Три дня должны отдыхайть. А лучше - неделя. Куда
спешить? Пейте кофе, сливок, сливок больше... Кушайте масло. Сейчас суп
подаваль...
- Я не знал, что на чужой стороне встречу таких добрых людей.
- Если плохо будет житье, приходи опять, - заговорил старик тонким
голосом. - Работник будешь, моонамис... Лес поедем, дроф делать... как
это... - Сестра Мария грустно смотрела юноше в лицо, о чем-то думала. -
Она у меня... как это... святая, - сказал старик, - кахетсеб... всех жа-
леет. А нас ни один собак не жалеет. Сына терял, в красных был, под пулю
попадался, белые вешали на сук. Сын мой. А ей брат... Густав... Один
только и был у нас, как солнце. Вот нету больше.
Юноша заметил: старик сбросил пальцем с глаз слезу. Сестра Мария час-
то замигала.
- Он был очень похож на вас... Очень, - сказал она тихо, - оставай-
тесь с нами... Время самое несчастное... Зачем уходить? Куда? - и ее ру-
ка коснулась задрожавшей руки юноши.
- Нет, не могу, - и Николай Ребров вздохнул. - Буду искать брата...
Что скажет брат?
У сестры Марии округлились и сузились глаза, она быстро отдернула ру-
ку, встала, вышла вон. Юноша удивленно посмотрел ей вслед.
- Как узнали про сына? - спросил он, помедлив.
- Толковал наш, эст. Был... как это... контуженый вместе с мой Гус-
тав. Бежал. С белыми пробрался сюда. Он энамланэ... ну, это... больше-
вик. Зачем, спрашиваю, пришел? Он отвечает: мой святой долг раз'яснить
солдатам... как это... наш... наш программ. Он сказал: нас, большевиков,
много пришло с белыми.
* * *
Вскоре - день был воскресный - собрался народ. Чинно уселись вдоль
стен и посредине. Женщины в белейших платках. Ян поставил на стол ма-
ленький, накрытый вязаной салфеткой аналой, положил на него священную
книгу и, надев большие круглые очки, стал читать на непонятном языке. Он
читал не торопясь, выразительно. Останавливался, чтоб высморкаться, чтоб
утереть платком глаза. С зажженных восковых свечей капал воск, и капали
слезы старика на книгу. Молящиеся вздыхали, охали, стонали, выражение
лиц их постепенно уходило от тела в дух. Старик прервал чтение и начал
говорить от себя, страстно и порывисто, он всплескивал руками, сокрушен-
но тряс головой, кивая на распятие. Голос его сдавал, плескался, тонул в
слезах. - О, боже, боже, помоги нам, погибаем! - Среди молящихся послы-
шались всхлипыванья, сначала сдержанно, скрытно, потом громче, громче. И
вот заголосил, навзрыд, заплакал весь народ и шумно опустился на колени.
Старик же поднялся во весь рост, он тоже рыдал и восклицал, как одержи-
мый, бия кулаками в грудь. Сестра Мария, стоя на коленях, стиснула ладо-
нями голову, исступленно кричала: "Пюха нейтси Мария! Езус Христус! спа-
си его, спаси его! Удержи его здесь!".
Николай Ребров созерцал все это вначале с равнодушным любопытством,
но вот волнами закачалась под ним кровать, рыдания молящихся подхватили
его душу, и все осталось позади; он на коленях среди простертых на полу
людей, и нет ничего, кроме рыданий, кроме возгласов, теперь понятных для
него и ясных. И он уже не он, он во всех и все в нем, и это чувство еди-
нения, этот порыв духа вглубь и ввысь, вмиг до краев пресытил все су-
щество его неиз'яснимой радостью, и стало больно, и стало тяжко, жутко.
- Аамен, - торжественно произнес старик. Все смолкло.
Николай Ребров вздрогнул, очнулся. Лицо его мокро от слез, губы дро-
жали. Не покидая кровати и не двигаясь, он лежал на спине, очарование
сползало с него, как сладостный угар: все спайки с людьми мгновенно ру-
шились. Он опять один среди чужих, и видел десятки устремленных на себя
враждебных глаз. Психоз прошел. Он - вновь человек, лежащий на кровати.
- Аамен, - еще раз сказал старик.
Глава III
Английский сапог и русская портянка
Спустя трое суток Николай Ребров ушел. Был ядреный солнечный день,
поля и перелески отливали свежими красками, воздух звенел морозной бе-
лизной, и настроение юноши сразу стало бодрым. После тяжелой болезни
свежий воздух пьянил его, как хорошее вино. Людская волна на шоссе ска-
тилась, лишь кой-где попадались отставшие от армии солдаты, бесколесая
повозка, труп лошади в канаве, как в могиле, потерявший силы пешеход.
Шоссе подвело юношу к фольварку остзейского барона. Белый дом обнесен
невысокой кирпичной оградой. У открытых ворот часовой в небрежной позе.
