Если надо, парочка адресов у меня есть.
— Спасибо, обойдусь. — Валентин протянул Юрию сумку с деньгами. — Держи и не теряй. Груз в сто копеек.
— Не волнуйся. Я трезв как стеклышко. Не забудьте допить шампанское!
* * *
— Зачем ты отпустил его? — Виктория сидела у Валентина на коленях и теребила его волосы. — Он славный… И девчонки за ним наверняка бегают.
— Это да!
— А какие слова непонятные говорил. И шоколад классный принес! Никогда такого не ела.
— По части сладкого он мастер. — Валентин привлек девушку к себе, порывисто поцеловал. — Вика!..
— Подожди. — Она смешливо наморщила нос. — Сначала съедим одну дольку. На брудершафт.
— Шоколад на брудершафт? Это как?
— Очень просто, смотри!
Все действительно оказалось на удивление просто. Шоколадная долька одновременно поедалась с двух сторон до полного исчезновения. В момент смыкания губ жующих процесс пищеварения временно приостанавливался.
— Это я сама придумала! — отдышавшись, похвасталась Виктория. — Сладко?
— Еще бы!
— Значит, повторим?
— Не слишком ли много шоколада? Или ты хочешь стать шамкающей старушкой?
— Смотря что шамкающей. Если конфеты, то да! Он приблизил к себе ее лицо, набравшись решимости, шепнул:
— Давай уедем отсюда!
— Давай! — Глаза у нее немедленно загорелись. — А когда?
Она реагировала как ребенок, которого поманили цирковой афишей. Валентин смутился.
— Скоро… Очень скоро и очень далеко.
Виктория смотрела, ожидая продолжения, и, судорожно вздохнув, он решился:
— Мы хотим уехать из этой страны. Я и Юрий. Если бы ты оказалась со мной… То есть если бы ты согласилась… — Валентин нервно покусал нижнюю губу. — Дело в том, что это может быть навсегда. То есть — насовсем, понимаешь?
За время короткого монолога руки его взмокли. В голове зудела мысль о том, что надо достать платок и вытереть ладони, но он не решался на это, опасаясь окончательно спугнуть девушку. Очень уж напряженно внимала она его словам.
— Ты… Ты согласна?
— Я? — Она выглядела растерянной. — Валька, но почему насовсем? Почему нам надо куда-то уезжать?
Она и сейчас спрашивала как ребенок: «а зачем?», «а почему?». Впрочем, вопросы были вполне законные. Глядя на нее, он ощутил, как где-то под сердцем вновь зарождается неприятная дрожь. Да и что, собственно, он задумал? Увезти ее с родины? Но по какому такому праву? У нее здесь родные, близкие, племянник Андрюха с мопсом… Не честнее ли было с самого начала рассказать ей все о себе? Хотя с самого начала он и представления не имел, кем она для него станет.
Валентин ощутил, что дрожь нарастает. Вот ведь дьявольщина! Еще немного — и у него затрясутся колени!.. А почему бы не рассказать прямо сейчас? Объяснить все по-человечески. Чего вообще можно бояться в его положении?
— Виктория, — голос стал хриплым, и ему пришлось прокашляться, — ты не знаешь всего. А я боялся рассказывать… В общем, мы уезжаем потому… Потому что оставаться здесь просто опасно.
Справившись с волнением, он продолжил рассказ, и воспоминания поползли из него черными огромными змеями, окутывая комнату, кусачими веревками оплетая его юную слушательницу.
…Кто скажет, что срок в три года — это не серьезно? Лишь тот, кто не успел побывать в тюрьме, в детской колонии или в армии. И по той же причине не понимают и не поймут, отчего бегут, не досидев малости, превращая жизнь в череду вокзалов и шараханье от фуражек с околышками. Человечество хором голосует за казнь, за пожизненное заключение, ибо месть — понятие, по-прежнему имеющее власть над людьми. Но сроки не измеряются количеством букв и цифр, мера им — человеческие жизни. Вор должен сидеть в тюрьме! Крутая и убеждающая фраза!.. Но сколько сидеть, в какой тюрьме, с кем? И с каким сердцем, с какими думами выходят из мест заключения? С какой остервенелой пустотой в душе возвращаются с бессмысленных войн?
Обойдя наиболее мрачные страницы, Валентин поведал Виктории лишь крохотную часть правды. Но и этого оказалось более чем достаточно. Прижавшись к его груди, она всхлипывала.
— Словом… Я не могу оставаться здесь. Как мне бы того ни хотелось.
Кто-нибудь из них в конце концов выйдет на меня. А даже если и не выйдет, то это уже не жизнь. Я устал бегать и прятаться. А Юрий… Юрий — золотая головушка, но тратит себя на чужие докторские и кандидатские. Я мог бы вкалывать — строить, пахать, конструировать, но меня пометили. Пометили ни за что — и разом перечеркнули всю жизнь. — Горло у него перехватило, и, умолкнув, он погладил Викторию по голове. — В общем, когда я вернулся оттуда, я вдруг понял, что остался один. Совсем один. Без института, без работы и даже без родных. Да, так вот получилось. Родные, знакомые, близкие — все они любили меня, но закон, как оказалось, значил для них неизмеримо большее. Мол, что поделаешь, конечно, несправедливо, но и так тоже нельзя. Вернешься, отсидишь, а уж после встретим и обогреем. А я так не хочу, понимаешь? Не хочу!..
