Это нечто было похоже на сосуд.
Хоббс уже снова был на ногах и надвигался на Келлера, который медленно привстал на одно колено, шумно втягивая носом воздух, готовый вскочить при приближении чудовища. Он уже не испытывал никакого страха, только безмерное отвращение и ненависть к этой твари в облике маленького человечка переполняли его душу. Хоббс придерживался одной рукой за стену кабины, не рискуя споткнуться на предательском полу сейчас, когда добыча была уже почти в руках. Голоса витающих вокруг бесплотных душ теперь были обращены к Демону, одни с возгласами подбадривания, другие же, еще не до конца сломленные, с криками протеста, так же, как и тогда, когда он хотел размозжить Келлеру голову обломком металла. Но Демону ничего не стоило совладать с ними. Они не могли ничего противопоставить его изощренной хитрости, его силе, силе, которую в этом материальном мире удалось раскрепостить человеку по имени Госуэлл. Сдавленный смех чудовища сменился откровенно издевательским хохотом, когда оно приблизилось к Келлеру. Он не заметил ни тени страха в твердом взгляде второго пилота, но это его нисколько не смутило: дурак тоже никогда не замечает нависшей над ним опасности.
С торжествующим криком он бросился вперед, и второй пилот пригнулся, чтобы отразить нападение. Но между ними вдруг возникла темная фигура. В лицо медиума плеснула жидкость, и Демон взвыл от страха и боли, когда святая вода обожгла плоть, выгрызая, выжигая, изгоняя его из человеческого тела. Хоббс пошатнулся и рухнул на пол, прижимая руки к обожженному лицу. Кожа на лице между его пальцами пузырилась и шипела, словно ее облили кислотой. Демон еще пытался удержать под своим контролем живую телесную оболочку, но священник был неумолим. Снова капли святой воды окропили, на этот раз шею и руки Хоббса. Как только святая влага попала на его голову, кожа на ней зашипела, из-под нее вырвались струйки пара, она стала отваливаться жуткими лохмотьями. Душа Демона взвыла в смертельной муке. Боль была уже невыносимой! Все тело сотрясалось, как в агонии. Он проиграл эту схватку! Другие души тоже ополчились против него; те, кто так и не подчинились его воле, несмотря на то, что ощущали собственную потерянность и отчаяние, хотели, чтобы он покинул это несчастное, не принадлежащее ему тело!
Унижение и физическое страдание стали совершенно невыносимыми. Дьявол с позором покинул поле сражения.
Келлер, так и застывший в боевой стойке и еще не пришедший в себя после неожиданного вмешательства священника и последовавшей затем кошмарной сцены, почувствовал, как струя холодного воздуха, насыщенного невыносимым зловонием, коснулась его ноздрей, как будто ему в лицо вдруг пахнуло жутким смрадом. Потрясенный, инстинктивно стараясь уйти с пути этой невыносимой мерзости, он выскочил из кабины и, споткнувшись о какой-то обломок, упал. Пытаясь задержать падение, он схватился за попавшийся под руку кусок металла, но тот обломился, и Келлер кубарем покатился вниз по лестнице, ударяясь головой о каждую ступеньку, вслед ему сыпались куски обивки. Он рухнул к подножию лестницы, и чернильная тьма сомкнулась над ним.
Так и лежал он там тихий, неподвижный, с открытыми, но ничего не видящими глазами. Вокруг него звучали голоса, но это были знакомые голоса, а не тот жуткий шепот мертвецов. Голоса капитана Рогана, Кэти, Алана – их бортинженера, голоса пассажиров – возбужденных детей, нервничающих матерей, бизнесменов, нарочито громко перебрасывающихся веселыми шутками. Он слышал, как заработали двигатели самолета, и огромный аэробус ожил, задрожал под воздействием выпущенной на свободу силы. Ощутил плавное движение, когда тягач потащил самолет от пассажирского терминала. Затем в его сознание проник отчетливый голос капитана Рогана:
– Я Консул 2802. Разрешите руление. – И он услышал монотонный ответ:
– 2802, разрешаю руление к полосе двадцать восемь, правая. Для получения условий вылета работайте на частоте один-один-восемь, точка, шесть-пять...
Он снова был в кабине аэробуса, слева в кресле сидел капитан Роган и говорил в микрофон переговорного устройства, терпеливо выполняя рутинную процедуру вывода самолета на взлетную полосу.
И снова была та ночь, когда Боинг 747 вылетел в свой последний рейс в небытие!
Глава 18
Спасаясь бегством, Демон скрылся в ночи. Терзаемый мукой, он метался и стонал, словно в агонии. Собираясь с новыми силами он тщательно обдумывал пути отмщения.