Он грызет семячки, щека его подвязана грязнейшей тряпкой и кой-как,
впритык к стене - винтовка со штыком. - Эй, ты! Куда? - Но Николай Реб-
ров, не останавливаясь, вошел внутрь двора. Справа, у кухни, солдат в
рубахе и окровавленном фартуке обдирал баранью тушу. Рыжая собака, не-
терпеливо повизгивая, переступала с ноги на ногу и пускала слюни. Из
раскрытого низенького окна кухни валил хлебный пар, и в пару, как в об-
лаках, торчала рыжекудрая, краснощекая голова херувима. Херувим курил
трубку и смачно сплевывал чрез окно на снег. Пересекая двор, быстро шли
с корзинками две молодые толстозадые эстонки. Изо всех щелей, как к зай-
чихам зайцы, молодцевато перепрыгивая чрез кучи снега, скакала к ним не-
унывающая солдатня.
- А дозвольте, дамочки, узнать, какие у вас супризы продаются?
- Ах, какой сдобный дамский товарец здесь: все двадцать четыре удо-
вольствия!
Но поднявшаяся было любовная потеха с кокетливым женским визгом и
увертками враз оборвалась:
- Вестовой! Где вестовой?!
- Есть! В момент, ваше благородие... - и запыхавшийся безусый солдат,
быстро оправив вылезшую из брюк в возне рубаху, подбежал к крыльцу и
стал во фронт.
- Немедленно заседлать коня. Понял? И карьером в штаб тыловой час-
ти... Вот этот пакет... - сухощавый лысый офицер обернулся и крикнул в
дверь: - Сергей Николаевич, скоро?!
- Готово, вот! - и выбежавший на крыльцо молодой человек с белокурой
бородкой подал офицеру запечатанный сюргучными печатями большой пакет.
- На! - сказал офицер подскочившему солдату. - В собственные руки ге-
нерала Верховского. Обратную расписку мне. Понял? Повтори...
Стоявший посреди двора Николай Ребров вдруг заулыбался и, сорвав с
головы картуз, радостно замахал им в воздухе. Сергей Николаевич быстро
сбежал с крыльца и бросился юноше на шею:
- Колька, брат! Какими судьбами?!. Вот встреча...
* * *
Николай Ребров никогда не пил такого вкусного чаю с ромом, как в этот
вечер у своего двоюродного брата. Маленькая комнатка в антресолях барс-
кого богатого дома была занята двумя военными чиновниками: Сергеем Нико-
лаевичем и Павлом Федосеичем, человеком пьющим, неряшливым, с толстым
животом и бабьим крикливым голосом. В комнатке жарко. Денщик открыл бу-
тылку эстонского картофельного спирта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
спешить? Пейте кофе, сливок, сливок больше... Кушайте масло. Сейчас суп
подаваль...
- Я не знал, что на чужой стороне встречу таких добрых людей.
- Если плохо будет житье, приходи опять, - заговорил старик тонким
голосом. - Работник будешь, моонамис... Лес поедем, дроф делать... как
это... - Сестра Мария грустно смотрела юноше в лицо, о чем-то думала. -
Она у меня... как это... святая, - сказал старик, - кахетсеб... всех жа-
леет. А нас ни один собак не жалеет. Сына терял, в красных был, под пулю
попадался, белые вешали на сук. Сын мой. А ей брат... Густав... Один
только и был у нас, как солнце. Вот нету больше.
Юноша заметил: старик сбросил пальцем с глаз слезу. Сестра Мария час-
то замигала.
- Он был очень похож на вас... Очень, - сказал она тихо, - оставай-
тесь с нами... Время самое несчастное... Зачем уходить? Куда? - и ее ру-
ка коснулась задрожавшей руки юноши.
- Нет, не могу, - и Николай Ребров вздохнул. - Буду искать брата...
Что скажет брат?
У сестры Марии округлились и сузились глаза, она быстро отдернула ру-
ку, встала, вышла вон. Юноша удивленно посмотрел ей вслед.
- Как узнали про сына? - спросил он, помедлив.
- Толковал наш, эст. Был... как это... контуженый вместе с мой Гус-
тав. Бежал. С белыми пробрался сюда. Он энамланэ... ну, это... больше-
вик. Зачем, спрашиваю, пришел? Он отвечает: мой святой долг раз'яснить
солдатам... как это... наш... наш программ. Он сказал: нас, большевиков,
много пришло с белыми.
* * *
Вскоре - день был воскресный - собрался народ. Чинно уселись вдоль
стен и посредине. Женщины в белейших платках. Ян поставил на стол ма-
ленький, накрытый вязаной салфеткой аналой, положил на него священную
книгу и, надев большие круглые очки, стал читать на непонятном языке. Он
читал не торопясь, выразительно. Останавливался, чтоб высморкаться, чтоб
утереть платком глаза. С зажженных восковых свечей капал воск, и капали
слезы старика на книгу. Молящиеся вздыхали, охали, стонали, выражение
лиц их постепенно уходило от тела в дух. Старик прервал чтение и начал
говорить от себя, страстно и порывисто, он всплескивал руками, сокрушен-
но тряс головой, кивая на распятие. Голос его сдавал, плескался, тонул в
слезах. - О, боже, боже, помоги нам, погибаем! - Среди молящихся послы-
шались всхлипыванья, сначала сдержанно, скрытно, потом громче, громче. И
вот заголосил, навзрыд, заплакал весь народ и шумно опустился на колени.
