Огромный город, все ли звезды будут светить тебе год спустя? Уцелеешь ли сам?
Антон понуро опустил голову. Где же путь? Как выявить тех, кому все известно, выдаст ли кого-нибудь волна мыслечувств или у всех причастных она надёжно заблокирована? Скорее всего, заблокирована, даже наверняка заблокирована.
Выкрасть бы Падишаха… Господи, какая только глупость не лезет в голову, когда не знаешь, что делать! А небо у них красивое…
Пройдя в комнату, Антон прилёг на кровать, закрыл глаза, неторопливо сосредоточился. В сомкнувшейся тьме, в её оглушающей пустоте медленно-медленно, как бы нехотя, стали проступать очертания жесткокрылых деревьев, их тени на отсвечивающей воде потока, на белизне плит парапета и мостовой; обозначились бредущие фигуры в тюрбанах и без — люди приостанавливаются, замедляют шаг, улыбкой отвечают звукам иллира… Лёгкое усилие приоткрыло остальное. Над светлой водой потока, наклонив голову, сидела босоногая Ума, тонкие пальцы девушки задумчиво и небрежно, словно для себя, перебирали струны, и эта музыка звала, созывала, просила о чем-то, будила в душе неясный отклик, чей смысл не мог постичь даже Антон. Крыло чёрных волос затеняло лицо Умы, притушенный взгляд не выделял никого из прохожих, так, для себя и для всех, могла бы петь залётная птаха. Антон попробовал вникнуть в происходящее, но его попытка решительно и мягко была отстранена.
“Нет! — толчком отдалось в сознании. — Не мешай!”
Картина, мигнув, погасла. Антон сменил волну поиска, и в смутной дымке воскурений обозначился вспыхивающий разноцветными огнями зал, колышущиеся, как водоросли в потоке, тени танцующих, пролетающие над ними хромофорные диски, какие-то столики внизу, за прозрачностью пола, полураскрытые рты сидящих за ними, в уши ударил топот, гомон и смех. “Я развлекаюсь, ты что, не видишь?” — отозвался в Антоне иронический голос Юла Найта.
“Ухожу, ухожу”, — мысленно сказал Антон и переключился.
Лю Банг откликнулся сразу, словно того и ждал. Сводчатое, без окон, помещение, где он находился, напоминало подвал каземата. Казалось, оно было забито рухлядью, но крохотная лампочка на столе делала все едва различимым; отчётливо выделялась лишь поверхность стола, раскрытая книга в ветхом коричневом переплёте да склонённое над ней лицо Лю Банга. Книга никак не могла быть современным Компактом, то была именно книга, раритет, ей полагалось находиться в хранилище с неизменной влажностью и температурой. Согнутая в локте рука Лю Банга сжимала погасшую трубку, пальцы другой руки отбивали по столу неуверенный такт. Нахмурясь, Лю Банг тотчас прервал своё занятие и повернулся к Антону.
“Очень кстати! Не вспомнишь ли, кто правил Англией, когда Ньютон создавал свою механику? Нет? А чьим придворным был Пушкин? Тоже нет? Прелестно! Прошло всего шесть-семь веков, всякий знает Пушкина, но только специалист помнит, кто тогда был императором; вот это я и хотел уточнить. То есть как зачем? Строители и граждане будущего есть везде. Окажись в руках того государя императора атомная бомба, кто стал бы ему противником? Здесь параллельная ситуация. И всюду чимандры. Толпы, в которых не разглядишь лица. Теперь я понимаю, почему Диоген днём с огнём искал человека… Вот и я занят тем же: ищу разумных. Пока все”.
Связь прекратилась. Помедлив, Антон открыл глаза, уставился в темноту комнаты. В окно, дробя тени, заглядывали мохнатые жгучие звезды, за перегородкой кто-то, не считаясь с веком, по-своему, по-домашнему, трубил во все носовые завёртки. Диковинный хрипящий звук заставил Антона улыбнуться: ну и звукопроводимость, кое-кто явно нажился при строительстве отеля…
Нажился! Если здесь каждый за себя и лишь один бог за всех, то почему эта простая мысль до сих пор не пришла в голову?
А потому и не пришла, что в предстоящей борьбе никакой традиционный приём не мог принести успеха, уж в этих-то хитростях противник был изощрён всем своим многовековым опытом. Но ведь всякую силу можно обратить против самой себя!
Стряхнув оцепенение, Антон вскочил и подсел к терминалу. Придирчиво оглядел технику. М-да… Графическая и речевая связь, допотопный дисплей, облупившаяся на кожухе плёнка антикоррозийного протектора, никаких, само собой, выводных контактов, обычное гостиничное барахло, примитив, которому место под портретом отца кибернетики Норберта Винера, но всё-таки это связь с Центральным Искинтом. Не зажигая света, Антон ногтем открутил крепёжные винты, снял кожух, кончиками пальцев ощупал схему. Ничего, канал развёртки довольно широк, можно попробовать, Антон тронул рычажок переключателя, экран налился белесым светом, на панели зажёгся рубиновый огонёк,
— Задача на метаязыке, — тихо сказал Антон,
— Готов, — последовал бесстрастный ответ.
Для выражения задачи и её ввода в Искинт требовался светокарандаш, но Антон им не воспользовался, не это ему было нужно. Лёгким касанием пальцев он, точно зверька, огладил шершавый инвентор, тронул грани смежных кристаллов, пока не ощутил знакомое покалывание, и тогда, опустив ладони, сосредоточился на этом щемящем покалывании, представил, как под кожей ладони исчезает холодок соприкосновения с веществом, как вместе с холодком исчезают его твёрдость, и нет уже больше ни пальцев, ни вещества, ни тесной комнаты, ни аппарата в ней, а есть только человеческое “я”, движущееся навстречу тому, что скрыто в Ис-кинте, сливающееся с ним.
Мгновение перехода, как всегда, выпало из сознания, Внезапно Антон стал не тем, чем был, он бесплотно завис в волне необозримого, почему-то белого, как полуденный туман, океана, и эта волна колыхнула его сознание, или, наоборот, сознание всколыхнуло всю эту туманную и неощутимую вокруг белизну. Что-то вроде изумления передалось Антону, он привычно и быстро откликнулся, и тогда в его сознании вспышкой возник вопрос, который нельзя было выразить словами, как, впрочем, и весь последовавший диалог, в котором человек постигал Искинта, а тот, в свою очередь, постигал собеседника.
Хотя можно ли это назвать постижением? Один из величайших философов, Карл Маркс, ещё в докибернетическую эпоху, к ужасу примитивных материалистов, высказал ту, впоследствии самоочевидную мысль, что и машине присуща своя, особого рода “душа”, выражающаяся в действии законов её функционирования, Тем более это относилось к Искинту, искусственному интеллекту целой планеты, главному управителю всех её техносистем, чья память вмещала все и вся, чей мозг одновременно решал тысячи задач, отвечал на тысячи запросов и выдавал миллионы команд. Да, у Искинта была своя “душа”, огромная и сложная, как он сам, её-то Антон и воспринял как бескрайне колышущийся, неосязаемый, туманно белеющий океан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25