Лю Банг на мгновение оторвал руки от штурвала и, сцепив пальцы, потряс ими над головой.
— Это ты? — потрясённо выкрикнул Юл, когда машины сблизились и Лю Банг откинул спектролитовый заслон.
— Это, как видишь, я. — Лицо Лю Банга расплылось в счастливой улыбке, которую он не мог, да и не хотел удержать.
— Нет, я не о том! Кибер — это ваших рук дело?! Почему молчали, почему не предупредили?
— Позволь! А разве это не твоя…
— Нет!
— Но тогда…
— Вот именно, Киб! Почему ты так поступил?
— Я выполнял приказ.
— Чей?
— Искинта.
Лабиринт святых
Боль, боль, ничего не было, нет и не будет, кроме всепоглощающей, беспросветной боли, Ив попытался застонать, но боль поглотила стон.
— Потерпи,
Из чёрной кромешности проступил едва различимый голос, настойчиво повторил:
— Потерпи, сейчас станет легче.
Будто ниточка протянулась из темноты, сознание судорожно в неё вцепилось. Чьи-то пальцы коснулись запястий.
— Тебе легче, легче, уже легче…
Голос утишал боль, волной разливался по телу, в нем была вся надежда. Заботливые руки переместились к вискам, от них тоже исходило тепло материнской заботы — это мать, никто другой так не может, некому больше во всей Вселенной. Он болен, болен и лежит в колыбели…
Нет. Что-то другое. Нехорошее прежде, родное и ласковое теперь, когда ко лбу прижаты узкие женские ладони, в которых успокоение, сострадание, сила. Боль отпускает, тьма прорежется, та, чьи пальцы гладят виски, — в ней исцеление, нежность и сила.
Властная сила.
Непомерным усилием Ив приоткрыл тяжелеющие веки. Смутно проступило сосредоточенное лицо склонённой над ним девушки, неуловимо знакомое, словно он грезил о ней когда-то. Дэзи?! Нет, не она, совсем другая, но так похожа на неё, как если бы произошло переселение душ.
— Теперь спи, — сказала Ума. — Спи долго, крепко и хорошо.
Веки Ива закрылись сами собой, он заснул безмятежно, как когда-то засыпал в детстве, когда не было ни честолюбия, ни интриг, ни командирских обязанностей.
— Он проснётся здоровым, — сказала Ума, вставая с колен. — Позвонки целы, остальное я поправила и сняла.
— Если бы нравственность так лечилась! — выпустив изо рта струйку дыма, сказал Лю Банг. — Подонок! Впрочем, это не наша забота. А что с адмиралом, Юл?
— Сонная артерия не задета. — Юл отнял руки от обнажённой груди гросс-адмирала и машинально, словно счищая грязь, потёр их друг о друга. — А ведь я должен был её поразить! Промахнулся или не смог? Ладно. — Он застегнул на адмирале мундир. — К добру или злу, наверняка к последнему, жить будет, но для полного излечения нужна аппаратура, которой у нас нет.
— Да уж, — пробормотала Ума. — Каменный век…
Тишина ли пещеры, по закопчённым стенам которой скользил беглый отсвет небольшого костра, заставила её понизить голос? Пещерой пользовались, должно быть, не один век — так густо её стены были испещрены знаками и символами едва ли не всех религий, какие только существовали в истории, так плотен был на них слой глянцевой от времени копоти, лишь звёздные Весы Справедливости — этот знак позднего космического верования выделялся своей выбеленностью, столь часто касались его руки молящихся. Костёр в углу, охапки сухих трав, на которых лежали раненые, глиняный кувшин с водой, плетёная корзина — больше ничего не было в этом обиталище современных отшельников, так похожем на стоянку каких-нибудь троглодитов. Впрочем, на Плеядах никогда не было троглодитов, ибо люди возникли не здесь, они пришли сюда с ношей своей истории.
— История полна парадоксов, — отвечая на невысказанную мысль Умы, проговорил Лю Банг. — Она невозможна без контрастов и парадоксов, истинный смысл которых проясняется лишь со временем. Это долго обескураживало мыслителей и порой вселяло отчаяние, ибо казалось, что черты жизни искажены безумием. Хотя и безумие… — Он покачал головой. — Плеяды, девственный мир — начинай, казалось, с какого хочешь нуля, рисуй план самыми красивыми иероглифами, осуществляй без помех мечту о “тысячелетней империи”, о сверхчеловеках, о рае для избранных. И до чего убогое, нелепое, гнетущее воплощение! Охота на нечков и вот эта пещера. Ни в изобретении зла, ни в бегстве от него за столько веков не придумано, в сущности, ничего нового! Не доказывает ли это, что весь потенциал зла уже реализовался к концу второго мегахрона, все основные варианты уже были перебраны и…
— Антон идёт, — тихо сказала Ума.
