— Сравни сам: двенадцать раундов — и три! Тридцать шесть минут — и девять!
— И он рассказывал что-то о Кассиусе Клее, о Джо Фрезере и Стивенсоне. Кажется, это был Центральный парк, и они сидели на траве, поедая консервы, вкуса которых Валентин уже не чувствовал.
— А самое смешное, что это простые домушники! — втолковывал он Шуре. — Я-то думал — кто покруче. А это так! Шелупень!
— Но мы их все равно четко уработали. Кощей там понаблюдал издали, сказал, — два воронка прикатили. Минут через семь. И всю кодлу повязали.
— А чего вязать, если уже связанные! На халяву-то все мастера!..
Не без удовольствия вспоминали, как навестили и Любочку Кашеву. Вот ведь энергия какая в них пробудилась! Одуреть можно! Адрес сумели разузнать, в подъезд вломились. Квартира, впрочем, оказалась за бронированной дверью, и открывать им, само собой, не спешили. Но на угрозу вызова милиции они ответили тем же, разом выложив все карты.
— Сама, тварюга, сядешь! Вызывай! А мы подождем, чтоб не слиняла прежде времени.
— Да чего с ней разговаривать! — Вперед выскочил Шура. — Значит, стариков одиноких сдаешь, сучара?! — Первым же ударом ременной бляхи он раскрошил дверной глазок. — За памперсы, гнида, жизнями торгуешь!..
В дверь принядись молотить чем попало — каблуками, кирпичом, какой-то железной трубой. Попутно в лепешку расплющили почтовый ящик. Милицию Кашева вызывать не рискнула. Потому как суть дела, несомненно, уяснила. Дверь, хоть и железная, выстояла бы против такой оравы недолго, однако, пожалев соседей, усердствовать не стали. Раздумали лезть и на балкон, хотя тот же юркий Митяй уверял, что ему это проще простого — все равно как два пальца…
— А грохнешься — кому отвечать? — Шура показал Митяю кулак.
Посчитав, что в общем и целом внушение произвело результат, отправились восвояси, нечаянным образом сойдясь с прочими гуляками и мутными потоками влившись в единую заводь Центрального парка.
Шумела над головами листва, кто-то спал, кто-то продолжал бражничать.
Самые мудрые отчаливали домой. Но не в одиночку. Расходились группами — по три-четыре человека, наскоро приведя себя в божеский вид. Подобной предосторожности имелась причина. К парку съехалось не менее десятка милицейских «луноходов», и провоцировать представителей правопорядка не рекомендовалось. Впрочем, и последние вели себя вполне лояльно, косясь, но не задирая. К Валентину, облаченному в штатское, интереса и вовсе не проявили.
Домой он добрался взъерошенный и успокоенный. Домушники его не страшили. На домушников он плевал с колокольни, с Эмпайр-Стэйт-Билдинг и с Эйфелевой башни.
Тем более что и плевать уже было не на кого. Мужественные ВДВ разрешили проблему наилучшим образом. Правда, в замочную скважину он угодил ключом только с третьей попытки. Но жизнь не терпит халявы, за все, увы, следовало платить.
Дед вышел поглядеть на непутевого постояльца, кряхтя, покачал головой и пошел застилать постель. Прощаясь перед сном, сказал:
— И в кого вы такие слабенькие?
— В Карла Маркса, дед.
— А Маркс-то тут при чем?
— Так мы ж его потомки. Верные сыны и наследники.
— Ох, голова дурная! Ну, дурная! — Дед поправил на Валентине одеяло. — Маркс небось и не пил совсем. Книжки ученые писал. Когда ему было пить?
— А чего ж он тогда такое прописал? Я так думаю — спьяну трудился, не иначе.
— Тьфу ты! Типун тебе на язык! Раньше тебя б за такие слова живо в командировку спровадили.
— Кончились, дед, командировочные времена! Аллес цузамен!
— То-то и оно, что кончились. Распустили языки… — Дед сердито закряхтел.
— Я вот сегодня тоже про Бабеля брошюрку читал…
— Про бабеля? Ну ты, дед, даешь! Про бабелей в твоем-то возрасте!
— Дурень! Это ж фамилия!
— А-а… В смысле, значит, Бебель?
— Чего? Да нет, вроде — Бабель.
— Жаль. А то у нас улица есть. Имени Бебеля. Бабеля нет, а Бебеля — сразу за рынком. Вертлявая такая…
— Ты выслушай, ботало! Я ж про другое… Так вот, почитал я его и не понял, он — что, командир красный был или из бандитов?
— А есть разница?
— Дак есть, наверное…
Валентин задумался, а задумавшись, уснул. И снились ему Бабель с Бебелем — оба в голубых беретах, с аксельбантами, шагающие в обнимку по улицам революционного города. Не то Питера, не то Лондона. И толпы бритоголовых урок с праздничными транспарантами приветствовали славную парочку радостным матом.
Шипастые рокеры, понтуясь, потрясали раздвоенными пальчиками, и лупили вверх из автоматов братья угнетенные африканцы. Башня Биг-Бена отбивала полдень мерными ударами кремлевских курантов.
Глава 4
По экрану разгуливал Стивен Сигал, сжимая огромной лапой невероятных размеров огнемет. Дед, глядя на него, часто плевался:
— Тьфу ты, упырь какой! Руки до пояса, ноги — как галифе. Ох, бы шашечку мне, уж я бы там поработал! Всех этих клоунов на котлетки покрошил!
Валентин, морщась, отхлебнул рассола из банки.
— Больно ты суров, дед. Это ведь боевик. Американское кино. Добро побеждает зло и все такое прочее…
— Что-то не выглядит этот мордоворот добрым! — Дед фыркнул. Склонившись над столом, широким носом поочередно принюхался к кастрюлькам. — Видал, чего сготовил? Не хуже любой кухарки!
Валентин отвел взгляд в сторону.
— Что нос ворочаешь? Нутро бурчит? А зря, между прочим! Щи — хор, каша — хор, а чай… Вот чай, кажись, подкачал. Басурмане, должно, делали.
— Чай — смесь турецкого с грузинским.
— Я и говорю: басурмане. Смесь… — Дед с усмешкой покосился на Валентина.
— Чай — это чай, а смесь — это смесь, смекаешь разницу?
Валентин промычал что-то неразборчивое.
— Ломит голову-то, гулена?
— Да вроде полегче уже.
— А я вот в твои годики самогонки стаканов пять мог оглоушить под праздничек. И наутро вставал свеженький! Что ставили на стол, то и наворачивал., Да потом еще на работу — в цех кузнечный бежал!
— Время, дед, было другое. Вода, воздух, никаких тебе гербицидов.
— Это верно! Никакой такой экологии мы знать не знали. Жили себе и не жаловались. — Дед ткнул в кнопку и погасил телевизор. — Не пойму я эти нынешние передачи. Боевики, стрельба, убийства. И народ-то стал какой-то больной.
Вчерась про какого-то кутюрье рассказывали. Зачем, спрашивается? Я вот знать не знаю, кто они такие, эти самые кутюрье. Знаю только, что все они старики, а профессия ли, нация — это без понятия.
— Кутюрье — это, — Валентин задумался, — это те, что наряды сочиняют.
По-моему…
— Вот именно, по-твоему. Потому как те, что наряды сочиняют, портными зовутся.
— Да? А модельеры тогда кто такие?
Дед шумно и с некоторой даже свирепостью хлебнул из чашки.
— Это, Валька, все чепуха! Не об том думать надобно. Ты вот мне другое объяснил бы, что лучше — социализм или капитализм? То есть, значит, когда жулье снизу или когда жулье сверху?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73