Валентин вскрикнул от боли. Болтнув ногой, стряхнул овчарку. Проволока огнем обожгла грудь и шею, но он уже летел к земле. Жуткий рубикон был перейден.
Не жалея патронов, часовой продолжал садить по забору. На лицо Валентина сыпалась труха и щепки. Поднявшись, он побежал. Петляя, достиг кромки леса и под прикрытием первых деревьев задержался, чтобы куском брючины перемотать кровоточащую ногу.
Когда-то давным-давно, еще совсем в другой жизни, он участвовал в столичных марафонах. Без особого успеха, но тем не менее пробегал дистанцию до конца. Сейчас ему надлежало повторить давнее достижение. С располосованной грудью, с раненой ногой и саднящим сердцем. О силах, о спортивной форме говорить не приходилось, и все-таки было кое-что важное, существенно отличавшее его от того прежнего безмятежного студента. Он успел превратиться в зэка и бежал не ради участия или рекорда — он бежал ради спасения жизни.
Весна и лето — сезон охоты на беглецов. Уйти от десятка вооруженных людей с собаками — дело фантастической сложности. Его спасла река, о которой заботливо упомянул карлик. Мрачноватый сокамерник предусмотрел все и даже пальцем на пыльном подоконнике вычертил ему что-то вроде карты. Не забывал Валентин и совет о тряпках с кульками. Лес двадцать первого века мало напоминает древние девственные чащи. Мусора в нем предостаточно, и, одолев шесть-семь километров, отделяющие его от реки, Валентин успел обзавестись драной, с пятнами от костра шинелишкой и заляпанным маслом тряпьем. Все это он беспорядочно обматывал вокруг торса и головы. Далее в ход шли полиэтиленовые пакеты и проволока. И снова слой тряпок, слой пакетов. Последние километры вымотали его вконец. Кровь из ран продолжала сочиться, от форы, подаренной внезапностью, не осталось и следа. На берег реки он выбрался совершенно измученным. Чуть ли не на четвереньках вошел в воду, последним движением натянул на голову желтый и замусоренный кулек. Напиться в разгоряченном состоянии — вещь немыслимая, и, не тратя времени на утоление жажды, он проплыл метров двести вниз по течению, после чего заставил себя выбраться на другой берег и, углубившись в лес, описать замысловатую восьмерку, чему опять же научил его карлик. Это было, пожалуй, самым страшным. Внутри него все вздрагивало, когда он возвращался к реке. Потому что с каждым шагом Валентин приближался к людским крикам, к лаю собак, к опасности. Впереди явственно раздавались голоса. Кто-то зло отдавал команды, щедро рассыпая брань, и Валентин с трудом подавлял в себе желание бежать и бежать без оглядки.
Задыхаясь, он вошел в воду по пояс, поправив на голове кулек, лег на спину.
Течение подхватило его, плавно понесло вниз.
Если бы не эта река, все было бы кончено через десять — пятнадцать минут.
Каких-нибудь два-три километра — и сердце бы его попросту лопнуло. Валентин закрыл глаза. Дыхание постепенно успокаивалось. Расслабленно вытянувшись, он полностью доверился реке. Она уносила его дальше и дальше от этого проклятого места. Теперь время работало на него. Еще немного — и начнет смеркаться. В воду собаки не пойдут, и за ночь он успеет спуститься на несколько десятков километров. А там уже все… Валентин даже страшился подумать о том, что будет с ним ТАМ. Слишком сладостно и слишком далеко. ТАМ — означало свободу, и он отгонял эту мысль как опаснейшую из крамол. Он просто плыл и благодарил судьбу.
За жизнь, за воздух, за эту уносящую от смерти воду…
* * *
Валентин спал и не спал. Кто-то невидимый, притаившийся среди бархатистых облаков, заснял побег на кинопленку. Зал, в котором он находился, был пуст.
Ленту показывали ему одному. События раскручивались в обратном порядке, и снова проносилась поляна, на которой он обнаружил медвежьи следы с останками какого-то животного, узенькая речушка, стволы полузатопленных коряг. Хромающий человек возвращался к зловещему, опутанному проволокой забору, перемещался в душную камеру. И внезапно во весь экран возникло ухмыляющее лицо карлика.
Раздался треск — белое экранное полотно разошлось в стороны. Вытянув перед собой мускулистые руки, карлик шагнул в кинозал. Он был огромен и жуток. Над скорчившимся Валентином ему пришлось согнуться в три погибели.
