Её губы беззвучно шептали, но слова отдавались в каждом.
Зла раскрылись очи, очи,
Веет холод ночи, ночи,
Души слабеет твердь, твердь,
Подступает смерть, смерть.
Стань светлее, круг, круг,
Ближе, ближе, друг, друг
Вглядись в его лицо, лицо,
Крепче стань, Кольцо, Кольцо!
В тебе душа моя, моя,
Во мне душа твоя, твоя,
До скончания годин, годин,
Ты отныне не один, не один,
С тобою всюду Круг, Круг,
С тобой навеки Друг, Друг!
С последними, такими детскими, наивными, как заговор, заклинание, словами Ума замкнула цепь протянутых рук. Кольцо засияло ровным блеском, взмыло над головами, в его свете на миг померкло все окружающее. Тело Антона сделалось невесомым, блаженным, а когда зрение и тяжесть вернулись, он обнаружил себя под звёздно распахнутым небом, босым и нагим мальчишкой среди росного луга над обрывом неподвижной реки, в которой холодно двоилось звёздное небо. И он был там не один. Обнявшись, плечом к плечу, они стояли вокруг костерка, трое мальчиков и девочка, и он был ими, и они были им, и не было большего счастья, чем вот так стоять и смотреть на их лица, и вдыхать свежий запах трав, и чувствовать тепло огня, и слушать безмятежную тишину земли, и видеть Вселенную над собой, и ощущать тревожную, но не властную над ними близость омута, в котором застыл звёздный сполох Стожар, таких далёких и таких уже близких Плеяд. Было спокойствие земли, и было спокойствие сомкнувшихся тел и душ. Он знал всех троих, как самого себя, и они знали его, они стали ближе, чем братья и сестры, ближе, чем возлюбленные, и, чувствуя себя беззаботными детьми, все четверо знали, что им предстоит, и словно общий ток пульсировал в их телах. Крепче связи не было и быть не могло. Там, на Плеядах, их путь разойдётся, каждому, возможно, не раз придётся сменить лицо, тем более имя, все равно теперь они мгновенно узнают друг друга в любой одежде, в любом облике, найдут друг друга, как бы далеко их ни разнесло, всегда будут точно пальцы одной руки, готовой, если потребуется, мгновенно сжаться в кулак, вот эти мальчики и эта девочка, дети Земли, дети человечества, в последний раз собравшиеся вместе, час назад совсем не знавшие друг друга, а теперь нерасторжимые, пока дышат, живут, надеются.
Их объятия длились, и с ними был миллионы лет назад зажжённый их предками огонь костра, была вечная Земля, и вечное небо, и свежий запах травы, и неподвижно струящаяся река — все, чем жил и будет жить человеческий род, какие бы звезды над ним ни светили.
Так продолжалось, может быть, мгновение, может быть, век. Наконец Ума медленно-медленно убрала руки с плеч товарищей, худая грудь девочки опала в протяжном вздохе — и все кончилось сразу: они очутились перед полупотухшим камином, у ног девушки лежал забытый иллир, и она, точно просыпаясь, нагнулась к нему.
Все четверо не обменялись и словом. Слова больше не были нужны им, только Юл едва заметным движением погладил иллир.
Из темноты выдвинулась фигура Аронга.
— Последнее напутствие вам, а может быть, самому себе. — Он помедлил, зорко вглядываясь в их лица. — Вскоре вас уже не будет здесь, а население Плеяд увеличится на четверых. Не ваша забота, как это произойдёт, каким образом мы впишем в память их инстинктов все данные о вас, словно они были там изначально. Не это существенно.,
Нахмурившись, Аронг взбил догорающие поленья, и отсвет углей, прежде чем они вспыхнули, налил его глаза краснотой. “Совсем как у нечка, — содрогнулся Антон. — Совсем как у нечка”.
— Важно другое. — Аронг выпрямился. — Вам уже пришлось нелегко, когда вы сбрасывали запреты, чтобы не выделяться среди обитателей Плеяд и быть готовыми ко всему. Там придётся ещё трудней, вы знаете это. Было ли у вас, однако, время задуматься над менее очевидным? То, чем мы живы, может обернуться против нас, и противник на это рассчитывает. Мы выглядим слабыми не только потому, что у них есть новое сверхмощное оружие, а у нас его нет. И даже не потому, что древние навыки войн нами изгнаны и забыты. Корень глубже. Сила социального зла в том, что оно не знает никаких запретов, тогда как все, ему противостоящее, обязано выбирать средства, иначе оно выродится в не меньшее зло. На первый взгляд, такое самоограничение пагубно, однако вся наша история доказала, что вне морали победа недолговечна, тлетворна и обратима и что за внешней слабостью добра скрыт источник неодолимой силы. У вас не только задача все узнать о новом оружии. Куда важнее, чтобы там, на Плеядах, поняли, у кого настоящая сила. Докажите её! Отрезвите их — тогда и бойни не будет. Безоружные, опрокиньте вооружённого, вы можете и должны это сделать!
