Все, конечно, казалось очень несправедливым, но смешно требовать справедливости в мире животных!
По щекам Ли Хан текли слезы, и на этот раз она их не стыдилась. Раньше в жизни все было разложено по полочкам. Она понимала, что стремится отличиться на избранном поприще, знала, что ее гордость требует, чтобы ее высокий профессионализм был отмечен. Будучи женщиной, она особенно сильно ощущала потребность как можно раньше получить признание, ведь она была не просто дочерью Дальних Миров, а настоящей шанхайкой, родившейся в культурной среде, где личность воспринималась как частичка целого поколения. Поэтому ее жизнь была расписана с начала до конца: надо сделать карьеру в Военно-космическом флоте, а потом найти время и родить столь желанных детей.
Ли Хан металась на койке в отчаянии от потери, которую переживала еще острее от того, что никогда не обладала тем, что уже потеряла. Страшно щемило сердце, но ужасный миг прозрения был уже позади. Теперь оставалось только понять, как жить с этим чувством потери, только научиться терпеть невыносимую боль.
Она с грустью думала о том, что все было бы по-другому, родись она в одном из перенаселенных Внутренних Миров, где доступ к омолаживающей терапии был строго ограничен. В Дальних Мирах все было иначе, и в тридцать девять лет она выглядела – и чувствовала себя – как двадцатилетняя девушка из Внутренних Миров. С возрастом эта разница ощущалась еще сильнее. Она надеялась, что способность иметь детей у нее сохранится еще по меньшей мере лет пятьдесят. Пятьдесят отныне похищенных у нее лет! Теперь она даже завидовала обитателям Внутренних Миров, уходившим из жизни так скоро. В припадке острой жалости к себе она подумала о том, насколько прекрасно своей скоротечностью их старческое одиночество.
Ли Хан грустно усмехнулась. Несмотря на свое происхождение, Левеллин был хорошим человеком, но все слова, которыми он пытался ее утешить, лишь подчеркивали, насколько они не похожи друг на друга. На Звездных Окраинах было слишком мало обитателей. Слишком большая или слишком маленькая сила тяжести и враждебная к человеку среда обитания препятствовали деторождению. Потребовалось несколько поколений, чтобы биологические процессы полностью приспособились к новым условиям, и ни одной шанхайке даже не пришло бы в голову зачинать ребенка с потенциально смертоносной наследственностью. Дети в мире Шанхай были огромной ценностью, гарантией продолжения рода, а не новым бременем, налагаемым на ресурсы перенаселенного мира. Умом Ли Хан могла смириться с тем, что сказал ей Левеллин, сердцем же – никогда.
Она медленно покачала головой, чувствуя, как боль отступает перед лицом принятого решения. Чтобы остаться верной себе и своей культуре, она могла сделать только одну вещь. От мысли об этом сердце стало меньше болеть, но ничто не могло победить теперь ее глубокое горе.
Время в госпитале тянулось медленно. Ли Хан никогда не приходилось проводить в праздности так много дней, и она чувствовала, что отстает от жизни. Ее боевая группа была расформирована. Пережившие сражение «Ятаган» и «Шмель» отремонтировали и перевели в другие соединения. Спасшиеся с мостика «Черной Стрелы» тоже ожидали назначения на другие корабли. Цинг Чангу предстояло лечиться почти так же долго, как и самой Ли Хан, а Эстер Кейн погибла вместе со своим кораблем. Роберт Томанага спасся, но ему еще много месяцев предстояло учиться ходить с механической ногой.
Лишь Дэвид Резник вышел из схватки целым и невредимым. Он был единственным посетителем, которого на протяжении двух недель допускали к Ли Хан, и общение с ним опечалило ее. Тело его не пострадало, но милая юношеская непосредственность пропала начисто. Ему пришлось повзрослеть за одно ужасное мгновение, и Ли Хан благодарила судьбу хотя бы за то, что он не озлобился. На самом деле она даже чувствовала в нем какую-то невидимую силу, силу человека, который один раз в жизни испытал такой сильный страх, что больше ничего не боится. Оставалось только надеяться, что она не ошибается и это действительно сила, а не хрупкий ледок, под которым зияет бездна панического ужаса перед жизнью. В тот момент, когда Резник ее навестил, Ли Хан очень плохо себя чувствовала, и его визит был таким кратким, что о нем сохранились очень смутные воспоминания, и все же ей казалось, что она поняла состояние Дэвида правильно.
Ли Хан потеряла не только половину своего штаба, но и половину остальной команды, и мысли об этих жертвах не давали ей покоя. Только на «Черной Стреле» погибло более четырехсот человек.