— Хочешь бежать? — Глаза, пустые, лишенные зрачков, глядели не мигая. — А разве ты не ударил меня? Вспомни-ка! Ногой по лицу…
Правая рука карлика ухватила Валентина за волосы. Левую он неторопливо поднес к губам жертвы. Валентин разглядел, что в огромной пригоршне парит горячий картофель. Горка неровных кругляшей, присыпанная стеклянистой солью…
В ужасе Валентин ударил по руке, и картофель раскатился по полу с грохотом бильярдных шаров. Опустившись на колени, обиженно бормоча, карлик принялся подбирать картошку. Отступив на шаг, Валентин с криком ринулся из зала, телом пробив оштукатуренную стену, оказавшись на залитой светом улице, среди людей, среди мирной гражданской толчеи.
Глава 13
Что же было с ним дальше?..
Валентин высвободил руку из-под одеяла, коснулся лица. По вискам струился пот. Жилка на виске под указательным пальцем ошалело пульсировала. Сознанием он находился еще там — в сумерках прошлого. И совершенно напрасно! Вот уж что следовало забыть! Крепко-накрепко! Потому что дальше безжалостная кинолента высвечивала родные лица, город детства и юношества, разговоры, которые повергли его в шок. Друзья и родственники дружно убеждали сдаться. Они не собирались выдавать его, но и не хотели ничего слышать, дружно и не сговариваясь закрывая перед ним двери, ссылаясь на дела и детей. От Валентина не то что бы отказывались, но и принять соглашались лишь на определенных условиях. Власть, с. которой он столько боролся в заключении, в конечном счете оказалась сильнее.
Она была в состоянии влиять на сердца самых близких людей. И вот тогда ему стало по-настоящему плохо. Он вдруг осознал, что зона и «газовая морилка» — еще не крайняя ступень ада. Существовало кое-что похуже. Именно это «кое-что» превращало жизнь в полнейшую бессмыслицу, порождая беспредельное отчаяние, подталкивая к суициду, ибо последнее становилось естественным выходом из тупика. Лишь по счастью он вспомнил о переехавшем в другой город Юрии. Они созвонились, а вскоре состоялась и встреча. Первая же беседа оказалась решающей для обоих. Ночь откровений, проведенная в утлой кухоньке за бутылью «белой» и банкой шпрот, породила надежды, а с ними породила и идею БЕГСТВА. Бегства далеко и насовсем… Постепенно возник план, на реализацию которого потребовались деньги. Главным добытчиком стал Валентин, — трансформация в жадного и ненасытного клеща состоялась. Найти чудовище, к которому следовало присосаться, оказалось несложно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Не жалея патронов, часовой продолжал садить по забору. На лицо Валентина сыпалась труха и щепки. Поднявшись, он побежал. Петляя, достиг кромки леса и под прикрытием первых деревьев задержался, чтобы куском брючины перемотать кровоточащую ногу.
Когда-то давным-давно, еще совсем в другой жизни, он участвовал в столичных марафонах. Без особого успеха, но тем не менее пробегал дистанцию до конца. Сейчас ему надлежало повторить давнее достижение. С располосованной грудью, с раненой ногой и саднящим сердцем. О силах, о спортивной форме говорить не приходилось, и все-таки было кое-что важное, существенно отличавшее его от того прежнего безмятежного студента. Он успел превратиться в зэка и бежал не ради участия или рекорда — он бежал ради спасения жизни.
Весна и лето — сезон охоты на беглецов. Уйти от десятка вооруженных людей с собаками — дело фантастической сложности. Его спасла река, о которой заботливо упомянул карлик. Мрачноватый сокамерник предусмотрел все и даже пальцем на пыльном подоконнике вычертил ему что-то вроде карты. Не забывал Валентин и совет о тряпках с кульками. Лес двадцать первого века мало напоминает древние девственные чащи. Мусора в нем предостаточно, и, одолев шесть-семь километров, отделяющие его от реки, Валентин успел обзавестись драной, с пятнами от костра шинелишкой и заляпанным маслом тряпьем. Все это он беспорядочно обматывал вокруг торса и головы. Далее в ход шли полиэтиленовые пакеты и проволока. И снова слой тряпок, слой пакетов. Последние километры вымотали его вконец. Кровь из ран продолжала сочиться, от форы, подаренной внезапностью, не осталось и следа. На берег реки он выбрался совершенно измученным. Чуть ли не на четвереньках вошел в воду, последним движением натянул на голову желтый и замусоренный кулек. Напиться в разгоряченном состоянии — вещь немыслимая, и, не тратя времени на утоление жажды, он проплыл метров двести вниз по течению, после чего заставил себя выбраться на другой берег и, углубившись в лес, описать замысловатую восьмерку, чему опять же научил его карлик. Это было, пожалуй, самым страшным. Внутри него все вздрагивало, когда он возвращался к реке. Потому что с каждым шагом Валентин приближался к людским крикам, к лаю собак, к опасности. Впереди явственно раздавались голоса. Кто-то зло отдавал команды, щедро рассыпая брань, и Валентин с трудом подавлял в себе желание бежать и бежать без оглядки.
