Вон наверху теперь вагонетка, стукнулась, перекувыркнулась, зашуршала
порода, скатывающаяся вниз. И жизнь так же разбита и катится вниз. Шахта
кормила их всех, одевала и обувала. И чувство любви к ней не уходило, а
крепло. Был посредине ее, этой шахты, поначалу отец, потом муж.
Смешно, муж вскоре заслонил все собой. Заслонил как-то враз. И лишь
потому, что тоже был с шахтой. Пахал. Не якшался с начальством, но вдруг
стали избирать депутатом. Сперва в местный Совет, потом - в городской,
вскоре в областной. Черноглазый высокий парень не красовался перед ней -
он забрал ее всю. И она его долго любила и всегда во всем ему верила. Она
закончила медучилище, потом осилила институт. Вера в него не нарушалась
после ее неожиданного выдвижения по работе. Лишь мелькнула мысль и
подумалось: к своим годам и он мог бы выучиться, тогда пошло бы веселей.
Чего все на карачках ползать? Есть люди, всегда чистенькие. Он поначалу в
техникуме учился, потом забросил, бегал посменно, разрывая иногда путы
распределительно ясной для себя жизни. Ей однажды показалась эта жизнь
другой, увиделась обделенность.
Соболев, начальник шахты, пришел однажды вечером, когда муж был на
смене. И она приняла его, истосковавшись по доброму слову, по "чистеньким
рукам" и чистому лицу. Он, Соболев, понял это, говорил горячо о том, как
уже давно любит ее, как страдает. Как она дивна! Никто не говорил давно
так ей. Даже тот, случайный, в Ессентуках, не говорил, что любит, когда
они после ресторана зашли к нему в отдельный номер, прекрасно обставленный
- он был в санатории, оказывается, основной, то есть по положенной
путевке. Соболев был везде основной - в президиумах, на похоронах, на
митингах. Большой, крупный, тоже истосковавшийся. И она горячо
признавалась: тоже любит его, давно заочно любит. Даже представляла, что с
ним была...
Соболев торопливо защелкнул дверь на щеколду...
"Почему? - зашептала она ему. - Здесь? Сразу?"
Он кивал ей головой, и она почувствовала, как он тоже исстрадался.
Она никогда в жизни не ощущала такого наполнения, ее распирала радость...
Он был остроумен в извращении, сознался потом, посмеиваясь: начитался
специальных зарубежных книг...
И во второй раз, когда зашел к ней, опять же зная, что ее муж уже
опустился в лаву и дает стране уголек, тоже умел подойти. Она ожидала, что
все то, что было, повторит. И он заторопился, повторил. И это было ново,
непознано...

Следователь, оказывается знал об этом. Он ее, Светлану Григорьевну,
допрашивал теперь не так осторожно. Струев пришел в тот час, когда из ее
дома зачем-то выносили диван. После того, как он грохнулся о стенку двумя
ножками, они его - втроем (три мужика) вынесли на улицу, словно покойника.
И внесли новый диван. Светлана Григорьевна давно его присмотрела -
договорилась с заведующим мебельного магазина.
Никогда не ожидаешь, что и зачем последует. Думалось, что в доме
будут добрые хлопоты, так нужные в эти дни, их смутные дни (кажется, у них
все расползалось с мужем, он открыто иногда стал ходить к любовнице).
Когда-то, женившись на ней, он долгое время любил ее. Неосторожность
в отношениях с мужчинами, иногда легкий флирт, иногда безобидное
кокетство, привели его к тому, что замкнулся, стал угрюмо на все глядеть.
Ему теперь казалось, что она врет во всем: в движениях, в словах. В
постели особенно это чувствовал. Ему часто хотелось спросить ее: ну, с кем
ты в этот раз?..
Он ждал одного, когда она поползла по служебным ступенькам, - уйдет
от него, или кто-то придет в дом и скажет ему: куда ты смотришь? Ты же не
последний алкаш, чтобы тебе почти на глазах изменять? Она же открыто
гуляет...
Сорокалетняя женщина. До призыва в армию Ледика - еще прекрасная, еще
миловидная, с замечательной прической. Уж эта ее неповторимая прическа.
Сделать тугой узел сзади, пришпилить его. Голова делается благородней. Вся
красота сразу бросается в глаза... Она сделала прическу и перед приездом
Ледика. Она сделала прическу и когда пошла к нему на свидание в тюрьму. У
нее были влажные карие глаза. Она подкрасила их, даже идя к Струеву. В
меру полная, в белых босоножках, в платье сафари песочного цвета... Жизнь
была нелегкой всегда. Но сохранилась. Пугалась порой и стучала по
некрашенному дереву: "Тьфу, тьфу! Ничего... Пусть он не взял по службе. Я
же взяла!.. Зато он депутат!"

- Я всегда знала, что этим кончится!
Светлана Григорьевна сидела напротив Струева и плакала. В дневнике
пишется, как эта женщина учила в свое время невестку пользоваться слезами.
Теперь она плакала сама и плакала искренне.
- Что же будет с моим сыном!..
У нее было крупное лицо, у брюнеток при плаче выступают красные пятна
на лице. То ли дело у ее умершей невестки. Ей плакать можно было, ни один
мужчина не мог отвернуться. Теперь хотелось отвернуться. Таким не советуют
плакать.
- Скажите, неужели он убил ее? Я этому никогда не поверю... А если
поверю, то армия, армия... Я всегда защищала армию. Теперь я поняла, что
он приехал совсем другим человеком... Там ему приходилось все делать.
- Да, - тихо ответил подполковник. - Все может быть. Учиться у вас,
признаться, страшновато.
Она пожала плечами.
- Дайте хотя бы дневник... Может, вы из него вычитали обо мне? Есть
там обо мне лично?
- Там все о вас, - резко сказал подполковник.
Из дневника Ирины, приобщенного к делу.

"2.02.90 года.
У меня нет иного выхода, кроме как терпеть. Терпеть, терпеть,
терпеть... Моя свобода была для меня всегда тяжким испытанием. Я испытываю
страх. Ничего, кроме свободы! Это же ужасно! Это плохо. Свободу понимают
все по-своему. Я ее понимаю так, как понимает желающий свободной
чувственности. Об этом твердит С., при этом загадочно и призывно
посмеиваясь... "У меня есть рядом примеры этой свободы" - он намекает на
мою свекровь.
7.07.90 года.
Нас всегда учили в этом самом... как говорит С., "в трепетном и
сладком", не тому, чему надо было бы учить. Нас учили в школе одному, а мы
после уроков говорили с девчонками совсем о другом и по-другому. Недавно,
вдруг за столом (мы были с матерью Ледика вдвоем), мы заговорили о
сущности любви. Она сразу привела примеры чувственной любви (ну когда
имеешь связь с другим человеком). Она возводила все в степень,
подчеркивала, что это красочно и аппетитно. И потому я с ней уже не
стеснялась рассуждать о том, что это ведь не только, когда после всего
такого хорошо и не бесишься в желании (как теперь определяют: желание
разрядки сексуального напряжения или биологическая сторона).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31