Отец и сын
Маленький, едва в половину солнечного, диск Альциона клонился к закату, но ярый бело-голубой блеск светила ещё не ослаб, прямолинейная, до самого горизонта, геометрия улиц и площадей Авалона была залита им, так что даже густые синие тени ничего не скрывали внизу: башни, пики, спирали и купола зданий, возвышаясь, сверкали в этом неистовом свете, а дома победней сахарно белели там, где их не накрывала тень небоскрёбов. Те же яркие лучи Альциона обдавали человека на открытой веранде, который, выпятив нижнюю губу, в задумчивости смотрел на столицу Империи, словно вся она была огромной, только ему понятной шахматной доской, на которой складывалась незримая для чужих глаз, сложная и волнующая позиция. Ручной вышивки халат с золотыми драконами, изрядно потёртый в локтях, был небрежно распахнут на беловатой груди, как если бы человеку было решительно наплевать, видит ли его кто в этой затрапезности или нет, хотя в отдалении возвышался дворец самого Падишаха, и его телескопические окна были нацелены во все стороны.
— К дженту Эль Шорру с назначенным свиданием его сын Ив Шорр, — донёсся шёпот элсекра.
Эль Шорр машинально взглянул на часы: все правильно, сын прибыл с военной точностью.
— Пусть войдёт.
Выражение его лица не изменилось, когда он, тяжело ступая, вошёл в помещение. Но как только дверь комнаты заскользила вбок, хмурость тотчас сменилась отеческой улыбкой, которая сделала его рыхлое лицо домашним, почти добродушным.
— Входи, входи, капитан. Уже капитан! Славно, мой мальчик, так и надо.
Казалось, он при этом забыл, что своим быстрым продвижением сын обязан прежде всего ему, и с восхищением оглядел рослую фигуру своего отпрыска, его мундир, в хромолитовых наплечьях которого над искрящейся спиралью Галактики вспыхивали скрещения голубоватых молний. Ив чуть смущённо улыбнулся в ответ, так секунду-другую они стояли друг против друга.
— А твоего слугу надо прибить. — Отец ласковым движением снял с рукава мундира пушинку.
— А что надо сделать с твоим нечком, чтобы у первого советника Падишаха появился новый халат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Зла раскрылись очи, очи,
Веет холод ночи, ночи,
Души слабеет твердь, твердь,
Подступает смерть, смерть.
Стань светлее, круг, круг,
Ближе, ближе, друг, друг
Вглядись в его лицо, лицо,
Крепче стань, Кольцо, Кольцо!
В тебе душа моя, моя,
Во мне душа твоя, твоя,
До скончания годин, годин,
Ты отныне не один, не один,
С тобою всюду Круг, Круг,
С тобой навеки Друг, Друг!
С последними, такими детскими, наивными, как заговор, заклинание, словами Ума замкнула цепь протянутых рук. Кольцо засияло ровным блеском, взмыло над головами, в его свете на миг померкло все окружающее. Тело Антона сделалось невесомым, блаженным, а когда зрение и тяжесть вернулись, он обнаружил себя под звёздно распахнутым небом, босым и нагим мальчишкой среди росного луга над обрывом неподвижной реки, в которой холодно двоилось звёздное небо. И он был там не один. Обнявшись, плечом к плечу, они стояли вокруг костерка, трое мальчиков и девочка, и он был ими, и они были им, и не было большего счастья, чем вот так стоять и смотреть на их лица, и вдыхать свежий запах трав, и чувствовать тепло огня, и слушать безмятежную тишину земли, и видеть Вселенную над собой, и ощущать тревожную, но не властную над ними близость омута, в котором застыл звёздный сполох Стожар, таких далёких и таких уже близких Плеяд. Было спокойствие земли, и было спокойствие сомкнувшихся тел и душ. Он знал всех троих, как самого себя, и они знали его, они стали ближе, чем братья и сестры, ближе, чем возлюбленные, и, чувствуя себя беззаботными детьми, все четверо знали, что им предстоит, и словно общий ток пульсировал в их телах. Крепче связи не было и быть не могло. Там, на Плеядах, их путь разойдётся, каждому, возможно, не раз придётся сменить лицо, тем более имя, все равно теперь они мгновенно узнают друг друга в любой одежде, в любом облике, найдут друг друга, как бы далеко их ни разнесло, всегда будут точно пальцы одной руки, готовой, если потребуется, мгновенно сжаться в кулак, вот эти мальчики и эта девочка, дети Земли, дети человечества, в последний раз собравшиеся вместе, час назад совсем не знавшие друг друга, а теперь нерасторжимые, пока дышат, живут, надеются.