Завывание сирены скорой помощи оторвало Эрнеста Гудвина от его работы. Он вышел из темной фотолаборатории, но прежде чем открыть дверь, проверил не осталось ли на столе вскрытой отснятой, но не проявленной пленки. Подойдя к окну, выходящему на Хай Стрит, открыл его, высунулся наружу, вытянув шею и стараясь разглядеть, где остановилась машина.
Похоже, она снова остановилась около церкви. «О, Боже, неужели опять что-то стряслось с викарием!» – пробормотал он про себя. Преподобный Биддлстоун, как ему сказали, только сегодня днем вернулся домой из больницы. Проклятые современные доктора! Отсылать домой пациентов до их полного выздоровления лишь только потому, что больницы переполнены! Сегодня для того, чтобы вас положили в больницу, надо быть при смерти, да и то вы должны побыстрее умереть, а то вас снова выставят! Он сокрушенно покачал головой и, со стуком закрыв окно, вернулся в комнату. По пути в лабораторию остановился у вороха только что отглянцованных фотографий, лежащих на крышке рабочего стола и приготовленных для обрезки. Взяв из кучи одну фотографию, он снова стал внимательно ее разглядывать. Это была та самая фотография, которая так волновала его, та, на которой были запечатлены ряды прикрытых простынями трупов. Почему всякий раз, глядя на нее, у него появлялось какое-то странное ощущение, как будто он знал этих людей, лежащих под окровавленными саванами? Его передернуло. Будучи на месте катастрофы в ту ночь и проведя многие часы наедине с фотографиями, запечатлевшими эту бойню, он, как никто другой, знал все ее подробности. Почти так же хорошо, как и ее жертвы.
Он не торопясь подошел к резаку и положил фотографию на деревянное основание, выровняв ее вдоль закрепленного с одной стороны металлического угла. Затем поднял ручку стального резака примерно на тридцать сантиметров и пододвинул фотографию так, чтобы она выходила за край основания приблизительно па полсантиметра. Потом резко опустил лезвие, и тонкая полоска бромистой бумаги медленно полетела на пол. Он повторил эту операцию с трех других сторон. Подобным образом должны быть обрезаны все фотографии, отпечатанные за день, но он еще не закончил с проявлением. Впрочем, Мартин обещал после своего возвращения помочь ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Хоббс уже снова был на ногах и надвигался на Келлера, который медленно привстал на одно колено, шумно втягивая носом воздух, готовый вскочить при приближении чудовища. Он уже не испытывал никакого страха, только безмерное отвращение и ненависть к этой твари в облике маленького человечка переполняли его душу. Хоббс придерживался одной рукой за стену кабины, не рискуя споткнуться на предательском полу сейчас, когда добыча была уже почти в руках. Голоса витающих вокруг бесплотных душ теперь были обращены к Демону, одни с возгласами подбадривания, другие же, еще не до конца сломленные, с криками протеста, так же, как и тогда, когда он хотел размозжить Келлеру голову обломком металла. Но Демону ничего не стоило совладать с ними. Они не могли ничего противопоставить его изощренной хитрости, его силе, силе, которую в этом материальном мире удалось раскрепостить человеку по имени Госуэлл. Сдавленный смех чудовища сменился откровенно издевательским хохотом, когда оно приблизилось к Келлеру. Он не заметил ни тени страха в твердом взгляде второго пилота, но это его нисколько не смутило: дурак тоже никогда не замечает нависшей над ним опасности.
С торжествующим криком он бросился вперед, и второй пилот пригнулся, чтобы отразить нападение. Но между ними вдруг возникла темная фигура. В лицо медиума плеснула жидкость, и Демон взвыл от страха и боли, когда святая вода обожгла плоть, выгрызая, выжигая, изгоняя его из человеческого тела. Хоббс пошатнулся и рухнул на пол, прижимая руки к обожженному лицу. Кожа на лице между его пальцами пузырилась и шипела, словно ее облили кислотой. Демон еще пытался удержать под своим контролем живую телесную оболочку, но священник был неумолим. Снова капли святой воды окропили, на этот раз шею и руки Хоббса. Как только святая влага попала на его голову, кожа на ней зашипела, из-под нее вырвались струйки пара, она стала отваливаться жуткими лохмотьями. Душа Демона взвыла в смертельной муке. Боль была уже невыносимой! Все тело сотрясалось, как в агонии. Он проиграл эту схватку! Другие души тоже ополчились против него; те, кто так и не подчинились его воле, несмотря на то, что ощущали собственную потерянность и отчаяние, хотели, чтобы он покинул это несчастное, не принадлежащее ему тело!