Из экипажей «Алебарды» и «Шершня» не спасся вообще никто, а из команды «Арбалета» – лишь двенадцать человек. Историки будут писать, что операция увенчалась блестящим успехом, но за него заплатили своими жизнями две тысячи восемьсот человек, и Ли Хан испытывала глубокую печаль, думая о погибших во время бесконечных часов своего одиночества.
Дни тянулись невыносимо медленно, но Ли Хан все-таки поправлялась. Неопровержимое доказательство этому она получила на третьей неделе своего пребывания в больнице. Раздался мелодичный звук гонга, дверь в палату отворилась, и Ли Хан расцвела в невольной улыбке, подняв глаза от экранчика, на котором читала книгу, и увидев коммодора Магду Петрову.
– Ли Хан! – Магда протянула ей руку, с озабоченным видом созерцая печальное зрелище, которое та представляла собой. Ли Хан сразу узнала в Петровой родственную душу, не пожелавшую растекаться в потоке сочувственных, но пустых фраз.
– Проходи, посмотри на бывшего кандидата в покойнички, Магда!
– С удовольствием. Ты не против?
– Абсолютно! Садись и расскажи мне, что вообще происходит. Из докторишек клещами слова не вытянешь!
Магда бросила фуражку на свободный столик и откинула назад волосы. Седые пряди сверкнули в лившемся через окно свете, как чистое серебро, и на мгновение Ли Хан позавидовала своей полной сил и здоровья гостье.
– Ничего удивительного, – усмехнулась Магда. – Половина персонала этого захваченного нами госпиталя – уроженцы Внутренних Миров, и они не любят распространяться о том, что происходит.
– По-моему, ты несправедлива к капитану Левеллину, – кротко заметила Ли Хан со своих подушек. – Мне кажется, доктора не волнуют знаки различия, которые носят его больные. Он ухаживает за мной, как за родной дочерью.
– Он исключение! – язвительно заметила Магда. – Большинство из них воротит нос, когда мы заходим к ним в палату. Ничего удивительного! Их оборонительные сооружения я бы тоже назвала просто вонючими!
– Вот как? – скривила губы Ли Хан. – Лично я, не успев «принюхаться», потеряла половину боевой группы!
– Ну не надо так, Ли Хан! Конечно, они здорово тебя пощипали, но «Ятаган» и «Шмель» практически не пострадали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
По щекам Ли Хан текли слезы, и на этот раз она их не стыдилась. Раньше в жизни все было разложено по полочкам. Она понимала, что стремится отличиться на избранном поприще, знала, что ее гордость требует, чтобы ее высокий профессионализм был отмечен. Будучи женщиной, она особенно сильно ощущала потребность как можно раньше получить признание, ведь она была не просто дочерью Дальних Миров, а настоящей шанхайкой, родившейся в культурной среде, где личность воспринималась как частичка целого поколения. Поэтому ее жизнь была расписана с начала до конца: надо сделать карьеру в Военно-космическом флоте, а потом найти время и родить столь желанных детей.
Ли Хан металась на койке в отчаянии от потери, которую переживала еще острее от того, что никогда не обладала тем, что уже потеряла. Страшно щемило сердце, но ужасный миг прозрения был уже позади. Теперь оставалось только понять, как жить с этим чувством потери, только научиться терпеть невыносимую боль.
Она с грустью думала о том, что все было бы по-другому, родись она в одном из перенаселенных Внутренних Миров, где доступ к омолаживающей терапии был строго ограничен. В Дальних Мирах все было иначе, и в тридцать девять лет она выглядела – и чувствовала себя – как двадцатилетняя девушка из Внутренних Миров. С возрастом эта разница ощущалась еще сильнее. Она надеялась, что способность иметь детей у нее сохранится еще по меньшей мере лет пятьдесят. Пятьдесят отныне похищенных у нее лет! Теперь она даже завидовала обитателям Внутренних Миров, уходившим из жизни так скоро. В припадке острой жалости к себе она подумала о том, насколько прекрасно своей скоротечностью их старческое одиночество.
Ли Хан грустно усмехнулась. Несмотря на свое происхождение, Левеллин был хорошим человеком, но все слова, которыми он пытался ее утешить, лишь подчеркивали, насколько они не похожи друг на друга. На Звездных Окраинах было слишком мало обитателей. Слишком большая или слишком маленькая сила тяжести и враждебная к человеку среда обитания препятствовали деторождению. Потребовалось несколько поколений, чтобы биологические процессы полностью приспособились к новым условиям, и ни одной шанхайке даже не пришло бы в голову зачинать ребенка с потенциально смертоносной наследственностью. Дети в мире Шанхай были огромной ценностью, гарантией продолжения рода, а не новым бременем, налагаемым на ресурсы перенаселенного мира. Умом Ли Хан могла смириться с тем, что сказал ей Левеллин, сердцем же – никогда.
