»
Впоследствии я не раз удивлялся этой странной прозорливости моего друга.
17 августа мы без происшествий прибыли в точку намечавшейся высадки. Но эта условная точка, как выяснилось, интереса для нас не представляла. Низкий, топкий берег, — и вдали небольшое селение, состоящее сплошь из полуразрушенных одноэтажных домиков.
— Тут пиплиотеки не найтешь, нам кород нужен! — заявил Лексинен. Он знал сорок шесть земных и тридцать восемь инопланетных языков, но на всех говорил с ингерманландским (а по определению Павла — с чухонским) акцентом.
— Лингвист прав, — поддержал его Белобрысов. — Надо дальше двигаться.
Нам у вас учиться надо,
Облака и журавли, —
Всё, чего не сыщешь рядом,
Обозначится вдали.
— Здесь нет места для стоянки, — присоединился я. — А в трёхстах километрах севернее — по картосъемке — находится крупное поселение.
— Что ж, продолжим путешествие, — подытожил Чекрыгин.
Теперь я вёл катер, следуя изгибам береговой линии. В 14.20 вдали показались как бы чёрные горбы, торчащие из моря; то были затонувшие коммерческие суда. Вскоре стали видны створные знаки, вдающийся в море мол, накренившиеся подъёмные краны, пакгаузы с провалившимися крышами. В десятке километров севернее порта, на расстоянии трёх километров от океана, за песчаными заносами, из которых торчали верхушки фонарей и засохших деревьев (там когда-то, по-видимому, был парк), простирался большой город. Среди пяти— и шестиэтажных домов выделялось несколько высоких конусообразных строений — очевидно, религиозно-культового назначения.
Я выдвинул из рубки антенну анализатора и навёл её на берег. Матовую поверхность экрана пересекла тонкая, не толще волоса, линия.
— Никаких признаков технической деятельности, никаких энергоотходов. Город пуст, — отрапортовал я.
— И всё-таки нужна визуальная проверка, — насторожённо заявил Чекрыгин. — Если там есть хоть одно разумное существо, мы обязаны разъяснить ему цель своего прибытия и испросить разрешение на временное пребывание в данном населённом пункте.
— Учтите, что при верхнем режиме катер расходует два кубика энерговещества на каждые десять километров, — предупредил я.
— Всё-таки нужен облёт. Экономия — экономией, а дело — делом.
— Есть! Иду на облёт! — чётко произнёс я. — Всем пройти в обзорную каюту!
Я повёл катер к гавани. Некоторые фарватерные бакены уцелели, другие были сорваны штормами. Сам фарватер заилился, обмелел. Метрах в ста от берега я перешёл на воздушный режим и взял курс на город. Мы его облетели дважды. Я почти не отрывал глаз от приборов, так что разглядывать улицы было некогда; успел только заметить, что со многих крыш полосами слезла зелёная или розовая краска, обнажив платиновую фактуру кровельных листов.
— По земным масштабам здесь жило около пятисот тысяч населения, — услышал я в переговорник голос Чекрыгина.
— Не заметили ли вы сооружений оборонного, военного характера? — спросил я.
— Насколько я понимаю — нет.
— Не везёт тебе, Стёпа, не на ту планету нарвался, — пошутил Белобрысов. — Но ты не огорчайся.
Если б знал Колумб заранее,
Что откроет Новый Свет, —
Заявил бы на собрании,
Что в отплытье смысла нет.
…Мы вернулись в порт, где я приводнил катер в ковше. Когда-то он служил стоянкой для небольших спортивных судов. Теперь вход в него с моря преграждал широкий песчаный бар, что было нам на руку: даже в шторм сюда не дойдёт большая волна. Пришвартовав наше судёнышко к причальной стенке, мы начали высадку. Погода стояла тёплая, но Чекрыгин приказал нам облачиться во всепогодные комбинезоны, ибо мы покидали катер на длительный срок. Последним на берег сошёл я, предварительно задраив все люки и включив охранную систему.
Мы шагали по крупным шестигранным камням, между которыми росла высокая колючая трава. От неё исходил горьковатый запах. Он не был неприятен, но чем-то тревожил меня. Я подумал, что дядя Дух сразу бы определил его ингредиенты. Вслед за этой мыслью последовала другая, уже привычная: если бы в день отлёта с Земли я предупредил Терентьева о том, что посещение «Тёти Лиры» дядей Духом таит в себе опасность, Терентьев был бы сейчас жив, и смерть его не висела бы на моей совести. Мне вспомнился стишок Белобрысова, продекламированный им по какому-то другому поводу:
В душе его таится грех,
Совсем неведомый для всех;
Но в том, в чём все его винят,
Ни капли он не виноват.
