Молодой таможенник только головой покачал.
— Ничего себе продукты.
И, опять обратясь к верхней полке с толстыми чемоданами, ткнул пальцем в следующий:
— А что в этом?
Удручённый пан Северин решил быть хотя бы последовательным и опять ответил:
— Продукты.
Опять сняли с верхней полки жуткую тяжесть. Откинули крышку чемодана, и глазам присутствующих предстали уложенные аккуратными рядами, переложенные мягкой бумагой литровые бутылки то ли «Столичной», то ли другой такой же замечательной водки.
— О, в самом деле продукты! — обрадовался пан Северин.
Немедля он достал одну из бутылок, и все трое тут же её осушили, уединившись в туалете. Остальной багаж пана Северина уже не вызвал интереса у таможенников, а пан Северин так никогда и не узнал, что же он такое привёз.
Однажды пан Северин приобрёл мотоцикл ИЖ-750 с коляской. Кто-то помог ему доставить мотоцикл на вокзал в Бресте, и метров за двести до цели кончился бензин. Поезд отправлялся через две минуты. Тут рядом остановились двое русских, тоже на мотоцикле. У сидящего сзади была канистра в руках.
— Это бензин? — крикнул пан Северин, подбегая к нему.
— Нет, это нефть, — ответил озадаченный русский, но его ответ запоздал. Выхватив канистру из рук мотоциклиста, пан Северин спешно отлил немного её содержимого в бак своего мотоцикла.
Каким образом мотоцикл доехал до вокзала и как удалось его погрузить в поезд, вопреки правилам, с пятью литрами горючего в баке, понятия не имею. Возможно, виной всему спешка. Волнение пассажиров часто передаётся обслуживающему поезд персоналу, а в случаях с паном Северином это было обычным явлением. Во всяком случае мотоцикл отбыл из Бреста, прибыл в Варшаву, и наступил момент, когда следовало его получить в багажном отделении Главного вокзала.
Хорошо зная своего мужа, жена пана Северина заявила, что на мотоцикле он поедет только через её труп. Пусть ведёт мотоцикл кто-нибудь другой. Нашёлся умелец, бывший мастер мотоциклетного спорта. На вокзал пан Северин отправился вместе с ним.
Покончив с формальностями, пан Северин вывел из багажного отделения мотоцикл за руль, и мотогонщик пнул стартер. Двигатель оглушительно выстрелил и замолчал, из выхлопной трубы вылетела туча чёрного дыма. Гонщик пнул вторично, мотор заработал, только как-то странно. Немедля оба сели и выехали на Товарную улицу под аккомпанемент оглушительных выстрелов. На Товарной улице мотоцикл дал завершающий залп и отключился. Ничего не понимающий мотоциклист с трудом вновь завёл двигатель, домчался до площади Завиши, залихватски вскочил на тротуар, с трудом направил свою непослушную машину на мостовую, промчался по её середине, потом мотоцикл упрямо ворвался опять на тротуар, оглушительно стреляя и распугивая прохожих. Над улицей и тротуаром повисли клубы чёрного дыма, а проклятый мотор опять заглох. На почтительном расстоянии столпились привлечённые канонадой прохожие, а мотогонщик, вытирая пот с лица, признался пану Северину, что последний раз сидел на мотоцикле ещё до войны, а с мотоциклами с коляской вообще не имел дела никогда. И закончил проклятиями в адрес хвалёного русского бензина.
В создавшейся ситуации пану Северину некогда было отстаивать честь русского бензина и выводить гонщика из заблуждения. Не время и не место.
— Ничего! — мужественно заявил он. — Только бы добраться до бензоколонки.
По-прежнему в облаках чёрного дыма и под непрерывным обстрелом добрались они совершенно невероятным слаломом до Иерусалимских Аллей, и тут мотор злорадно заглох как раз на трамвайных путях. Разогнавшийся трамвай, оглушительно трезвоня, был уже близко. Проявив удивительное самообладание, пан Северин соскочил с сиденья и оттащил с рельсов мотоцикл вместе с уцепившимся за руль гонщиком. Наблюдавший все это милиционер сначала остолбенел, потом подскочил с претензиями. Ему в красках описали случившееся, нещадно понося Советский Союз с его бензином и русских вообще. Кое-как добрались наконец до бензоколонки и, не слив оставшуюся в баке нефть, влили туда десять литров бензина.
— Пустяки! — беззаботно заметил пан Северин. — Само по себе смешается.
Гонщик не имел сил возражать. Все ещё стреляя и испуская чёрный дым, добрались они до гаража мотогонщика, где пан Северин оставил своё приобретение, а потом забыл, где располагался гараж, и долго не мог его отыскать.