Старик же поднялся во весь рост, он тоже рыдал и восклицал, как одержи-
мый, бия кулаками в грудь. Сестра Мария, стоя на коленях, стиснула ладо-
нями голову, исступленно кричала: "Пюха нейтси Мария! Езус Христус! спа-
си его, спаси его! Удержи его здесь!".
Николай Ребров созерцал все это вначале с равнодушным любопытством,
но вот волнами закачалась под ним кровать, рыдания молящихся подхватили
его душу, и все осталось позади; он на коленях среди простертых на полу
людей, и нет ничего, кроме рыданий, кроме возгласов, теперь понятных для
него и ясных. И он уже не он, он во всех и все в нем, и это чувство еди-
нения, этот порыв духа вглубь и ввысь, вмиг до краев пресытил все су-
щество его неиз'яснимой радостью, и стало больно, и стало тяжко, жутко.
- Аамен, - торжественно произнес старик. Все смолкло.
Николай Ребров вздрогнул, очнулся. Лицо его мокро от слез, губы дро-
жали. Не покидая кровати и не двигаясь, он лежал на спине, очарование
сползало с него, как сладостный угар: все спайки с людьми мгновенно ру-
шились. Он опять один среди чужих, и видел десятки устремленных на себя
враждебных глаз. Психоз прошел. Он - вновь человек, лежащий на кровати.
- Аамен, - еще раз сказал старик.
Глава III
Английский сапог и русская портянка
Спустя трое суток Николай Ребров ушел. Был ядреный солнечный день,
поля и перелески отливали свежими красками, воздух звенел морозной бе-
лизной, и настроение юноши сразу стало бодрым. После тяжелой болезни
свежий воздух пьянил его, как хорошее вино. Людская волна на шоссе ска-
тилась, лишь кой-где попадались отставшие от армии солдаты, бесколесая
повозка, труп лошади в канаве, как в могиле, потерявший силы пешеход.
Шоссе подвело юношу к фольварку остзейского барона. Белый дом обнесен
невысокой кирпичной оградой. У открытых ворот часовой в небрежной позе.
Он грызет семячки, щека его подвязана грязнейшей тряпкой и кой-как,
впритык к стене - винтовка со штыком. - Эй, ты! Куда? - Но Николай Реб-
ров, не останавливаясь, вошел внутрь двора. Справа, у кухни, солдат в
рубахе и окровавленном фартуке обдирал баранью тушу. Рыжая собака, не-
терпеливо повизгивая, переступала с ноги на ногу и пускала слюни. Из
раскрытого низенького окна кухни валил хлебный пар, и в пару, как в об-
лаках, торчала рыжекудрая, краснощекая голова херувима. Херувим курил
трубку и смачно сплевывал чрез окно на снег. Пересекая двор, быстро шли
с корзинками две молодые толстозадые эстонки. Изо всех щелей, как к зай-
чихам зайцы, молодцевато перепрыгивая чрез кучи снега, скакала к ним не-
унывающая солдатня.
- А дозвольте, дамочки, узнать, какие у вас супризы продаются?
- Ах, какой сдобный дамский товарец здесь: все двадцать четыре удо-
вольствия!
Но поднявшаяся было любовная потеха с кокетливым женским визгом и
увертками враз оборвалась:
- Вестовой! Где вестовой?!
- Есть! В момент, ваше благородие... - и запыхавшийся безусый солдат,
быстро оправив вылезшую из брюк в возне рубаху, подбежал к крыльцу и
стал во фронт.
- Немедленно заседлать коня. Понял? И карьером в штаб тыловой час-
ти... Вот этот пакет... - сухощавый лысый офицер обернулся и крикнул в
дверь: - Сергей Николаевич, скоро?!
- Готово, вот! - и выбежавший на крыльцо молодой человек с белокурой
бородкой подал офицеру запечатанный сюргучными печатями большой пакет.
- На! - сказал офицер подскочившему солдату. - В собственные руки ге-
нерала Верховского. Обратную расписку мне. Понял? Повтори...
Стоявший посреди двора Николай Ребров вдруг заулыбался и, сорвав с
головы картуз, радостно замахал им в воздухе. Сергей Николаевич быстро
сбежал с крыльца и бросился юноше на шею:
- Колька, брат! Какими судьбами?!. Вот встреча...
* * *
Николай Ребров никогда не пил такого вкусного чаю с ромом, как в этот
вечер у своего двоюродного брата. Маленькая комнатка в антресолях барс-
кого богатого дома была занята двумя военными чиновниками: Сергеем Нико-
лаевичем и Павлом Федосеичем, человеком пьющим, неряшливым, с толстым
животом и бабьим крикливым голосом. В комнатке жарко. Денщик открыл бу-
тылку эстонского картофельного спирта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36