Однако здесь было не место для длительных размышлений. Нам всё время приходилось лавировать между полуразвалившимися складскими строениями, штабелями полусгнивших ящиков, колёсными грузовыми экипажами, в осевших кузовах которых колыхались стебли травы. Никаких насильственных, механических повреждений в порту я не обнаружил; все разрушения были работой времени, ветра, дождя, суточных и сезонных колебаний температуры.
Наконец мы очутились вне территории порта, и теперь шагали гуськом по низменной топкой местности, где росли колючие кусты и деревья с чешуйчатой серой корой. Впереди шёл Павел, высоко держа антенну охранного устройства, за ним — Чекрыгин, затем Лексинен, я замыкал шествие. Точнее — замыкающим был чЕЛОВЕК «Коля»; он двигался на некоторой дистанции позади людей, неся большой контейнер с космолингвистической аппаратурой, техприборами и пищеприпасами. Кругом царил покой, и лишь небольшие голубоватые птицы нарушали тишину щебетаньем и шуршаньем крыльев. Они вились вкруг нас, некоторые садились на плечи; одна облюбовала место на антенне, которую нёс Белобрысов. Птицы вели себя очень доверчиво, хоть симпатизаторов мы не включали.
Через полчаса мы поднялись на железнодорожную насыпь — такие я видел в старинных документальных земных кинофильмах, только там они были в лучшем состоянии. На этой шпалы сгнили, стальные рельсы изглодала коррозия, на полотно взбежали кусты и деревья, покачивались на чёрных стеблях серебристо-матовые цветы.
— Какие красифые цфеты! Как шаль, что мы не знаем их наименофаний! — задумчиво произнёс лингвист.
— Чует моё сердце, что не от кого нам будет узнать, как они назывались. Придётся нам самим их окрестить, — тихо ответил Павел. —
Пробившись к небу сквозь каменья,
Не зная хворей и простуд,
Седые лилии забвенья
Над неизвестностью цветут.
— Кстати, пора нам дать очередную сводку на корабль, — заявил Чекрыгин. — И нужно придумать какое-то условное наименование для этого города, чтобы они там на «Тёте Лире» оформили его на основной карте как именную точку.
— Предлагаю назвать…
— Паша, не предлагай! — перебил я своего друга. — Хватит и того, что ты нашему кораблю такое имечко дал… Я советую назвать город так: Безымянск.
— Не возражаю, — сказал Чекрыгин. Лингвист тоже возражений не имел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Впоследствии я не раз удивлялся этой странной прозорливости моего друга.
17 августа мы без происшествий прибыли в точку намечавшейся высадки. Но эта условная точка, как выяснилось, интереса для нас не представляла. Низкий, топкий берег, — и вдали небольшое селение, состоящее сплошь из полуразрушенных одноэтажных домиков.
— Тут пиплиотеки не найтешь, нам кород нужен! — заявил Лексинен. Он знал сорок шесть земных и тридцать восемь инопланетных языков, но на всех говорил с ингерманландским (а по определению Павла — с чухонским) акцентом.
— Лингвист прав, — поддержал его Белобрысов. — Надо дальше двигаться.
Нам у вас учиться надо,
Облака и журавли, —
Всё, чего не сыщешь рядом,
Обозначится вдали.
— Здесь нет места для стоянки, — присоединился я. — А в трёхстах километрах севернее — по картосъемке — находится крупное поселение.
— Что ж, продолжим путешествие, — подытожил Чекрыгин.
Теперь я вёл катер, следуя изгибам береговой линии. В 14.20 вдали показались как бы чёрные горбы, торчащие из моря; то были затонувшие коммерческие суда. Вскоре стали видны створные знаки, вдающийся в море мол, накренившиеся подъёмные краны, пакгаузы с провалившимися крышами. В десятке километров севернее порта, на расстоянии трёх километров от океана, за песчаными заносами, из которых торчали верхушки фонарей и засохших деревьев (там когда-то, по-видимому, был парк), простирался большой город. Среди пяти— и шестиэтажных домов выделялось несколько высоких конусообразных строений — очевидно, религиозно-культового назначения.
Я выдвинул из рубки антенну анализатора и навёл её на берег. Матовую поверхность экрана пересекла тонкая, не толще волоса, линия.
— Никаких признаков технической деятельности, никаких энергоотходов. Город пуст, — отрапортовал я.
— И всё-таки нужна визуальная проверка, — насторожённо заявил Чекрыгин. — Если там есть хоть одно разумное существо, мы обязаны разъяснить ему цель своего прибытия и испросить разрешение на временное пребывание в данном населённом пункте.
— Учтите, что при верхнем режиме катер расходует два кубика энерговещества на каждые десять километров, — предупредил я.
— Всё-таки нужен облёт. Экономия — экономией, а дело — делом.