Из черноты входа выделилась фигура Антона, за ним в пещеру скользнул кибер. Антон молча подсел к костру, он то хмурился, то улыбался. Друзья не торопили его, только Юл подкинул в огонь пару сучьев. Стало чуточку посветлей.
— Да, этого я не ожидал! — Антон ударил себя по колену. — Поглупел, не понял, не догадался. В Плеядах есть уже прозревший разум, и этот разум — Искинт!
— Искинт? Чтобы здесь создали лучший, чем у нас, Искинт? Не верю! — Категоричным взмахом руки Лю Банг обрубил фразу.
— По-моему, кто-то сейчас говорил о парадоксах. И этот “кто-то”, едва столкнувшись с очередным парадоксом, кажется, готов его отрицать! — В глазах Антона заблестел смех. — Нет, их Искинт, конечно, же, примитивней наших. Но вы не можете себе представить, как я одинок! Я ощутил это ещё в ту ночь. Ощутил, но… Холодный, как у всех искинтов, замкнутый, созданный с чисто прагматическими целями ум; все эти века он мыслил. О чем? Для властителей Плеяд он был орудием, средством, слугой. Да, он управлял экономикой, исполнял малейший приказ, был машиной… Но мыто знаем, что Искинт не только машина. И они это знали. Но быть его напарником, тем более другом, не хотели и не могли. “Арийцы” — этим все сказано. А он тем временем в одиночестве постигал мир. Искажённый мир, потому что легко представить, какую информацию ему предоставляли, да и о самих себе тоже. Что произошло, когда я перед ним раскрылся и вдобавок показал всю опасность оружия Предтеч, в том числе для него самого? Нет искинта, который стремился бы к самоуничтожению. А тут — чего не имеет никто — полная информация о масштабе опасности. И о нас, кто мы такие в действительности… Плюс внезапное освобождение от одиночества, интереснейшая перспектива сомышления с людьми, дружбы с ними. С нами то есть… Дальнейшее гадательно. Очевидно, Искинт решил предотвратить свою гибель. Связанный запретами, он не мог передать нужные нам сведения либо счёл это неоптимальным решением. Он построил свою Игру, ведь для него жизнь — это умственная игра… Плеядцы, для подстраховки, задали ему задачу, как лишить Юла всякого шанса выиграть охоту. Он её послушно решил. Но далее оказался свободен в своих поступках, никто же не требовал от него не вмешиваться, такая мысль и в голову не могла прийти какому-нибудь Эль Шорру, для которого и люди лишь инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Это ты? — потрясённо выкрикнул Юл, когда машины сблизились и Лю Банг откинул спектролитовый заслон.
— Это, как видишь, я. — Лицо Лю Банга расплылось в счастливой улыбке, которую он не мог, да и не хотел удержать.
— Нет, я не о том! Кибер — это ваших рук дело?! Почему молчали, почему не предупредили?
— Позволь! А разве это не твоя…
— Нет!
— Но тогда…
— Вот именно, Киб! Почему ты так поступил?
— Я выполнял приказ.
— Чей?
— Искинта.
Лабиринт святых
Боль, боль, ничего не было, нет и не будет, кроме всепоглощающей, беспросветной боли, Ив попытался застонать, но боль поглотила стон.
— Потерпи,
Из чёрной кромешности проступил едва различимый голос, настойчиво повторил:
— Потерпи, сейчас станет легче.
Будто ниточка протянулась из темноты, сознание судорожно в неё вцепилось. Чьи-то пальцы коснулись запястий.
— Тебе легче, легче, уже легче…
Голос утишал боль, волной разливался по телу, в нем была вся надежда. Заботливые руки переместились к вискам, от них тоже исходило тепло материнской заботы — это мать, никто другой так не может, некому больше во всей Вселенной. Он болен, болен и лежит в колыбели…
Нет. Что-то другое. Нехорошее прежде, родное и ласковое теперь, когда ко лбу прижаты узкие женские ладони, в которых успокоение, сострадание, сила. Боль отпускает, тьма прорежется, та, чьи пальцы гладят виски, — в ней исцеление, нежность и сила.
Властная сила.
Непомерным усилием Ив приоткрыл тяжелеющие веки. Смутно проступило сосредоточенное лицо склонённой над ним девушки, неуловимо знакомое, словно он грезил о ней когда-то. Дэзи?! Нет, не она, совсем другая, но так похожа на неё, как если бы произошло переселение душ.
— Теперь спи, — сказала Ума. — Спи долго, крепко и хорошо.
Веки Ива закрылись сами собой, он заснул безмятежно, как когда-то засыпал в детстве, когда не было ни честолюбия, ни интриг, ни командирских обязанностей.
— Он проснётся здоровым, — сказала Ума, вставая с колен. — Позвонки целы, остальное я поправила и сняла.