Унижение и физическое страдание стали совершенно невыносимыми. Дьявол с позором покинул поле сражения.
Келлер, так и застывший в боевой стойке и еще не пришедший в себя после неожиданного вмешательства священника и последовавшей затем кошмарной сцены, почувствовал, как струя холодного воздуха, насыщенного невыносимым зловонием, коснулась его ноздрей, как будто ему в лицо вдруг пахнуло жутким смрадом. Потрясенный, инстинктивно стараясь уйти с пути этой невыносимой мерзости, он выскочил из кабины и, споткнувшись о какой-то обломок, упал. Пытаясь задержать падение, он схватился за попавшийся под руку кусок металла, но тот обломился, и Келлер кубарем покатился вниз по лестнице, ударяясь головой о каждую ступеньку, вслед ему сыпались куски обивки. Он рухнул к подножию лестницы, и чернильная тьма сомкнулась над ним.
Так и лежал он там тихий, неподвижный, с открытыми, но ничего не видящими глазами. Вокруг него звучали голоса, но это были знакомые голоса, а не тот жуткий шепот мертвецов. Голоса капитана Рогана, Кэти, Алана – их бортинженера, голоса пассажиров – возбужденных детей, нервничающих матерей, бизнесменов, нарочито громко перебрасывающихся веселыми шутками. Он слышал, как заработали двигатели самолета, и огромный аэробус ожил, задрожал под воздействием выпущенной на свободу силы. Ощутил плавное движение, когда тягач потащил самолет от пассажирского терминала. Затем в его сознание проник отчетливый голос капитана Рогана:
– Я Консул 2802. Разрешите руление. – И он услышал монотонный ответ:
– 2802, разрешаю руление к полосе двадцать восемь, правая. Для получения условий вылета работайте на частоте один-один-восемь, точка, шесть-пять...
Он снова был в кабине аэробуса, слева в кресле сидел капитан Роган и говорил в микрофон переговорного устройства, терпеливо выполняя рутинную процедуру вывода самолета на взлетную полосу.
И снова была та ночь, когда Боинг 747 вылетел в свой последний рейс в небытие!
Глава 18
Спасаясь бегством, Демон скрылся в ночи. Терзаемый мукой, он метался и стонал, словно в агонии. Собираясь с новыми силами он тщательно обдумывал пути отмщения.
Завывание сирены скорой помощи оторвало Эрнеста Гудвина от его работы. Он вышел из темной фотолаборатории, но прежде чем открыть дверь, проверил не осталось ли на столе вскрытой отснятой, но не проявленной пленки. Подойдя к окну, выходящему на Хай Стрит, открыл его, высунулся наружу, вытянув шею и стараясь разглядеть, где остановилась машина.
Похоже, она снова остановилась около церкви. «О, Боже, неужели опять что-то стряслось с викарием!» – пробормотал он про себя. Преподобный Биддлстоун, как ему сказали, только сегодня днем вернулся домой из больницы. Проклятые современные доктора! Отсылать домой пациентов до их полного выздоровления лишь только потому, что больницы переполнены! Сегодня для того, чтобы вас положили в больницу, надо быть при смерти, да и то вы должны побыстрее умереть, а то вас снова выставят! Он сокрушенно покачал головой и, со стуком закрыв окно, вернулся в комнату. По пути в лабораторию остановился у вороха только что отглянцованных фотографий, лежащих на крышке рабочего стола и приготовленных для обрезки. Взяв из кучи одну фотографию, он снова стал внимательно ее разглядывать. Это была та самая фотография, которая так волновала его, та, на которой были запечатлены ряды прикрытых простынями трупов. Почему всякий раз, глядя на нее, у него появлялось какое-то странное ощущение, как будто он знал этих людей, лежащих под окровавленными саванами? Его передернуло. Будучи на месте катастрофы в ту ночь и проведя многие часы наедине с фотографиями, запечатлевшими эту бойню, он, как никто другой, знал все ее подробности. Почти так же хорошо, как и ее жертвы.
Он не торопясь подошел к резаку и положил фотографию на деревянное основание, выровняв ее вдоль закрепленного с одной стороны металлического угла. Затем поднял ручку стального резака примерно на тридцать сантиметров и пододвинул фотографию так, чтобы она выходила за край основания приблизительно па полсантиметра. Потом резко опустил лезвие, и тонкая полоска бромистой бумаги медленно полетела на пол. Он повторил эту операцию с трех других сторон. Подобным образом должны быть обрезаны все фотографии, отпечатанные за день, но он еще не закончил с проявлением. Впрочем, Мартин обещал после своего возвращения помочь ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72