— Есть! Иду на облёт! — чётко произнёс я. — Всем пройти в обзорную каюту!
Я повёл катер к гавани. Некоторые фарватерные бакены уцелели, другие были сорваны штормами. Сам фарватер заилился, обмелел. Метрах в ста от берега я перешёл на воздушный режим и взял курс на город. Мы его облетели дважды. Я почти не отрывал глаз от приборов, так что разглядывать улицы было некогда; успел только заметить, что со многих крыш полосами слезла зелёная или розовая краска, обнажив платиновую фактуру кровельных листов.
— По земным масштабам здесь жило около пятисот тысяч населения, — услышал я в переговорник голос Чекрыгина.
— Не заметили ли вы сооружений оборонного, военного характера? — спросил я.
— Насколько я понимаю — нет.
— Не везёт тебе, Стёпа, не на ту планету нарвался, — пошутил Белобрысов. — Но ты не огорчайся.
Если б знал Колумб заранее,
Что откроет Новый Свет, —
Заявил бы на собрании,
Что в отплытье смысла нет.
…Мы вернулись в порт, где я приводнил катер в ковше. Когда-то он служил стоянкой для небольших спортивных судов. Теперь вход в него с моря преграждал широкий песчаный бар, что было нам на руку: даже в шторм сюда не дойдёт большая волна. Пришвартовав наше судёнышко к причальной стенке, мы начали высадку. Погода стояла тёплая, но Чекрыгин приказал нам облачиться во всепогодные комбинезоны, ибо мы покидали катер на длительный срок. Последним на берег сошёл я, предварительно задраив все люки и включив охранную систему.
Мы шагали по крупным шестигранным камням, между которыми росла высокая колючая трава. От неё исходил горьковатый запах. Он не был неприятен, но чем-то тревожил меня. Я подумал, что дядя Дух сразу бы определил его ингредиенты. Вслед за этой мыслью последовала другая, уже привычная: если бы в день отлёта с Земли я предупредил Терентьева о том, что посещение «Тёти Лиры» дядей Духом таит в себе опасность, Терентьев был бы сейчас жив, и смерть его не висела бы на моей совести. Мне вспомнился стишок Белобрысова, продекламированный им по какому-то другому поводу:
В душе его таится грех,
Совсем неведомый для всех;
Но в том, в чём все его винят,
Ни капли он не виноват.
Однако здесь было не место для длительных размышлений. Нам всё время приходилось лавировать между полуразвалившимися складскими строениями, штабелями полусгнивших ящиков, колёсными грузовыми экипажами, в осевших кузовах которых колыхались стебли травы. Никаких насильственных, механических повреждений в порту я не обнаружил; все разрушения были работой времени, ветра, дождя, суточных и сезонных колебаний температуры.
Наконец мы очутились вне территории порта, и теперь шагали гуськом по низменной топкой местности, где росли колючие кусты и деревья с чешуйчатой серой корой. Впереди шёл Павел, высоко держа антенну охранного устройства, за ним — Чекрыгин, затем Лексинен, я замыкал шествие. Точнее — замыкающим был чЕЛОВЕК «Коля»; он двигался на некоторой дистанции позади людей, неся большой контейнер с космолингвистической аппаратурой, техприборами и пищеприпасами. Кругом царил покой, и лишь небольшие голубоватые птицы нарушали тишину щебетаньем и шуршаньем крыльев. Они вились вкруг нас, некоторые садились на плечи; одна облюбовала место на антенне, которую нёс Белобрысов. Птицы вели себя очень доверчиво, хоть симпатизаторов мы не включали.
Через полчаса мы поднялись на железнодорожную насыпь — такие я видел в старинных документальных земных кинофильмах, только там они были в лучшем состоянии. На этой шпалы сгнили, стальные рельсы изглодала коррозия, на полотно взбежали кусты и деревья, покачивались на чёрных стеблях серебристо-матовые цветы.
— Какие красифые цфеты! Как шаль, что мы не знаем их наименофаний! — задумчиво произнёс лингвист.
— Чует моё сердце, что не от кого нам будет узнать, как они назывались. Придётся нам самим их окрестить, — тихо ответил Павел. —
Пробившись к небу сквозь каменья,
Не зная хворей и простуд,
Седые лилии забвенья
Над неизвестностью цветут.
— Кстати, пора нам дать очередную сводку на корабль, — заявил Чекрыгин. — И нужно придумать какое-то условное наименование для этого города, чтобы они там на «Тёте Лире» оформили его на основной карте как именную точку.
— Предлагаю назвать…
— Паша, не предлагай! — перебил я своего друга. — Хватит и того, что ты нашему кораблю такое имечко дал… Я советую назвать город так: Безымянск.
— Не возражаю, — сказал Чекрыгин. Лингвист тоже возражений не имел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67