* * *
Это были очень трудные годы в моей жизни. Восемь часов ежедневно я проводила на работе, потом ехала к матери за сыном, делала покупки в магазинах, пыталась вести домашнее хозяйство и постоянно брала на дом дополнительную работу, потому что денег катастрофически не хватало. Для самой себя у меня уже не оставалось ни времени, ни сил.
Очень выгодная халтура со статистическими расчётами, о которой я уже упоминала, скоро закончилась, электрификация Польши шла к концу. А тут ещё при последнем расчёте со мной меня надули самым мерзким образом. Я подписала договор не глядя (привычка, оставшаяся у меня до сих пор), получила толстую пачку бумаг для обработки — этакое Эльдорадо! — сделала все в срок и уже предвкушала крупный заработок. Дудки! Заплатили мне только четверть следуемой суммы, объясняя, что это была только четверть упомянутого в договоре объёма, дескать, там не было проставлено количество страниц. Меня чуть кондрашка не хватил, это был наглый обман, за выполненную мною работу полагалось именно столько денег, сколько я ожидала, но что поделаешь?
Проработав два года, я решила родить второго ребёнка. Положение одного ребёнка в семье я на собственном горьком опыте считала величайшим несчастьем, а мне очень не хотелось, чтобы мой сын был несчастным. Женщина всегда сумеет настоять на своём, и во время летнего отпуска в Ромбке я уже, слава Богу, была беременной.
Ромбка — это деревня в трех с половиной километрах к западу от Лебы, расположенная между морем и озером. Тогда в этой деревушке было всего три избы, и вела к ней абсолютно непроезжая дорога, вся в ухабах и выбоинах, но меня это тогда не волновало, поскольку машины у нас ещё не было. Как мы туда добрались — не помню. Озеро было у нас под носом, к морю же надо было идти с полчаса через восхитительный лес, кишащий кровопийцами-комарами. Как только из лесу человек выходил к морскому берегу, комары тут же кончались, так что требовалось выдержать лишь полчаса.
Отдыхали мы двумя семействами, было нас шесть человек: мы втроём и Янка с мужем и ребёнком. В своё время она вышла за Доната, в своё время родила Кшиштофа, которому тогда было два с половиной годика. Моему сыну было уже пять с половиной. В одном из рыбачьих домиков мы сняли по комнатке наверху, и обошлись они нам задёшево, ибо в те годы Ромбку мало кто знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Ничего себе продукты.
И, опять обратясь к верхней полке с толстыми чемоданами, ткнул пальцем в следующий:
— А что в этом?
Удручённый пан Северин решил быть хотя бы последовательным и опять ответил:
— Продукты.
Опять сняли с верхней полки жуткую тяжесть. Откинули крышку чемодана, и глазам присутствующих предстали уложенные аккуратными рядами, переложенные мягкой бумагой литровые бутылки то ли «Столичной», то ли другой такой же замечательной водки.
— О, в самом деле продукты! — обрадовался пан Северин.
Немедля он достал одну из бутылок, и все трое тут же её осушили, уединившись в туалете. Остальной багаж пана Северина уже не вызвал интереса у таможенников, а пан Северин так никогда и не узнал, что же он такое привёз.
Однажды пан Северин приобрёл мотоцикл ИЖ-750 с коляской. Кто-то помог ему доставить мотоцикл на вокзал в Бресте, и метров за двести до цели кончился бензин. Поезд отправлялся через две минуты. Тут рядом остановились двое русских, тоже на мотоцикле. У сидящего сзади была канистра в руках.
— Это бензин? — крикнул пан Северин, подбегая к нему.
— Нет, это нефть, — ответил озадаченный русский, но его ответ запоздал. Выхватив канистру из рук мотоциклиста, пан Северин спешно отлил немного её содержимого в бак своего мотоцикла.
Каким образом мотоцикл доехал до вокзала и как удалось его погрузить в поезд, вопреки правилам, с пятью литрами горючего в баке, понятия не имею. Возможно, виной всему спешка. Волнение пассажиров часто передаётся обслуживающему поезд персоналу, а в случаях с паном Северином это было обычным явлением. Во всяком случае мотоцикл отбыл из Бреста, прибыл в Варшаву, и наступил момент, когда следовало его получить в багажном отделении Главного вокзала.
Хорошо зная своего мужа, жена пана Северина заявила, что на мотоцикле он поедет только через её труп. Пусть ведёт мотоцикл кто-нибудь другой. Нашёлся умелец, бывший мастер мотоциклетного спорта. На вокзал пан Северин отправился вместе с ним.