Он развернул ее голову лицом к себе. Горячая влага . капнула на руку.
— Ты прости меня, — зашептал Валентин. — Не надо было вываливать на тебя всю эту грязь, но я люблю тебя, понимаешь? И уже вряд ли сумею полюбить кого-либо еще. Ты да Юрка — больше у меня никого нет. Если скажешь «да», мы горы своротим и все в конце концов устроим. Уедем в Европу, выучим язык, будем жить. Юрка с его талантами не пропадет и на Луне. Я стану ему помогать, ты — мне. А главное — мы наконец-то обретем свободу! Что нас ждет здесь? Новый передел собственности? Военные катаклизмы? Какой-нибудь мятеж всех против всех?
И тебе это надо?! — Он уговаривал Викторию и сам себе не верил. —Лучше уж быть диссидентом! А там… Господи, Вика! Мы объедем все столицы мира, загорим, как черти, у нас будут умные красивые дети! А когда-нибудь мы обязательно вернемся и сюда. Эмигранты ведь тоже, бывает, возвращаются. Ты только не торопись!
Подумай, прежде чем ответить. Взвесь все и скажи.
Отстранившись от него, Виктория покачала, головой:
— Мне не о чем думать.
— Как? — Валентин ощутил, как что-то внутри него оборвалось.
— Я поеду. Поеду, куда ты скажешь.
— Вика! — у него задрожали губы. — Дурочка моя милая!..
Глава 20
Голубая акварель заливала небо от горизонта до горизонта, о ночном ненастье напоминали лишь редкие лужи. Он шел неспеша, степенно перестраиваясь, спускаясь с розовых высот в топкую муть реалий. Виктория миражем уплывала вдаль, следовало вспомнить о том, что строго-настрого воспретил ему Юрий. Ну да всем всего не объяснишь. Да и как объяснишь, если сам всего не понимаешь.
Дождавшись на перекрестке зеленого света, Валентин перебежал дорогу.
Впереди, скрипуче переговариваясь, вышагивали старички с палочками — шаткие трехногие существа. Обогнав их, он достиг ворот ограждения и, кивнув охраннику, ступил на вражескую территорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Спасибо, обойдусь. — Валентин протянул Юрию сумку с деньгами. — Держи и не теряй. Груз в сто копеек.
— Не волнуйся. Я трезв как стеклышко. Не забудьте допить шампанское!
* * *
— Зачем ты отпустил его? — Виктория сидела у Валентина на коленях и теребила его волосы. — Он славный… И девчонки за ним наверняка бегают.
— Это да!
— А какие слова непонятные говорил. И шоколад классный принес! Никогда такого не ела.
— По части сладкого он мастер. — Валентин привлек девушку к себе, порывисто поцеловал. — Вика!..
— Подожди. — Она смешливо наморщила нос. — Сначала съедим одну дольку. На брудершафт.
— Шоколад на брудершафт? Это как?
— Очень просто, смотри!
Все действительно оказалось на удивление просто. Шоколадная долька одновременно поедалась с двух сторон до полного исчезновения. В момент смыкания губ жующих процесс пищеварения временно приостанавливался.
— Это я сама придумала! — отдышавшись, похвасталась Виктория. — Сладко?
— Еще бы!
— Значит, повторим?
— Не слишком ли много шоколада? Или ты хочешь стать шамкающей старушкой?
— Смотря что шамкающей. Если конфеты, то да! Он приблизил к себе ее лицо, набравшись решимости, шепнул:
— Давай уедем отсюда!
— Давай! — Глаза у нее немедленно загорелись. — А когда?
Она реагировала как ребенок, которого поманили цирковой афишей. Валентин смутился.
— Скоро… Очень скоро и очень далеко.
Виктория смотрела, ожидая продолжения, и, судорожно вздохнув, он решился:
— Мы хотим уехать из этой страны. Я и Юрий. Если бы ты оказалась со мной… То есть если бы ты согласилась… — Валентин нервно покусал нижнюю губу. — Дело в том, что это может быть навсегда. То есть — насовсем, понимаешь?
За время короткого монолога руки его взмокли. В голове зудела мысль о том, что надо достать платок и вытереть ладони, но он не решался на это, опасаясь окончательно спугнуть девушку. Очень уж напряженно внимала она его словам.
— Ты… Ты согласна?
— Я? — Она выглядела растерянной. — Валька, но почему насовсем? Почему нам надо куда-то уезжать?
