А у девачка батиночек сорок пятый размер.
– А, девочки! – с готовностью подхватил Копенкин. – Девочки, уважаемый, в вашем возрасте это очень опасно. – И добавил, обращаясь уже к ассистенту: – Видите, Николай Михалыч, до чего девочки способны довести?
Девичья часть студенчества прыснула. Рабочая атмосфера была создана.
Быстро сделал свое дело анестезиолог.
– Все готово? – наконец спросил Копенкин у хирургической сестры Валентины Лаптуховой.
– Йес, сэр! – ответила сестра Валентина Лаптухова, И Копенкин начал внедряться в глубь кисти. Сшивая нервы и сухожилия, фиксируя сломанные кости, расчищая от осколков суставы.
Студенты ловили каждое мельчайшее движение своего кумира. А кумир иногда, когда была возможность, пояснял что-то. Что сразу же записывалось в блокноты и навсегда оседало в памяти будущих кудесников российской хирургии.
По ходу дела Копенкин провел весьма любопытный диспут с оперируемым.
– Вот вы, Тигран Овсепыч, вероятно считаете, что нейрохирургия – это самая тонкая, самая филигранная область нашей общей с вами профессии? Признайтесь честно, не зарежу, – считаете?
– Уважаемый Сергей Семеныч, дело в том, что не один я так считаю. Так считают очень многие. И не только нейрохирурги.
– Значит, по-вашему, наиболее сложно организованные ткани человеческого организма находятся, извиняюсь, в голове?
– Мне кажется, это аксиома, – напыщенно ответил Мовсесян.
– А не пытались ли вы, – в голосе Копенкина прозвучали ехидные ноты, – посмотреть на эту проблему с другого конца?
– Вы имеете в виду фаллос?– совершенно искренне спросил Мовсесян.
Из-за хохота, который потряс стены операционной, пришлось сделать паузу. Поскольку хохочущий хирург сродни киллеру.
– Нет, дорогой Тигран Овсепыч, я имею в виду кисть, которую я сейчас пытаюсь привести в приемлемое состояние. Не кажется ли вам, что она выданном случае первична?
– Первичны сперматозоид и яйцеклетка, – убежден но сказал Мовсесян, которого заклинило на проблеме секса.
– Нет, я с вами говорю абсолютно серьезна Дело в том, что человеческий мозг начал развиваться и увеличиваться в объеме, когда бывшие приматы начали делать; руками орудия труда и с их помощью бороться за выживание. Чем больше развивалась и усложнялась кисть, тем больше, извиняюсь, развивался человеческий мозг. Впрочем, что это я вам рассказываю? Это общепризнанный научный факт, всем известный. Ведь так?
Мовсесян попытался заявить, что эта теория имела хождение при большевиках. А сейчас парадигма существенно усложнилась. Что теперь все более склонны учитывать божественную составляющую возникновения человека.
– Позвольте, – возмутился Копенкин, – мы кто с вами? Богословы? Или все же врачи, естествоиспытатели?
– Да, но… – начал что-то мямлить в ответ Мовсесян.
– В кисти человека, – продолжил строгим менторским тоном Копенкин, – сосредоточено необычайно много нервных волокон. Не случайно существует очень точная метафора, согласно которой, например, скульпторы мыслят руками. Так вот одно неосторожное движение ланцета – и палец превращается в ненужную обузу для организма. А что такое мозг? – сказал корифей кистевой хирургии, презрительно скривившись. И чуть было не плюнул на пол. Но все же сдержал себя.
– Па-азвольте! – возмутился Мовсесян. – В человеческом мозге гораздо больше всего. Мозг управляет всем организмом.
– Может, оно и так. Однако этот самый, извиняюсь, управляющий орган используется лишь на десять процентов. То есть из десяти миллиардов нейронов реально работает только один миллиард. О чем это говорит, Тигран Овсепыч?
– О том, что резервы человеческого мозга неисчерпаемы. Эти девяносто процентов для будущего, когда человек начнет мыслить всем своим мозгом,
– Представляю, какая жуть тогда наступит на земле! – вклинился в диспут Кондырев, блокируя зажимом кровеносный сосуд.
– Вот именно! – согласился Копенкин. – Уже сейчас нормальному человеку некуда спрятаться от мыслителей. Вам же, Тигран Овсепыч, вынужден сказать, что это означает совсем другое. То, что можно взять зазубренный скальпель, отрезать девять десятых мозга и выкинуть в ведро!
Между тем операция близилась к концу. Все уже изрядно устали. Однако движения Копенкина были все так же точны и оптимальны.
Ладонь была уже собрана. И теперь зашивалась, словно в перчатку, в кожу.
– Ну вот, – сказал хирург, поставив последнюю точку (то есть завязав последний узелок), – теперь передаю вас в руки времени. Пусть все срастается и заживает. А потом восстановление двигательной функции, через боль и страдание. Я сделал все, что мог.