Их объятия длились, и с ними был миллионы лет назад зажжённый их предками огонь костра, была вечная Земля, и вечное небо, и свежий запах травы, и неподвижно струящаяся река — все, чем жил и будет жить человеческий род, какие бы звезды над ним ни светили.
Так продолжалось, может быть, мгновение, может быть, век. Наконец Ума медленно-медленно убрала руки с плеч товарищей, худая грудь девочки опала в протяжном вздохе — и все кончилось сразу: они очутились перед полупотухшим камином, у ног девушки лежал забытый иллир, и она, точно просыпаясь, нагнулась к нему.
Все четверо не обменялись и словом. Слова больше не были нужны им, только Юл едва заметным движением погладил иллир.
Из темноты выдвинулась фигура Аронга.
— Последнее напутствие вам, а может быть, самому себе. — Он помедлил, зорко вглядываясь в их лица. — Вскоре вас уже не будет здесь, а население Плеяд увеличится на четверых. Не ваша забота, как это произойдёт, каким образом мы впишем в память их инстинктов все данные о вас, словно они были там изначально. Не это существенно.,
Нахмурившись, Аронг взбил догорающие поленья, и отсвет углей, прежде чем они вспыхнули, налил его глаза краснотой. “Совсем как у нечка, — содрогнулся Антон. — Совсем как у нечка”.
— Важно другое. — Аронг выпрямился. — Вам уже пришлось нелегко, когда вы сбрасывали запреты, чтобы не выделяться среди обитателей Плеяд и быть готовыми ко всему. Там придётся ещё трудней, вы знаете это. Было ли у вас, однако, время задуматься над менее очевидным? То, чем мы живы, может обернуться против нас, и противник на это рассчитывает. Мы выглядим слабыми не только потому, что у них есть новое сверхмощное оружие, а у нас его нет. И даже не потому, что древние навыки войн нами изгнаны и забыты. Корень глубже. Сила социального зла в том, что оно не знает никаких запретов, тогда как все, ему противостоящее, обязано выбирать средства, иначе оно выродится в не меньшее зло. На первый взгляд, такое самоограничение пагубно, однако вся наша история доказала, что вне морали победа недолговечна, тлетворна и обратима и что за внешней слабостью добра скрыт источник неодолимой силы. У вас не только задача все узнать о новом оружии. Куда важнее, чтобы там, на Плеядах, поняли, у кого настоящая сила. Докажите её! Отрезвите их — тогда и бойни не будет. Безоружные, опрокиньте вооружённого, вы можете и должны это сделать!
Отец и сын
Маленький, едва в половину солнечного, диск Альциона клонился к закату, но ярый бело-голубой блеск светила ещё не ослаб, прямолинейная, до самого горизонта, геометрия улиц и площадей Авалона была залита им, так что даже густые синие тени ничего не скрывали внизу: башни, пики, спирали и купола зданий, возвышаясь, сверкали в этом неистовом свете, а дома победней сахарно белели там, где их не накрывала тень небоскрёбов. Те же яркие лучи Альциона обдавали человека на открытой веранде, который, выпятив нижнюю губу, в задумчивости смотрел на столицу Империи, словно вся она была огромной, только ему понятной шахматной доской, на которой складывалась незримая для чужих глаз, сложная и волнующая позиция. Ручной вышивки халат с золотыми драконами, изрядно потёртый в локтях, был небрежно распахнут на беловатой груди, как если бы человеку было решительно наплевать, видит ли его кто в этой затрапезности или нет, хотя в отдалении возвышался дворец самого Падишаха, и его телескопические окна были нацелены во все стороны.
— К дженту Эль Шорру с назначенным свиданием его сын Ив Шорр, — донёсся шёпот элсекра.
Эль Шорр машинально взглянул на часы: все правильно, сын прибыл с военной точностью.
— Пусть войдёт.
Выражение его лица не изменилось, когда он, тяжело ступая, вошёл в помещение. Но как только дверь комнаты заскользила вбок, хмурость тотчас сменилась отеческой улыбкой, которая сделала его рыхлое лицо домашним, почти добродушным.
— Входи, входи, капитан. Уже капитан! Славно, мой мальчик, так и надо.
Казалось, он при этом забыл, что своим быстрым продвижением сын обязан прежде всего ему, и с восхищением оглядел рослую фигуру своего отпрыска, его мундир, в хромолитовых наплечьях которого над искрящейся спиралью Галактики вспыхивали скрещения голубоватых молний. Ив чуть смущённо улыбнулся в ответ, так секунду-другую они стояли друг против друга.
— А твоего слугу надо прибить. — Отец ласковым движением снял с рукава мундира пушинку.
— А что надо сделать с твоим нечком, чтобы у первого советника Падишаха появился новый халат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25