– Мы должны быть благодарны за то, что он вообще с нами, – пробормотал Даниель, заворожённый секундной стрелкой на часах Роджера. – Вчера пришло известие: в Майнце скончался его покровитель.
– От смущения, надо полагать, – прошипел граф Апнорский.
Врач, явно чувствуя себя не в своей тарелке, выступил на середину комнаты. Она была большая, и герцог Ганфлитский называл её Гранд-Салон. По-французски это значит всего лишь большая-пребольшая комната, однако, названная по-заграничному, она казалась чуть больше и даже чуть грандиознее.
Для врача она была чересчур велика и чересчур грандиозна даже в качестве просто большой-пребольшой комнаты.
– Пятьдесят секунд? – переспросил он.
Последовавшая неловкая сиена заняла куда больше пятидесяти секунд. Члены Общества пытались втолковать врачу, что такое секунда, а у того прочно засело в голове, что речь о второй ступени диатонической гаммы.
– Вспомните минуту долготы, – крикнул кто-то из дальнего конца большой-пребольшой комнаты. – Как зовется ее шестидесятая часть?
– Секунда долготы, – отвечал врач.
– Тогда по аналогии одна шестидесятая часть от минуты времени…
– Секунда… времени, – проговорил врач и что-то быстро просчитал в уме. Лицо у него вытянулось.
– Одна триста шестидесятая часа, – подсказал скучающий голос с французским акцентом.
– Время вышло! – выкрикнул Бойль. – Давайте перейдём к…
– Даем доктору ещё пятьдесят секунд, – объявил Англси.
– Благодарю, милорд. – Врач прочистил горло. – Может быть, джентльмены, покровительствовавшие изысканиям мистера Гука и теперь располагающие его остроумным прибором, соблаговолят информировать меня о ходе времени, покуда я зачитываю результаты посмертного вскрытия епископа Честерского…
– Идёт. Вы уже потратили двадцать секунд, – сказал граф Апнорский.
– Прошу тебя, Луи, давай проявим уважение к нашему покойному основателю и присутствующему здесь доктору.
– Первому, полагаю, наше уважение уже ни к чему, но ради второго соглашусь.
– Тишина! – потребовал Бойль.
– Большая часть органов епископа Честерского нормальна для человека его возраста, – сказал врач. – В одной почке я нашёл два маленьких камня. В мочеточнике – песок.
Он сел с поспешностью пехотинца, только что заметившего белые дымки над полками неприятельских мушкетов. Комната загудела, словно была стеклянным пчельником Уилкинса, и врач разворошил её палкой. Однако пчелиная царица умерла, и пчёлы не могли сойтись во мнении, кого жалить.
– Как я и подозревал: прекращения оттока мочи не было, – объявил наконец Гук. – Только боль от почечного камня. Боль, понудившая епископа Честерского искать облегчения в опиатах.
Это было всё равно что выплеснуть стакан воды в лицо мсье Лефевру. Королевский аптекарь встал.
– Я горжусь тем, что помог епископу Честерскому умерить страдания последних месяцев, – сказал он.
Снова гул, хотя в другой тональности. Роджер Комсток встал и прочистил горло.
– Если бы мистер Пепис любезно показал нам свой камень…
Пепис с готовностью вскочил и сунул руку в карман.
Джон Комсток чугунным взглядом усадил обоих на место.
– Любезность излишняя, мистер… э… Комсток, поскольку мы все его видели.
Черёд Даниеля.
– Камень мистера Пеписа огромен , и все же ему удавалось немного мочиться. Учитывая узость просвета мочевыводящих путей, не может ли маленький камень закупорить его так же и даже основательней, чем большой ?
Уже не гул, но общий одобрительный рокот. Даниель сел, Роджер Комсток осыпал его комплиментами.
– У меня были камни в почке, – сообщил Англси. – Готов засвидетельствовать, что это невыносимая пытка.
Джон Комсток:
– Как те, что применяет папская инквизиция ?
– Не разберусь, что происходит, – шепнул Даниель соседу.
– Вам стоит разобраться, прежде чем вы что-нибудь ещё скажете, – отвечал Роджер.
– Сперва Англси и Комсток сообща марают память Уилкинса – и через мгновение вцепляются друг другу в глотки из-за религии.
– И что это означает, Даниель? – спросил Роджер.
Англси, не поведя бровью:
– Уверен, что выражу мнение всего Королевского общества, если в самых искренних выражениях поблагодарю мсье Лефевра, облегчившего епископу Честерскому муки последних месяцев.
– «Elixir Proprietalis LeFebure» пользуется большим успехом при дворе, в том числе среди юных дам, не страдающих изощрённо-мучительными заболеваниями, – сказал Комсток. – Некоторые так к нему пристрастились, что завели новую моду: засыпать и не просыпаться.
Разговор принял характер теннисной партии, в которой игроки перебрасываются шипящей гранатой. Заскрипели стулья: члены Королевского общества ерзали и тянули шеи, чтобы не пропустить зрелище.
Мсье Лефевр, не дрогнув, отбил мяч:
– С древних времён известно, что настой мака, даже в малых дозах, ослабляет здравость суждений днём и вызывает кошмары ночью . Вы не согласны?
Джон Комсток, чувствуя ловушку, промолчал. Однако Гук ответил:
– Это я могу подтвердить.
– Ваша приверженность истине, мистер Гук, пример для всех нас. Разумеется, в больших дозах лекарство убивает. Первое следствие – ослабление умственных способностей – способно привести ко второму : смерти от избыточной дозы. Вот почему «Elixir Proprietalis LeFebure» следует принимать лишь под моим наблюдением; и вот почему я самолично навещал епископа Честерского каждые несколько дней в течение тех месяцев, что разум его был ослаблен лекарством.
Комстока раздражало упрямство Лефевра. Однако (как с опозданием осознал Даниель) Комсток преследовал и другую цель – не только замарать Лефевра – и в этой цели был един с Томасом Мором Англси, своим всегдашним соперником и врагом. Они переглянулись.
Даниель встал. Роджер схватил его за рукав, но не мог схватить за язык.
– В последние недели я неоднократно навещал епископа Честерского и не видел, чтобы его умственные способности ослабели! Напротив…
– Дабы кому-нибудь не пришла в голову вздорная мысль, будто мы несправедливы к покойному, – проговорил Англси, бросая на Даниеля яростный взгляд, – ответьте, мсье Лефевр: считал ли епископ ослабление умственных способностей приемлемой платой за то, чтобы провести последние несколько месяцев с близкими?
– О, он платил её с охотой, – сказал аптекарь.
– Вероятно, потому-то в последнее время он так мало сделал на ниве натурфилософии, – произнёс Комсток.
– Да, и вот почему стоит оставить без внимания его последние…
– Просчёты?
– Поползновения?
– Опрометчивые вылазки в низменную область политики…
– Его ум ослабел… сердце оставалось, как всегда, чистым… он искал утешения в прекраснодушных жестах.
Этих отравленных панегириков Даниель не снёс – через мгновение он был уже в саду Ганфлит-хауса перед белой мраморной нимфой, которую бесконечно тошнило в прудик струёй чистой воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103