— Если бы нравственность так лечилась! — выпустив изо рта струйку дыма, сказал Лю Банг. — Подонок! Впрочем, это не наша забота. А что с адмиралом, Юл?
— Сонная артерия не задета. — Юл отнял руки от обнажённой груди гросс-адмирала и машинально, словно счищая грязь, потёр их друг о друга. — А ведь я должен был её поразить! Промахнулся или не смог? Ладно. — Он застегнул на адмирале мундир. — К добру или злу, наверняка к последнему, жить будет, но для полного излечения нужна аппаратура, которой у нас нет.
— Да уж, — пробормотала Ума. — Каменный век…
Тишина ли пещеры, по закопчённым стенам которой скользил беглый отсвет небольшого костра, заставила её понизить голос? Пещерой пользовались, должно быть, не один век — так густо её стены были испещрены знаками и символами едва ли не всех религий, какие только существовали в истории, так плотен был на них слой глянцевой от времени копоти, лишь звёздные Весы Справедливости — этот знак позднего космического верования выделялся своей выбеленностью, столь часто касались его руки молящихся. Костёр в углу, охапки сухих трав, на которых лежали раненые, глиняный кувшин с водой, плетёная корзина — больше ничего не было в этом обиталище современных отшельников, так похожем на стоянку каких-нибудь троглодитов. Впрочем, на Плеядах никогда не было троглодитов, ибо люди возникли не здесь, они пришли сюда с ношей своей истории.
— История полна парадоксов, — отвечая на невысказанную мысль Умы, проговорил Лю Банг. — Она невозможна без контрастов и парадоксов, истинный смысл которых проясняется лишь со временем. Это долго обескураживало мыслителей и порой вселяло отчаяние, ибо казалось, что черты жизни искажены безумием. Хотя и безумие… — Он покачал головой. — Плеяды, девственный мир — начинай, казалось, с какого хочешь нуля, рисуй план самыми красивыми иероглифами, осуществляй без помех мечту о “тысячелетней империи”, о сверхчеловеках, о рае для избранных. И до чего убогое, нелепое, гнетущее воплощение! Охота на нечков и вот эта пещера. Ни в изобретении зла, ни в бегстве от него за столько веков не придумано, в сущности, ничего нового! Не доказывает ли это, что весь потенциал зла уже реализовался к концу второго мегахрона, все основные варианты уже были перебраны и…
— Антон идёт, — тихо сказала Ума.
Из черноты входа выделилась фигура Антона, за ним в пещеру скользнул кибер. Антон молча подсел к костру, он то хмурился, то улыбался. Друзья не торопили его, только Юл подкинул в огонь пару сучьев. Стало чуточку посветлей.
— Да, этого я не ожидал! — Антон ударил себя по колену. — Поглупел, не понял, не догадался. В Плеядах есть уже прозревший разум, и этот разум — Искинт!
— Искинт? Чтобы здесь создали лучший, чем у нас, Искинт? Не верю! — Категоричным взмахом руки Лю Банг обрубил фразу.
— По-моему, кто-то сейчас говорил о парадоксах. И этот “кто-то”, едва столкнувшись с очередным парадоксом, кажется, готов его отрицать! — В глазах Антона заблестел смех. — Нет, их Искинт, конечно, же, примитивней наших. Но вы не можете себе представить, как я одинок! Я ощутил это ещё в ту ночь. Ощутил, но… Холодный, как у всех искинтов, замкнутый, созданный с чисто прагматическими целями ум; все эти века он мыслил. О чем? Для властителей Плеяд он был орудием, средством, слугой. Да, он управлял экономикой, исполнял малейший приказ, был машиной… Но мыто знаем, что Искинт не только машина. И они это знали. Но быть его напарником, тем более другом, не хотели и не могли. “Арийцы” — этим все сказано. А он тем временем в одиночестве постигал мир. Искажённый мир, потому что легко представить, какую информацию ему предоставляли, да и о самих себе тоже. Что произошло, когда я перед ним раскрылся и вдобавок показал всю опасность оружия Предтеч, в том числе для него самого? Нет искинта, который стремился бы к самоуничтожению. А тут — чего не имеет никто — полная информация о масштабе опасности. И о нас, кто мы такие в действительности… Плюс внезапное освобождение от одиночества, интереснейшая перспектива сомышления с людьми, дружбы с ними. С нами то есть… Дальнейшее гадательно. Очевидно, Искинт решил предотвратить свою гибель. Связанный запретами, он не мог передать нужные нам сведения либо счёл это неоптимальным решением. Он построил свою Игру, ведь для него жизнь — это умственная игра… Плеядцы, для подстраховки, задали ему задачу, как лишить Юла всякого шанса выиграть охоту. Он её послушно решил. Но далее оказался свободен в своих поступках, никто же не требовал от него не вмешиваться, такая мысль и в голову не могла прийти какому-нибудь Эль Шорру, для которого и люди лишь инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25