Задыхаясь, он вошел в воду по пояс, поправив на голове кулек, лег на спину.
Течение подхватило его, плавно понесло вниз.
Если бы не эта река, все было бы кончено через десять — пятнадцать минут.
Каких-нибудь два-три километра — и сердце бы его попросту лопнуло. Валентин закрыл глаза. Дыхание постепенно успокаивалось. Расслабленно вытянувшись, он полностью доверился реке. Она уносила его дальше и дальше от этого проклятого места. Теперь время работало на него. Еще немного — и начнет смеркаться. В воду собаки не пойдут, и за ночь он успеет спуститься на несколько десятков километров. А там уже все… Валентин даже страшился подумать о том, что будет с ним ТАМ. Слишком сладостно и слишком далеко. ТАМ — означало свободу, и он отгонял эту мысль как опаснейшую из крамол. Он просто плыл и благодарил судьбу.
За жизнь, за воздух, за эту уносящую от смерти воду…
* * *
Валентин спал и не спал. Кто-то невидимый, притаившийся среди бархатистых облаков, заснял побег на кинопленку. Зал, в котором он находился, был пуст.
Ленту показывали ему одному. События раскручивались в обратном порядке, и снова проносилась поляна, на которой он обнаружил медвежьи следы с останками какого-то животного, узенькая речушка, стволы полузатопленных коряг. Хромающий человек возвращался к зловещему, опутанному проволокой забору, перемещался в душную камеру. И внезапно во весь экран возникло ухмыляющее лицо карлика.
Раздался треск — белое экранное полотно разошлось в стороны. Вытянув перед собой мускулистые руки, карлик шагнул в кинозал. Он был огромен и жуток. Над скорчившимся Валентином ему пришлось согнуться в три погибели.
— Хочешь бежать? — Глаза, пустые, лишенные зрачков, глядели не мигая. — А разве ты не ударил меня? Вспомни-ка! Ногой по лицу…
Правая рука карлика ухватила Валентина за волосы. Левую он неторопливо поднес к губам жертвы. Валентин разглядел, что в огромной пригоршне парит горячий картофель. Горка неровных кругляшей, присыпанная стеклянистой солью…
В ужасе Валентин ударил по руке, и картофель раскатился по полу с грохотом бильярдных шаров. Опустившись на колени, обиженно бормоча, карлик принялся подбирать картошку. Отступив на шаг, Валентин с криком ринулся из зала, телом пробив оштукатуренную стену, оказавшись на залитой светом улице, среди людей, среди мирной гражданской толчеи.
Глава 13
Что же было с ним дальше?..
Валентин высвободил руку из-под одеяла, коснулся лица. По вискам струился пот. Жилка на виске под указательным пальцем ошалело пульсировала. Сознанием он находился еще там — в сумерках прошлого. И совершенно напрасно! Вот уж что следовало забыть! Крепко-накрепко! Потому что дальше безжалостная кинолента высвечивала родные лица, город детства и юношества, разговоры, которые повергли его в шок. Друзья и родственники дружно убеждали сдаться. Они не собирались выдавать его, но и не хотели ничего слышать, дружно и не сговариваясь закрывая перед ним двери, ссылаясь на дела и детей. От Валентина не то что бы отказывались, но и принять соглашались лишь на определенных условиях. Власть, с. которой он столько боролся в заключении, в конечном счете оказалась сильнее.
Она была в состоянии влиять на сердца самых близких людей. И вот тогда ему стало по-настоящему плохо. Он вдруг осознал, что зона и «газовая морилка» — еще не крайняя ступень ада. Существовало кое-что похуже. Именно это «кое-что» превращало жизнь в полнейшую бессмыслицу, порождая беспредельное отчаяние, подталкивая к суициду, ибо последнее становилось естественным выходом из тупика. Лишь по счастью он вспомнил о переехавшем в другой город Юрии. Они созвонились, а вскоре состоялась и встреча. Первая же беседа оказалась решающей для обоих. Ночь откровений, проведенная в утлой кухоньке за бутылью «белой» и банкой шпрот, породила надежды, а с ними породила и идею БЕГСТВА. Бегства далеко и насовсем… Постепенно возник план, на реализацию которого потребовались деньги. Главным добытчиком стал Валентин, — трансформация в жадного и ненасытного клеща состоялась. Найти чудовище, к которому следовало присосаться, оказалось несложно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73