– Коллега, – спросил дрожащим голосом Мовсесян, – каковы перспективы?
– Ну, батенька, – устало вздохнул Копенкин, – я всего лишь врач, а не волшебник. На фортепьяно играть сможете. А вот насчет вашей профессиональной деятельности… Тут остается уповать только на везение. На крупное везение. Но, думаю, аппендиксы вырезать сможете. А вот нейрохирургия… – неопределенно сказал кумир. И пошел умывать руки.
***
Танцор ушел на кухню ставить новый, вчера купленный, чайник. Весь такой красивый – сияющий и сверкающий. И абсолютно безопасный, поскольку это была автоматическая электрическая машина фирмы «Тефаль».
– Танцор, – неожиданно позвала его Стрелка, – давай скорей сюда! Я тут такое нарыла!
– Что же ты тут нарыла? – спросил Танцор, вернувшись.
– Петра Капкина! Во! На http://…… висит. Ужо щас почитаем!
– Погоди, – сказал Танцор, – пойду на всякий случай чайник вырублю,
– Так он же автоматический! – изумилась Стрелка.
– С Капкиным шутки плохи, дорогая. С ним и электрические чайники взрываются.
Пошел и выключил. А потом, вернувшись, уселся перед монитором и начал читать вслух. Поскольку надо же было с максимальной пользой использовать актерский дар.
Рассказ назывался «ОК», что усилило недобрые предчувствия Танцора.
«Нет сомнений, нет пустых глупых маленьких надежд», – думал Джозеф, шагая по большому городу Нью-Йорку, а может, Фриско – не важно. «Мне все ясно, она меня не любит, она не хочет меня», – так он думал. В это время большой красный бьюик сбил фургон с мясом. Молодой человек поднял голову и подошел к толпе, окружившей место катастрофы. Фургон был вдребезги разбит. Мясо всевозможных сортов и стоимостей разлетелось вокруг на сорок футов. Джозеф осмотрелся, выбрал темно-красный кусок бифштексов на сто и сунул под блайзер. Потом быстренько отошел от толпы и скрылся в авенюшку, примыкавшую к банку, где работала Джулия. Он звякнул ей из автомата – пригласил на ужин. Когда Джулия пришла, мясо, отбитое и поджаренное, уже лежало в большой старой, но чистой супнице. «Не думай, что я пришла из-за ужина», – кокетливо улыбнулась Джулия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– А, девочки! – с готовностью подхватил Копенкин. – Девочки, уважаемый, в вашем возрасте это очень опасно. – И добавил, обращаясь уже к ассистенту: – Видите, Николай Михалыч, до чего девочки способны довести?
Девичья часть студенчества прыснула. Рабочая атмосфера была создана.
Быстро сделал свое дело анестезиолог.
– Все готово? – наконец спросил Копенкин у хирургической сестры Валентины Лаптуховой.
– Йес, сэр! – ответила сестра Валентина Лаптухова, И Копенкин начал внедряться в глубь кисти. Сшивая нервы и сухожилия, фиксируя сломанные кости, расчищая от осколков суставы.
Студенты ловили каждое мельчайшее движение своего кумира. А кумир иногда, когда была возможность, пояснял что-то. Что сразу же записывалось в блокноты и навсегда оседало в памяти будущих кудесников российской хирургии.
По ходу дела Копенкин провел весьма любопытный диспут с оперируемым.
– Вот вы, Тигран Овсепыч, вероятно считаете, что нейрохирургия – это самая тонкая, самая филигранная область нашей общей с вами профессии? Признайтесь честно, не зарежу, – считаете?
– Уважаемый Сергей Семеныч, дело в том, что не один я так считаю. Так считают очень многие. И не только нейрохирурги.
– Значит, по-вашему, наиболее сложно организованные ткани человеческого организма находятся, извиняюсь, в голове?
– Мне кажется, это аксиома, – напыщенно ответил Мовсесян.
– А не пытались ли вы, – в голосе Копенкина прозвучали ехидные ноты, – посмотреть на эту проблему с другого конца?
– Вы имеете в виду фаллос?– совершенно искренне спросил Мовсесян.
Из-за хохота, который потряс стены операционной, пришлось сделать паузу. Поскольку хохочущий хирург сродни киллеру.
– Нет, дорогой Тигран Овсепыч, я имею в виду кисть, которую я сейчас пытаюсь привести в приемлемое состояние. Не кажется ли вам, что она выданном случае первична?
– Первичны сперматозоид и яйцеклетка, – убежден но сказал Мовсесян, которого заклинило на проблеме секса.
– Нет, я с вами говорю абсолютно серьезна Дело в том, что человеческий мозг начал развиваться и увеличиваться в объеме, когда бывшие приматы начали делать; руками орудия труда и с их помощью бороться за выживание. Чем больше развивалась и усложнялась кисть, тем больше, извиняюсь, развивался человеческий мозг. Впрочем, что это я вам рассказываю? Это общепризнанный научный факт, всем известный. Ведь так?