Она и сейчас спрашивала как ребенок: «а зачем?», «а почему?». Впрочем, вопросы были вполне законные. Глядя на нее, он ощутил, как где-то под сердцем вновь зарождается неприятная дрожь. Да и что, собственно, он задумал? Увезти ее с родины? Но по какому такому праву? У нее здесь родные, близкие, племянник Андрюха с мопсом… Не честнее ли было с самого начала рассказать ей все о себе? Хотя с самого начала он и представления не имел, кем она для него станет.
Валентин ощутил, что дрожь нарастает. Вот ведь дьявольщина! Еще немного — и у него затрясутся колени!.. А почему бы не рассказать прямо сейчас? Объяснить все по-человечески. Чего вообще можно бояться в его положении?
— Виктория, — голос стал хриплым, и ему пришлось прокашляться, — ты не знаешь всего. А я боялся рассказывать… В общем, мы уезжаем потому… Потому что оставаться здесь просто опасно.
Справившись с волнением, он продолжил рассказ, и воспоминания поползли из него черными огромными змеями, окутывая комнату, кусачими веревками оплетая его юную слушательницу.
…Кто скажет, что срок в три года — это не серьезно? Лишь тот, кто не успел побывать в тюрьме, в детской колонии или в армии. И по той же причине не понимают и не поймут, отчего бегут, не досидев малости, превращая жизнь в череду вокзалов и шараханье от фуражек с околышками. Человечество хором голосует за казнь, за пожизненное заключение, ибо месть — понятие, по-прежнему имеющее власть над людьми. Но сроки не измеряются количеством букв и цифр, мера им — человеческие жизни. Вор должен сидеть в тюрьме! Крутая и убеждающая фраза!.. Но сколько сидеть, в какой тюрьме, с кем? И с каким сердцем, с какими думами выходят из мест заключения? С какой остервенелой пустотой в душе возвращаются с бессмысленных войн?
Обойдя наиболее мрачные страницы, Валентин поведал Виктории лишь крохотную часть правды. Но и этого оказалось более чем достаточно. Прижавшись к его груди, она всхлипывала.
— Словом… Я не могу оставаться здесь. Как мне бы того ни хотелось.
Кто-нибудь из них в конце концов выйдет на меня. А даже если и не выйдет, то это уже не жизнь. Я устал бегать и прятаться. А Юрий… Юрий — золотая головушка, но тратит себя на чужие докторские и кандидатские. Я мог бы вкалывать — строить, пахать, конструировать, но меня пометили. Пометили ни за что — и разом перечеркнули всю жизнь. — Горло у него перехватило, и, умолкнув, он погладил Викторию по голове. — В общем, когда я вернулся оттуда, я вдруг понял, что остался один. Совсем один. Без института, без работы и даже без родных. Да, так вот получилось. Родные, знакомые, близкие — все они любили меня, но закон, как оказалось, значил для них неизмеримо большее. Мол, что поделаешь, конечно, несправедливо, но и так тоже нельзя. Вернешься, отсидишь, а уж после встретим и обогреем. А я так не хочу, понимаешь? Не хочу!..
Он развернул ее голову лицом к себе. Горячая влага . капнула на руку.
— Ты прости меня, — зашептал Валентин. — Не надо было вываливать на тебя всю эту грязь, но я люблю тебя, понимаешь? И уже вряд ли сумею полюбить кого-либо еще. Ты да Юрка — больше у меня никого нет. Если скажешь «да», мы горы своротим и все в конце концов устроим. Уедем в Европу, выучим язык, будем жить. Юрка с его талантами не пропадет и на Луне. Я стану ему помогать, ты — мне. А главное — мы наконец-то обретем свободу! Что нас ждет здесь? Новый передел собственности? Военные катаклизмы? Какой-нибудь мятеж всех против всех?
И тебе это надо?! — Он уговаривал Викторию и сам себе не верил. —Лучше уж быть диссидентом! А там… Господи, Вика! Мы объедем все столицы мира, загорим, как черти, у нас будут умные красивые дети! А когда-нибудь мы обязательно вернемся и сюда. Эмигранты ведь тоже, бывает, возвращаются. Ты только не торопись!
Подумай, прежде чем ответить. Взвесь все и скажи.
Отстранившись от него, Виктория покачала, головой:
— Мне не о чем думать.
— Как? — Валентин ощутил, как что-то внутри него оборвалось.
— Я поеду. Поеду, куда ты скажешь.
— Вика! — у него задрожали губы. — Дурочка моя милая!..
Глава 20
Голубая акварель заливала небо от горизонта до горизонта, о ночном ненастье напоминали лишь редкие лужи. Он шел неспеша, степенно перестраиваясь, спускаясь с розовых высот в топкую муть реалий. Виктория миражем уплывала вдаль, следовало вспомнить о том, что строго-настрого воспретил ему Юрий. Ну да всем всего не объяснишь. Да и как объяснишь, если сам всего не понимаешь.
Дождавшись на перекрестке зеленого света, Валентин перебежал дорогу.
Впереди, скрипуче переговариваясь, вышагивали старички с палочками — шаткие трехногие существа. Обогнав их, он достиг ворот ограждения и, кивнув охраннику, ступил на вражескую территорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73