– Да… и, наконец, учитывая, что некоторые при дворе не понимают и десятой части из написанного им в письмах… люди определённого склада поневоле испытывают беспокойство.
– Вы хотите сказать, что его бросили в Тауэр из общих соображений ?
– В качестве превентивной меры.
– Что?! Значит ли это, что он пробудет там до конца жизни ?
– Нет, разумеется, – лишь пока не завершатся некие переговоры весьма чувствительного свойства.
– Чувствительного свойства, – несколько раз повторил Уилкинс, словно рассчитывал выжать из этих скупых слов некую дополнительную информацию.
И здесь разговор, бывший для Даниеля просто малопонятным, окончательно превратился в китайскую грамоту.
– Я и не подозревал, что у него есть столь чувствительное место. Нечего ухмыляться, мистер Пепис, я совершенно о другом!
– О, всем известно, что его чувства к sa sceur весьма нежны. Последнее время он пишет ей постоянно .
– Она отвечает?
– Минетта поддерживает переписку усерднее иного дипломата.
– И, если я правильно догадываюсь, уведомляет высокого адресата о всех событиях в жизни сердечного друга?
– Объём её корреспонденции таков, – воскликнул Пепис, – что его величество сейчас как никогда близок к упомянутому вами лицу. Златые обручи прочнее стальных.
Уилкинс, с выражением лёгкой брезгливости на лице:
– Хм… В таком случае удачно, что официальные переговоры ведутся через двух архипротестантов…
– Отсылаю вас к главе десятой вашего опуса от 1641 года.
– Хм… что-то я туго стал соображать… мы говорим сейчас об Ольденбурге?
– Я не имел намерения менять разговор… мы по-прежнему беседуем о договорах.
Карета остановилась, Пепис вылез. Даниель слышал, как затихает на мостовой тук-тук-тук модных каблуков. Уилкинс смотрел в никуда, пытаясь расшифровать слова Пеписа.
Ехать в карете немногим лучше, чем получать ежесекундные удары дубиной. Даниелю захотелось размяться. Он тоже вылез, обернулся и понял, что стоит прямо перед аллеей, ведущей к Сент-Джеймскому дворцу. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он увидел резиденцию Комстока – тяжёлую готическую громаду, встающую из садов и мостовых. Карета Пеписа свернула с Пиккадилли и остановилась прямо перед двором особняка. Даниель восхитился его расположением. Джон Комсток мог бы при желании встать в дверях своего дома, выпалить из мушкета через двор, ворота, вдоль трёхрядной псевдосельской аллеи, через Пэлл-Мэлл, прямо в парадный вход Сент-Джеймского дворца и, вероятно, подстрелить кого-нибудь очень пышно одетого. Каменные стены, живые изгороди и чугунные решётки были расположены так, чтобы отгородиться от Пиккадилли и соседних домов, создавая впечатление, будто Комсток-хаус и Сент-Джеймский дворец – одно большое семейное поместье.
Даниель обогнул ворота и стал на Пиккадилли лицом к Сент-Джеймскому дворцу. Он видел, как туда входит кто-то с тяжёлой сумкой: вероятно, врач пришёл выпустить Анне Гайд несколько пинт крови из яремной вены. Слева, в направлении реки, лежало открытое пространство, сейчас – огромный строительный участок, раскинувшийся примерно на четверть мили, до Чаринг-Кросс. Стояла тёмная ночь, никто здесь не работал, и чудилось, будто каменные стены растут из земли сами собой, словно поганки.
Отсюда особняк Комстока виделся в перспективе; на самом деле это был лишь один из богатых домов на Пиккадилли, обращенных к Сент-Джеймскому дворцу, словно солдаты на смотре. Беркли-хаус, Берлингтон-хаус и Ганфлит-хаус стояли в одном ряду, но лишь из Комсток-хауса открывался прямой вид на аллею.
Послышался скрип открываемой двери, негромкие голоса, и Джон Комсток вышел из дома под руку с Пеписом. Ему исполнилось шестьдесят три, и Даниель подумал, что он немного опирается на Пеписа при ходьбе – впрочем, возможно, не от дряхлости, а от старых боевых ран. Даниель подскочил к карете и велел кучеру надёжно закрепить телескоп на крыше, потом залез внутрь вместе с остальными тремя. Экипаж развернулся и загрохотал по Пиккадилли в направлении Сент-Джеймского дворца.
Джон Комсток, граф Эпсомский, председатель Королевского общества и советник короля во всём, что касается натурфилософии, был облачён в богатый персидского покроя кафтан, недавно введённый в моду королём и составлявший, вместе с галстухом-крават, последний придворный фасон. Пепис был одет так же, Уилкинс – старомодно, Даниель, по обыкновению, в строгое чёрное платье, какое носили двадцать лет назад странствующие пуританские проповедники. Никто на него не смотрел.
– Работаете допоздна? – спросил Комсток Пеписа, явно делая какие-то выводы из его туалета.
– Сегодня много дел по казначейской части.
– Король был весьма озабочен финансовыми вопросами – до недавнего времени, – сказал Комсток. – Теперь он готов вернуться к своей первой любви – натурфилософии.
– В таком случае нам есть чем его порадовать – новым телескопом, – вставил Уилкинс.
Однако телескопы явно не входили в повестку дня графа Эпсомского, и он, пропустив отступление мимо ушей, продолжал:
– Его величество просил меня завтра вечером собрать в Уайт-холле заседание. Герцог Ганфлитский, епископ Честерский, сэр Уинстон Черчилль, вы, мистер Пепис, и я приглашены присутствовать вместе с королём на демонстрации: Енох Красный покажет нам Phosphorus .
Перед самым Сент-Джеймским дворцом экипаж свернул на Пэлл-Мэлл и двинулся в сторону Чаринг-Кросс.
– Светоносный? Что это? – спросил Пепис.
– Новое элементарное вещество, – сказал Уилкинс. – Все алхимики Европы только о нём и говорят.
– Из чего он состоит?
– Не из чего! Это и значит элементарный!
– С какой планетой он соотносится? Мне казалось, все планеты расписаны! – возмутился Пепис.
– Енох объяснит.
– Были ли какие-нибудь движения касательно других вопросов, волнующих Королевское общество?
– Да! – произнес Комсток. Глядя Уилкинсу в глаза, он едва заметно покосился на Даниеля. Уилкинс отвечал таким же еле заметным кивком.
– Мистер Уотерхауз, имею удовольствие вручить вам приказ, – сказал Комсток, – от лорда Пенистона, – вытаскивая устрашающего вида документ с толстой восковой печатью на шнурке. – Предъявите его страже в Тауэре завтра вечером – и хотя мы будем в одном конце Лондона наблюдать демонстрацию фосфора, вам придётся оставаться с мистером Ольденбургом в другом, дабы позаботиться о его нуждах. Мне известно, что ему нужны новые струны для лютни, перья, чернила, некоторые книги – и, разумеется, есть огромное количество непрочитанной почты.
– Непрочитанной ГРУБЕНДОЛЕМ, – сострил Пепис. Комсток повернулся и наградил его таким взглядом, что Пепису показалось, будто он смотрит прямо в жерло заряженной пушки. Даниель Уотерхауз и епископ Честерский обменялись быстрыми взглядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103