Тогда кое-как
пронесло, а что теперь?
Теперь она появилась. Я заметил ее первым, я увидел еще издалека, как она
обрадовалась своему новому появлению передо мной, и все покатилось вверх, к
новому состоянию души, победившей в себе древние предрассудки.
Вся история - ничто, наша история - все, потому что мы попали в место, куда
не ступала еще нога человека. Мы знали это вдвоем и даже не нуждались в
комментариях. Она еще была на полпути ко мне, а я уже прочитал по глазам,
по уголкам губ то же самое, ибо эти глаза и губы были теперь моими. Что там
любовь, когда между нами сейчас возникало и с каждой мелкой секундой
утверждалось новое, открытое, конечно, совместно, никем и никогда не
испытанное чувство. Оно не имело вкуса и запаха, оно не имело длительности
и размеров, оно было больше всего, о чем кто-либо раньше мечтал. Точнее,
оно включало это все сразу в себя, но не по частям, как слагают стихи и
пирамиды, по многу раз зачеркивая неудачные места, а сразу, целиком, одним
живым телом, со всеми возможными моральными и порочными моментами. Мы
становились одним особым организмом в одной особой точке, приготовленной
специально и вовремя для нас. Это было так неожиданно и так ново, что я не
успел даже придумать этому название. Любовь? Ха! Любовь проходит, да к тому
же она уже была и так, а здесь совсем другое. Я удивился, почувствовав, как
все стало абсолютно дозволенным и в то же время практически законченным. Мы
были всем миром, нас невозможно стало разделить, да и мы сами не могли бы
разделиться, решившись даже на самый отчаянный, низкий поступок. Мы могли
бы буквально здесь, на расстоянии прямой видимости, вопреки предрассудкам и
холоду, заняться животной любовью, или наоборот, застыть, отвердеть в
бесконечно долгом ласковом взгляде. Это было одинаково приемлемо, это все
только улучшало, укрепляло, склеивало. Ведь мир не может исчезнуть или
разделиться. Да и всякое наше действие, я теперь в этом был абсолютно
уверен, было бы совершенно иным, чем у других людей. Я, кстати, в этом
очень скоро убедился, да и она не стала скрывать своего восторга.
Как, почему, на каком основании все это проросло в самое неподходящее время
года? Доподлинно неизвестно. Известно лишь другое - пошли совсем другие
дни, дни ожиданий, встреч, разлук, любви и того неизвестного,
неразделяемого на мелкие понятия явления, скрытого ранее в глубинах
доисторического сознания природы и взошедшего теперь на нашем горизонте
подобно новому небесному событию.
- Со мной так никогда не было, - признавалась она в минуты откровенности. -
Мне кажется, будто твои тонкие корни прорастают внутри меня, и я этого
боюсь и в то же время жду и хочу этого.
Еще бы, думал я с неким спокойным восторгом взаимопонимания, я и сам был
будто добрый кусок плодородного чернозема, под пышной, сгоравшей от желания
расти и плодоносить яблоней.
Это необычно, странно - наше новое состояние, так похожее со стороны на
сон, на мираж, на воображенное не только не отрывало нас от поверхности
земли, а наоборот, тянуло, звало к истокам, к родникам, к опостылевшей,
заброшенной ранее серой и грязной почве.
Зима промелькнула как один теплый день. Мы ели, пили, смеялись, плакали,
все в охотку. Мы работали, двигали вперед свои прозаические дела,
предчувствуя с присущим нам умом и прозорливостью накатывающийся блистающий
влажным светом апрель. Да разве мог он нас смутить, напугать? Вообще
говоря, да. И этот прекрасный страх, страх потерять друг друга, был тоже
свидетельством, был великим завоеванием, заслуженной наградой за долгое
наше терпение. Терпение не любить с ходу, терпение не делать добро всуе,
терпение мучить и мучиться без жалости и совести.
- Вот возьму и как надоем тебе однажды, - пугала она меня, уткнувшись в
теплое, давно облюбованное на моем теле место.
Да разве может такое надоесть? - с новым энтузиазмом повторял я старый
вопрос.
Потом проследовало продолжение. Оно и сейчас не окончилось, но длится и
живет постоянно между нами. Кто не верит в счастливые финалы, пусть изменит
убеждения. Все сохраняется в количестве и остается невредимым по существу,
взгляды, слова, прикосновения, все при нас, все живет, пульсирует, взывает.
