2 000 000 долларов.
В виде малого утешения по поводу потери Рембрандта представитель Питтсбурга привез домой «Мужчину с селедкой», купленного за 145 000 долларов.
Четвертое по величине предложение принадлежало швейцарскому аристократу немецкого происхождения.
В 1972 году музей Метрополитен без особого шума переименовал картину, и теперь она называется «Аристотель с бюстом Гомера». Однако новое имя попало на табличку лишь в 1980 году, и с тех самых пор Рембрандтову «Аристотелю, размышляющему над бюстом Гомера» грозит опасность отправиться по пути, уже проторенному его «Портретом Питера Хофта» и «Портретом Вергилия».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80