Мовсесян попытался заявить, что эта теория имела хождение при большевиках. А сейчас парадигма существенно усложнилась. Что теперь все более склонны учитывать божественную составляющую возникновения человека.
– Позвольте, – возмутился Копенкин, – мы кто с вами? Богословы? Или все же врачи, естествоиспытатели?
– Да, но… – начал что-то мямлить в ответ Мовсесян.
– В кисти человека, – продолжил строгим менторским тоном Копенкин, – сосредоточено необычайно много нервных волокон. Не случайно существует очень точная метафора, согласно которой, например, скульпторы мыслят руками. Так вот одно неосторожное движение ланцета – и палец превращается в ненужную обузу для организма. А что такое мозг? – сказал корифей кистевой хирургии, презрительно скривившись. И чуть было не плюнул на пол. Но все же сдержал себя.
– Па-азвольте! – возмутился Мовсесян. – В человеческом мозге гораздо больше всего. Мозг управляет всем организмом.
– Может, оно и так. Однако этот самый, извиняюсь, управляющий орган используется лишь на десять процентов. То есть из десяти миллиардов нейронов реально работает только один миллиард. О чем это говорит, Тигран Овсепыч?
– О том, что резервы человеческого мозга неисчерпаемы. Эти девяносто процентов для будущего, когда человек начнет мыслить всем своим мозгом,
– Представляю, какая жуть тогда наступит на земле! – вклинился в диспут Кондырев, блокируя зажимом кровеносный сосуд.
– Вот именно! – согласился Копенкин. – Уже сейчас нормальному человеку некуда спрятаться от мыслителей. Вам же, Тигран Овсепыч, вынужден сказать, что это означает совсем другое. То, что можно взять зазубренный скальпель, отрезать девять десятых мозга и выкинуть в ведро!
Между тем операция близилась к концу. Все уже изрядно устали. Однако движения Копенкина были все так же точны и оптимальны.
Ладонь была уже собрана. И теперь зашивалась, словно в перчатку, в кожу.
– Ну вот, – сказал хирург, поставив последнюю точку (то есть завязав последний узелок), – теперь передаю вас в руки времени. Пусть все срастается и заживает. А потом восстановление двигательной функции, через боль и страдание. Я сделал все, что мог.
– Коллега, – спросил дрожащим голосом Мовсесян, – каковы перспективы?
– Ну, батенька, – устало вздохнул Копенкин, – я всего лишь врач, а не волшебник. На фортепьяно играть сможете. А вот насчет вашей профессиональной деятельности… Тут остается уповать только на везение. На крупное везение. Но, думаю, аппендиксы вырезать сможете. А вот нейрохирургия… – неопределенно сказал кумир. И пошел умывать руки.
***
Танцор ушел на кухню ставить новый, вчера купленный, чайник. Весь такой красивый – сияющий и сверкающий. И абсолютно безопасный, поскольку это была автоматическая электрическая машина фирмы «Тефаль».
– Танцор, – неожиданно позвала его Стрелка, – давай скорей сюда! Я тут такое нарыла!
– Что же ты тут нарыла? – спросил Танцор, вернувшись.
– Петра Капкина! Во! На http://…… висит. Ужо щас почитаем!
– Погоди, – сказал Танцор, – пойду на всякий случай чайник вырублю,
– Так он же автоматический! – изумилась Стрелка.
– С Капкиным шутки плохи, дорогая. С ним и электрические чайники взрываются.
Пошел и выключил. А потом, вернувшись, уселся перед монитором и начал читать вслух. Поскольку надо же было с максимальной пользой использовать актерский дар.
Рассказ назывался «ОК», что усилило недобрые предчувствия Танцора.
«Нет сомнений, нет пустых глупых маленьких надежд», – думал Джозеф, шагая по большому городу Нью-Йорку, а может, Фриско – не важно. «Мне все ясно, она меня не любит, она не хочет меня», – так он думал. В это время большой красный бьюик сбил фургон с мясом. Молодой человек поднял голову и подошел к толпе, окружившей место катастрофы. Фургон был вдребезги разбит. Мясо всевозможных сортов и стоимостей разлетелось вокруг на сорок футов. Джозеф осмотрелся, выбрал темно-красный кусок бифштексов на сто и сунул под блайзер. Потом быстренько отошел от толпы и скрылся в авенюшку, примыкавшую к банку, где работала Джулия. Он звякнул ей из автомата – пригласил на ужин. Когда Джулия пришла, мясо, отбитое и поджаренное, уже лежало в большой старой, но чистой супнице. «Не думай, что я пришла из-за ужина», – кокетливо улыбнулась Джулия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44