Я могу миллионы раз смотреть на нее, восхищаясь ее бессмертными чертами, и
вспоминать и предугадывать, выбирая самое главное, самое приятное и
удобное. Например, дословно, вот это:
- Милый, глупый человек, ты мучился зря, ты продолжаешь быть моим кумиром,
ты овладел моими душой и телом, ибо ты их предварительно склеил в одно, и
теперь можешь претендовать на многое другое, обними меня покрепче, свяжи,
ограничь - я хочу быть совершенно свободной. (Ах, какова натура, я здесь
всегда замираю на миг.) Как хорошо все окончилось, и ждать и искать больше
некого, я хочу плакать с тобой об этом, потому что грусть начинается с
предчувствия добра, света и спокойствия, однажды прожитого, запавшего в
душу, и потому желаемого снова. Я не могу быть тебе женой, потому что жена
- это чужая женщина, а ведь ты мне сын, или отец, иначе как объяснить наше
родство? (Тоже поворотец, не правда ли? А почему не брат, впрочем, не это
важно.) Не улыбайся, будто я ничего не имею в виду, я же знаю, как ты ждал
именно этих слов. (Да, да, конечно, ждал, признаюсь задним числом.) Приди,
поцелуй меня здесь, начни отсюда, пусть будет все не по порядку, как и
сложилось у нас с самого начала. Вспомни, как страстно и безнадежно ты
стучал в мою дверь, а я стояла рядом и боялась пошевелиться, вспомни
хорошенько и не делай так больно, как я делала тебе, ведь я не знала тогда
тебя, но уже боялась и предчувствовала (!) заранее. Не слишком ли я
откровенна во вред себе? Ну и пусть, неважно, я вижу, ты хочешь поддержать
меня и успокоить, мол, никогда не использую минутную открытость. Я верю
тебе, потому что все уже произошло и никогда не окончится и, следовательно,
впереди тоже счастье.
Или, например, другое место:
- Ведь мы теперь одно, ты и я, мы все, все наше великолепие, и наши
скромность и мудрость. Как тяжело верить в чудо, когда по настоящему
счастлив. (Браво!) Да, мы не нуждаемся в потустороннем, вечном всевидящем
оке, и простите нас, прочие, если мы за вами не придем. (Тут явные сумерки
богов и теологический наскок.)
И наконец конкретно:
- Я слишком о многом молчала, я говорила о теплом ветре, как и все до меня,
а хотела быть первой женщиной, я размышляла вслух об одном чистом интересе,
а желала новых чувств и новых перспектив, я смеялась над твоими стихами, а
про себя мечтала о жизни отраженных существ, исчезающих за хрупкой границей
стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
пронесло, а что теперь?
Теперь она появилась. Я заметил ее первым, я увидел еще издалека, как она
обрадовалась своему новому появлению передо мной, и все покатилось вверх, к
новому состоянию души, победившей в себе древние предрассудки.
Вся история - ничто, наша история - все, потому что мы попали в место, куда
не ступала еще нога человека. Мы знали это вдвоем и даже не нуждались в
комментариях. Она еще была на полпути ко мне, а я уже прочитал по глазам,
по уголкам губ то же самое, ибо эти глаза и губы были теперь моими. Что там
любовь, когда между нами сейчас возникало и с каждой мелкой секундой
утверждалось новое, открытое, конечно, совместно, никем и никогда не
испытанное чувство. Оно не имело вкуса и запаха, оно не имело длительности
и размеров, оно было больше всего, о чем кто-либо раньше мечтал. Точнее,
оно включало это все сразу в себя, но не по частям, как слагают стихи и
пирамиды, по многу раз зачеркивая неудачные места, а сразу, целиком, одним
живым телом, со всеми возможными моральными и порочными моментами. Мы
становились одним особым организмом в одной особой точке, приготовленной
специально и вовремя для нас. Это было так неожиданно и так ново, что я не
успел даже придумать этому название. Любовь? Ха! Любовь проходит, да к тому
же она уже была и так, а здесь совсем другое. Я удивился, почувствовав, как
все стало абсолютно дозволенным и в то же время практически законченным. Мы
были всем миром, нас невозможно стало разделить, да и мы сами не могли бы
разделиться, решившись даже на самый отчаянный, низкий поступок. Мы могли
бы буквально здесь, на расстоянии прямой видимости, вопреки предрассудкам и
холоду, заняться животной любовью, или наоборот, застыть, отвердеть в
бесконечно долгом ласковом взгляде. Это было одинаково приемлемо, это все
только улучшало, укрепляло, склеивало. Ведь мир не может исчезнуть или
разделиться. Да и всякое наше действие, я теперь в этом был абсолютно
уверен, было бы совершенно иным, чем у других людей. Я, кстати, в этом
очень скоро убедился, да и она не стала скрывать своего восторга.