Покончив с формальностями, пан Северин вывел из багажного отделения мотоцикл за руль, и мотогонщик пнул стартер. Двигатель оглушительно выстрелил и замолчал, из выхлопной трубы вылетела туча чёрного дыма. Гонщик пнул вторично, мотор заработал, только как-то странно. Немедля оба сели и выехали на Товарную улицу под аккомпанемент оглушительных выстрелов. На Товарной улице мотоцикл дал завершающий залп и отключился. Ничего не понимающий мотоциклист с трудом вновь завёл двигатель, домчался до площади Завиши, залихватски вскочил на тротуар, с трудом направил свою непослушную машину на мостовую, промчался по её середине, потом мотоцикл упрямо ворвался опять на тротуар, оглушительно стреляя и распугивая прохожих. Над улицей и тротуаром повисли клубы чёрного дыма, а проклятый мотор опять заглох. На почтительном расстоянии столпились привлечённые канонадой прохожие, а мотогонщик, вытирая пот с лица, признался пану Северину, что последний раз сидел на мотоцикле ещё до войны, а с мотоциклами с коляской вообще не имел дела никогда. И закончил проклятиями в адрес хвалёного русского бензина.
В создавшейся ситуации пану Северину некогда было отстаивать честь русского бензина и выводить гонщика из заблуждения. Не время и не место.
— Ничего! — мужественно заявил он. — Только бы добраться до бензоколонки.
По-прежнему в облаках чёрного дыма и под непрерывным обстрелом добрались они совершенно невероятным слаломом до Иерусалимских Аллей, и тут мотор злорадно заглох как раз на трамвайных путях. Разогнавшийся трамвай, оглушительно трезвоня, был уже близко. Проявив удивительное самообладание, пан Северин соскочил с сиденья и оттащил с рельсов мотоцикл вместе с уцепившимся за руль гонщиком. Наблюдавший все это милиционер сначала остолбенел, потом подскочил с претензиями. Ему в красках описали случившееся, нещадно понося Советский Союз с его бензином и русских вообще. Кое-как добрались наконец до бензоколонки и, не слив оставшуюся в баке нефть, влили туда десять литров бензина.
— Пустяки! — беззаботно заметил пан Северин. — Само по себе смешается.
Гонщик не имел сил возражать. Все ещё стреляя и испуская чёрный дым, добрались они до гаража мотогонщика, где пан Северин оставил своё приобретение, а потом забыл, где располагался гараж, и долго не мог его отыскать.
* * *
Это были очень трудные годы в моей жизни. Восемь часов ежедневно я проводила на работе, потом ехала к матери за сыном, делала покупки в магазинах, пыталась вести домашнее хозяйство и постоянно брала на дом дополнительную работу, потому что денег катастрофически не хватало. Для самой себя у меня уже не оставалось ни времени, ни сил.
Очень выгодная халтура со статистическими расчётами, о которой я уже упоминала, скоро закончилась, электрификация Польши шла к концу. А тут ещё при последнем расчёте со мной меня надули самым мерзким образом. Я подписала договор не глядя (привычка, оставшаяся у меня до сих пор), получила толстую пачку бумаг для обработки — этакое Эльдорадо! — сделала все в срок и уже предвкушала крупный заработок. Дудки! Заплатили мне только четверть следуемой суммы, объясняя, что это была только четверть упомянутого в договоре объёма, дескать, там не было проставлено количество страниц. Меня чуть кондрашка не хватил, это был наглый обман, за выполненную мною работу полагалось именно столько денег, сколько я ожидала, но что поделаешь?
Проработав два года, я решила родить второго ребёнка. Положение одного ребёнка в семье я на собственном горьком опыте считала величайшим несчастьем, а мне очень не хотелось, чтобы мой сын был несчастным. Женщина всегда сумеет настоять на своём, и во время летнего отпуска в Ромбке я уже, слава Богу, была беременной.
Ромбка — это деревня в трех с половиной километрах к западу от Лебы, расположенная между морем и озером. Тогда в этой деревушке было всего три избы, и вела к ней абсолютно непроезжая дорога, вся в ухабах и выбоинах, но меня это тогда не волновало, поскольку машины у нас ещё не было. Как мы туда добрались — не помню. Озеро было у нас под носом, к морю же надо было идти с полчаса через восхитительный лес, кишащий кровопийцами-комарами. Как только из лесу человек выходил к морскому берегу, комары тут же кончались, так что требовалось выдержать лишь полчаса.
Отдыхали мы двумя семействами, было нас шесть человек: мы втроём и Янка с мужем и ребёнком. В своё время она вышла за Доната, в своё время родила Кшиштофа, которому тогда было два с половиной годика. Моему сыну было уже пять с половиной. В одном из рыбачьих домиков мы сняли по комнатке наверху, и обошлись они нам задёшево, ибо в те годы Ромбку мало кто знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92