Она медленно покачала головой, чувствуя, как боль отступает перед лицом принятого решения. Чтобы остаться верной себе и своей культуре, она могла сделать только одну вещь. От мысли об этом сердце стало меньше болеть, но ничто не могло победить теперь ее глубокое горе.
Время в госпитале тянулось медленно. Ли Хан никогда не приходилось проводить в праздности так много дней, и она чувствовала, что отстает от жизни. Ее боевая группа была расформирована. Пережившие сражение «Ятаган» и «Шмель» отремонтировали и перевели в другие соединения. Спасшиеся с мостика «Черной Стрелы» тоже ожидали назначения на другие корабли. Цинг Чангу предстояло лечиться почти так же долго, как и самой Ли Хан, а Эстер Кейн погибла вместе со своим кораблем. Роберт Томанага спасся, но ему еще много месяцев предстояло учиться ходить с механической ногой.
Лишь Дэвид Резник вышел из схватки целым и невредимым. Он был единственным посетителем, которого на протяжении двух недель допускали к Ли Хан, и общение с ним опечалило ее. Тело его не пострадало, но милая юношеская непосредственность пропала начисто. Ему пришлось повзрослеть за одно ужасное мгновение, и Ли Хан благодарила судьбу хотя бы за то, что он не озлобился. На самом деле она даже чувствовала в нем какую-то невидимую силу, силу человека, который один раз в жизни испытал такой сильный страх, что больше ничего не боится. Оставалось только надеяться, что она не ошибается и это действительно сила, а не хрупкий ледок, под которым зияет бездна панического ужаса перед жизнью. В тот момент, когда Резник ее навестил, Ли Хан очень плохо себя чувствовала, и его визит был таким кратким, что о нем сохранились очень смутные воспоминания, и все же ей казалось, что она поняла состояние Дэвида правильно.
Ли Хан потеряла не только половину своего штаба, но и половину остальной команды, и мысли об этих жертвах не давали ей покоя. Только на «Черной Стреле» погибло более четырехсот человек.
Из экипажей «Алебарды» и «Шершня» не спасся вообще никто, а из команды «Арбалета» – лишь двенадцать человек. Историки будут писать, что операция увенчалась блестящим успехом, но за него заплатили своими жизнями две тысячи восемьсот человек, и Ли Хан испытывала глубокую печаль, думая о погибших во время бесконечных часов своего одиночества.
Дни тянулись невыносимо медленно, но Ли Хан все-таки поправлялась. Неопровержимое доказательство этому она получила на третьей неделе своего пребывания в больнице. Раздался мелодичный звук гонга, дверь в палату отворилась, и Ли Хан расцвела в невольной улыбке, подняв глаза от экранчика, на котором читала книгу, и увидев коммодора Магду Петрову.
– Ли Хан! – Магда протянула ей руку, с озабоченным видом созерцая печальное зрелище, которое та представляла собой. Ли Хан сразу узнала в Петровой родственную душу, не пожелавшую растекаться в потоке сочувственных, но пустых фраз.
– Проходи, посмотри на бывшего кандидата в покойнички, Магда!
– С удовольствием. Ты не против?
– Абсолютно! Садись и расскажи мне, что вообще происходит. Из докторишек клещами слова не вытянешь!
Магда бросила фуражку на свободный столик и откинула назад волосы. Седые пряди сверкнули в лившемся через окно свете, как чистое серебро, и на мгновение Ли Хан позавидовала своей полной сил и здоровья гостье.
– Ничего удивительного, – усмехнулась Магда. – Половина персонала этого захваченного нами госпиталя – уроженцы Внутренних Миров, и они не любят распространяться о том, что происходит.
– По-моему, ты несправедлива к капитану Левеллину, – кротко заметила Ли Хан со своих подушек. – Мне кажется, доктора не волнуют знаки различия, которые носят его больные. Он ухаживает за мной, как за родной дочерью.
– Он исключение! – язвительно заметила Магда. – Большинство из них воротит нос, когда мы заходим к ним в палату. Ничего удивительного! Их оборонительные сооружения я бы тоже назвала просто вонючими!
– Вот как? – скривила губы Ли Хан. – Лично я, не успев «принюхаться», потеряла половину боевой группы!
– Ну не надо так, Ли Хан! Конечно, они здорово тебя пощипали, но «Ятаган» и «Шмель» практически не пострадали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138