Я обязательно решил перейти снова на вы, будто собирался
преодолеть высоту со второй попытки.

Может быть, мое невольное трехдневное молчание и есть настоящая удача,
иначе как бы я смог выдержать паузу, но теперь пусть она думает, что я могу
быть и без нее. Конечно, три дня не срок, но все же поделом ей, вот,
пожалуйте - хочу звоню, хочу сам по себе гуляю. Я набрал заученный номер, и
сердце мое сжалось, когда заговорил голос, без которого мне было так
тяжело:

- Какой же вечер, когда раннее утро? - она явно обрадовалась моему
появлению. - Где вы пропадали?

Я пробурчал что-то невразумительное в ответ, но ей этого вполне хватило, и
она продолжила весело щебетать, что меня почему-то рассердило, и я
возмутился:

- Постойте! Ну а если бы я вообще не позвонил? Ведь у вас нет даже моего
телефона. Что это, самоуверенность или полное равнодушие?

Она молчала.

- Ответь же!

- Не понимаю.

- Не понимаю. - Я передразнил ее. - Ты иэбалованное, равнодушное существо,
ты совершенно не дорожишь нашим... - мне не хотелось быть банальным, но я
уже потерял контроль над собой, - нашим знакомством. В тот момент, когда
вся Вселенная обезумела от слякоти и холода, я, в общем-то достаточно
занятый человек, теряю силы и время, чтобы жизнь наша стала чуть-чуть лучше
и теплее, днями и ночами слоняюсь вдоль выцветших посеревших линий; да ты
глупое, несносное создание, неспособное оценить новых объемов пространства,
ты, готовая променять меня в любой удобный момент на черт знает каких
ротозеев, - я вдруг вспомнил, как она рассказывала о своих
друзьях-автогонщиках, - ты подвергаешь наши еще не развитые отношения
жестоким испытаниям вероятностью, ты... - я остановился, подбирая слово
построже, и вдруг обнаружил вместо напряженного, почти раскаявшегося
внимания бестолковые короткие гудки. Она бросила трубку, она не слушала
меня...

- Але, але, - я кричал что есть мочи, дожидаясь восстановления связи. - Куда
вы пропали?

- Я никуда не пропала, просто вы перестали со мной разговаривать.

- Значит, вы ничего не слышали?

- Ничего.

- Вы просто не хотите слышать самое важное, - я тяжело выдохнул в трубку и
решил больше не возвращаться к пройденному однажды.

- Жаль, что я пропустила самое важное, - она это сказала так, как обычно
говорю я сам: не разберешь, шутя или серьезно. - Может быть, повторите?

- Июлия, - я простонал в трубку, снова набирая воздуху.

- Почему? - пропуская малозначительное, перешла она к центральному пункту.

- Потому что родом из июля.

- Откуда вы знаете? - она, кажется, обрадовалась моей догадливости, а я ее.
- Я обожаю лето, но не июнь, когда еще плоды только завязываются и набивают
оскомину, и не август, когда все уже кончается, а именно июль, как эпицентр
тепла и света.

- Эпицентр? - удивившись на первый взгляд неуместному слову, я перебил ее,
на ходу радуясь, как это удачно получилось в стихах и про июль, и про
тепло, и слово эпицентр, оно весьма кстати, именно очень подходит, но
удивительно, что употребила его она, а положено скорее мне. Ну что же, вот
он, неопровержимый последний аргумент, господа соллипсисты. Да, может быть,
действительно никакая она не тайна, а всего лишь плод моего
бессознательного воображения? Но как же быть с остальными, теми, под
стеклянной крышкой, изловленными ранее, в более романтические молодые годы?
Я помню, сколько трудов, усидчивости и мастерства было приложено для
составления гербария. Так неужели все это, как говорят субъективные
идеалисты, миражи перегретого подсознания?

- Июлия, - почти пропел я и устроил небольшую паузу, наслаждаясь первой,
хоть и маленькой, но зато настоящей победой, - нам нужно встретиться, я
кое-что хотел тебе подарить...

- Подарить? Хм, это уже совсем другое дело, я люблю подарки, но мне их давно
не делают.

Я чуть не поперхнулся от такой откровенности. Да как же еще по-другому я бы
мог понять эти намеки - естественно, меня поощряют к более решительным
действиям. Или нет, постойте, не спешите. А как же ее "не звоните мне
больше никогда", как сочетать холодное рассудительное "нет" с откровенным
до бесстыдства "да"? Или в самом деле она желает принимать меня для
душевных действий, или - страшная догадка осенила меня - или же она
попросту жалуется мне на кого-то, кто ей дорог, любим ею, быть может,
безответно. Но если последнее верно, то что же есть для нее я? Насколько я
должен быть пустым местом, никчемным субъектом, второстепенным
непривлекательным персонажем какого-то долгого романа, в котором я внезапно
возник на тех страницах, где обычно отводится место для скучного описания
окружающего главных героев пейзажа. Как же я должен мало значить в этом
случае, если она мне прямо жалуется на черствость какого-то там баловня
судьбы? Невозможно было дальше терпеть проклятую неопределенность, нужно
все решительно разъяснить, нужна решительная встреча, сегодня, сейчас, в
том месте, откуда есть одна дорога, один исход в царство определенности.

Я шел на встречу с моей богиней, то и дело похлопывая себя по груди, где
во внутреннем кармане лежал сокровенный предмет, точнее, два сокровенных
предмета: стихи, написанные в бреду высокой температуры, и инструкция по
ловле тополиного пуха, составленная мною несколько лет назад, когда я
осознал себя вполне профессионалом. Конечно, вначале я хотел показать ей
стихи, но вот зачем-то, скорее бессознательно, чисто рефлекторно захватил
сборник указаний и советов для всех, кому близок этот род занятий. Зачем я
это сделал? Уж не ради ли противопоставления горячего сердечного чувства
холодному умственному продукту?

Я, конечно, пришел первым к обрыву, чтобы получше выбрать место. Я
специально предложил встретиться здесь, у обрыва, у пропасти, на самом краю
столовой горы. Здесь одному-то страшно, не то что вдвоем. Сердце замирает,
когда вослед за взглядом мысленно срываешься вниз, и не дай бог, думаешь,
кто-либо другой подойдет сзади да и подтолкнет потихоньку - а сильно и не
надо. Я всегда боюсь стоять на краю, когда сзади кто-то ходит. Ведь он
может не со зла, а так, случайно, ненарочно задеть.

Наверное, невозможно привыкнуть к ее появлению. Меня чуть не свалило с ног
по крутому снежному склону. Все потемнело, пропало, осталось только
обворожительное покачивание и огромное пространство, утыканное зелеными и
голубыми иглами, тысячами живых и одной золотой иглой венчающей гигантскую
пирамиду. Зачем и жить, если не ради такой, легкой, подвижной, независимой?

- Ах, как здесь страшно, - она доверчиво, как это делают дети, ухватилась за
мою руку и встала на самом краю, - я так давно здесь не была и забыла страх
высоты, - она улыбнулась, а глаза ее стали совсем грустными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14