Как, почему, на каком основании все это проросло в самое неподходящее время
года? Доподлинно неизвестно. Известно лишь другое - пошли совсем другие
дни, дни ожиданий, встреч, разлук, любви и того неизвестного,
неразделяемого на мелкие понятия явления, скрытого ранее в глубинах
доисторического сознания природы и взошедшего теперь на нашем горизонте
подобно новому небесному событию.
- Со мной так никогда не было, - признавалась она в минуты откровенности. -
Мне кажется, будто твои тонкие корни прорастают внутри меня, и я этого
боюсь и в то же время жду и хочу этого.
Еще бы, думал я с неким спокойным восторгом взаимопонимания, я и сам был
будто добрый кусок плодородного чернозема, под пышной, сгоравшей от желания
расти и плодоносить яблоней.
Это необычно, странно - наше новое состояние, так похожее со стороны на
сон, на мираж, на воображенное не только не отрывало нас от поверхности
земли, а наоборот, тянуло, звало к истокам, к родникам, к опостылевшей,
заброшенной ранее серой и грязной почве.
Зима промелькнула как один теплый день. Мы ели, пили, смеялись, плакали,
все в охотку. Мы работали, двигали вперед свои прозаические дела,
предчувствуя с присущим нам умом и прозорливостью накатывающийся блистающий
влажным светом апрель. Да разве мог он нас смутить, напугать? Вообще
говоря, да. И этот прекрасный страх, страх потерять друг друга, был тоже
свидетельством, был великим завоеванием, заслуженной наградой за долгое
наше терпение. Терпение не любить с ходу, терпение не делать добро всуе,
терпение мучить и мучиться без жалости и совести.
- Вот возьму и как надоем тебе однажды, - пугала она меня, уткнувшись в
теплое, давно облюбованное на моем теле место.
Да разве может такое надоесть? - с новым энтузиазмом повторял я старый
вопрос.
Потом проследовало продолжение. Оно и сейчас не окончилось, но длится и
живет постоянно между нами. Кто не верит в счастливые финалы, пусть изменит
убеждения. Все сохраняется в количестве и остается невредимым по существу,
взгляды, слова, прикосновения, все при нас, все живет, пульсирует, взывает.
Я могу миллионы раз смотреть на нее, восхищаясь ее бессмертными чертами, и
вспоминать и предугадывать, выбирая самое главное, самое приятное и
удобное. Например, дословно, вот это:
- Милый, глупый человек, ты мучился зря, ты продолжаешь быть моим кумиром,
ты овладел моими душой и телом, ибо ты их предварительно склеил в одно, и
теперь можешь претендовать на многое другое, обними меня покрепче, свяжи,
ограничь - я хочу быть совершенно свободной. (Ах, какова натура, я здесь
всегда замираю на миг.) Как хорошо все окончилось, и ждать и искать больше
некого, я хочу плакать с тобой об этом, потому что грусть начинается с
предчувствия добра, света и спокойствия, однажды прожитого, запавшего в
душу, и потому желаемого снова. Я не могу быть тебе женой, потому что жена
- это чужая женщина, а ведь ты мне сын, или отец, иначе как объяснить наше
родство? (Тоже поворотец, не правда ли? А почему не брат, впрочем, не это
важно.) Не улыбайся, будто я ничего не имею в виду, я же знаю, как ты ждал
именно этих слов. (Да, да, конечно, ждал, признаюсь задним числом.) Приди,
поцелуй меня здесь, начни отсюда, пусть будет все не по порядку, как и
сложилось у нас с самого начала. Вспомни, как страстно и безнадежно ты
стучал в мою дверь, а я стояла рядом и боялась пошевелиться, вспомни
хорошенько и не делай так больно, как я делала тебе, ведь я не знала тогда
тебя, но уже боялась и предчувствовала (!) заранее. Не слишком ли я
откровенна во вред себе? Ну и пусть, неважно, я вижу, ты хочешь поддержать
меня и успокоить, мол, никогда не использую минутную открытость. Я верю
тебе, потому что все уже произошло и никогда не окончится и, следовательно,
впереди тоже счастье.
Или, например, другое место:
- Ведь мы теперь одно, ты и я, мы все, все наше великолепие, и наши
скромность и мудрость. Как тяжело верить в чудо, когда по настоящему
счастлив. (Браво!) Да, мы не нуждаемся в потустороннем, вечном всевидящем
оке, и простите нас, прочие, если мы за вами не придем. (Тут явные сумерки
богов и теологический наскок.)
И наконец конкретно:
- Я слишком о многом молчала, я говорила о теплом ветре, как и все до меня,
а хотела быть первой женщиной, я размышляла вслух об одном чистом интересе,
а желала новых чувств и новых перспектив, я смеялась над твоими стихами, а
про себя мечтала о жизни отраженных существ, исчезающих за хрупкой границей
стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14