Он пожелал. Ему выдали лыжные ботинки красивого. Они вышли.
В чистом холодном небе было множество звезд. И луна. Как на нормальном небе. Никакого Чудовища они не увидели.
Они похрустывали снегом на деревенской улице.
Немногие, далеко отстоящие друг от друга красивые дома. Хрупкое поселение привилегированного племени. Индиана, разглядывая аккуратные заборы, констатировал, что ни один не выдержит даже слабого прибоя толпы. Обитатели, очевидно, даже не задумывались о возможности ведения обороны, они строили свои хрупкие домики в полном легкомыслии. Не ожидая появления Чудовища.
«Наш тираж возрос до двух миллионов», — сообщил Яша.
«Цифры больше миллиона экземпляров для меня относятся к области астрономии. У нас, во Франции, двадцать тысяч — приличная продажа. Шестьдесят — уже бестселлер».
«Мы проворачиваем сейчас одну операцию с бумагой. Если она нам удастся, — с Нового Года будем клепать четыре миллиона».
Индиана присвистнул.
«Расшевелить эту страну трудно. Все время чего-то нет. Нет бумаги, нет киоскеров продавать наш бюллетень. Правда, мы наловчились распространяться новым методом: посылаем людей на вокзалы. Они мечут десятки тысяч штук в день. Рубль штука. За рубль мы даем народу двадцать четыре страницы информации. Новой, совсем неизвестной».
«Мать писала мне, что в Харькове достать ваш бюллетень невозможно».
«Верно. До периферии мы плохо доходим. Периферию мы еще не охватили. Мы даже наши Центральные области Союза не все еще охватываем. Но что вы хотите, мы существуем меньше года… Базы, как у старых советских газет, у нас нет».
Они дошли до пустынного шоссе и остановились. «Еще прогуляемся или обратно. Вы не замерзли?» — позаботился о нем советский американец.
«Нет. Ботинки мне дали отличные. В них в тайгу с ружьем ходить. Горячо ногам».
«Хорошо тут, правда? Воздух-то какой, вдохните: смолой древесной тянет, дымком. Я редко бываю за городом. Столько работы в этом году навалилось. Рано утром из дому выезжаю и поздно ночью возвращаюсь. Я вас к себе обязательно до отъезда вашего приглашу».
«Спасибо. Вы очень любезны, Яша».
«Самое противное, что мне приходится заниматься административными проблемами. А ведь я по профессии журналист. Мне писать хочется. А я бумагу выбиваю, помещение для редакции подыскиваю».
«Да, противно наверное, — посочувствовал Индиана. — Неизбежно, однако. В переходную фазу от социализма к капитализму».
Компанию свою они нашли пожирающей мясо. Они присоединились к пожиранию. Индиана жевал и размышлял о том, что старая общинная татаро-монгольская коллективность духа его народа спаялась за последние семьдесят лет прочно с марксистским уравнительным иудейством (у евреев нет аристократов в их обществе), и потому РАВЕНСТВО есть самое близкое гражданину Империи понятие. Не то французское (несуществующее впрочем, теоретическое) равенство в правах перед законом, но более глубокое, ревнивое равенство даже не имущественное, но биологическое: ты — такой же как и я! Пожалуй, советский народ исповедует самый неприятный и несправедливый тип равенства.
Актриса стала рассказывать смешные случаи из ее жизни в Америке. Случаи так или иначе были связаны с алкоголем. В то время, как все другие хохотали, внимая Истории драки пьяной актрисы с итальянской миллионершей на теннисном корте, Индиана заволновался. У него заболела грудь, и он украдкой растер ее под пиджаком. Актриса невольно напомнила ему о его собственном несчастье, о любимой женщине, заманенной алкоголем в снега. Индиана однако быстро овладел собой: отвлек внимание от актрисы на себя. Стал рассказывать им историю о том, как однажды ночью автомобиль, в котором он находился, обстреляла французская полиция. И, как сидя в камере, он выцарапал на стене: «Здесь был Индиана, СССР»… Вышел менее пьяный после сна Соленов и тоже хохотал над историей Индианы. Когда они все стали усаживаться в автобус, Индиана последним, он прислушался. Нет, Чудовища не было слышно.
Пролетарская стерва
Крепость не спала. Несомненно, что подавляющее большинство ее обитателей спали, но старые ковры коридоров непрерывно кто-нибудь тревожил, скрипя скрытым под ними рассохшимся паркетом. Группки, одиночки, пьяные или трезвые, возникали за поворотами коридоров двуногие.
Пахан оказался живучим. Он не только напросился к актрисе, но потащил в ее номер и Индиану. Мечтавший уже о горячей ванне и о постели, Индиана был вынужден подчиниться. Нельзя обижать людей, которые…
В большом, несколько комнат, номере актрисы сделалось еще более неоспоримым, что она своя в доску женщина, актриса. Она сделала с помощью кипятильника чай и по просьбе Соленова удалилась в недра крепости, пошла к дежурной по этажу, дабы попытаться достать для мужчин алкоголя. Сама актриса не пила уже семь лет. (Она-таки сорвалась за эти годы несколько раз. Приземлилась к удовольствию американской прессы на пару ночей в тюрьме, но выкарабкалась из тюрьмы с помощью адвоката и из алкоголя — с помощью таблеток.) Потеряв в процессе борьбы с алкоголем мужа, она зачем-то сближалась теперь с Паханом, может быть, ненадолго. Отмечая, что Пахан, вопреки его шести десяткам, вполне может соблазнить женщину и быть соблазнительным, Индиана все-таки не видел, зачем актрисе понадобился Пахан. Скорее всего, как и Индиана, она отвечала Пахану дружбой на дружбу, и будучи женщиной справедливой и благожелательной, простирала (может быть) свою дружбу до постели. Может быть, она не считала свое тело таким уж прямо бесценным подарком и дружелюбно позволила старому им воспользоваться. «Для меня это ничего не стоит, а ему — приятно».
Пахан переговаривался с Индианой ни о чем фразами, вроде: «Неплохо, да, в деревне. А дочка-то моя, талант, да?» «Да, хорошо в деревне, и дочка талант», — отвечал Индиана. Они дососали чай и тут отворились двери и вошло сразу много людей. Актриса. Восточный человек с картонным ящиком. Сразу три «чужих» женщины. Самая старшая была в форме с петлицами. Не в военной, но что-то вроде формы связи. Очевидно, это была неупотребляемая другими форма отеля. Двух остающихся женщин, помоложе, Индиана определил как. Шатенка с шиньеном. Пролетарского вида молодая блондинка.
«Вот, — сказала актриса, — греческий товарищ, торгующий с Вами бизнесмен, изъявил желание нас угостить».
«Мы можем угостить всю его Грецию, если нужно», — строго сказал Пахан.
«Не обижайтесь, пожалуйста, — грек широко улыбнулся. — …Я много слышал… вот скромное угощение».
Грек выставил две литровых бутылки виски и высыпал на стол яблоки, гранаты, мандарины и шоколад. Грек был в тапочках, в рубашке поло и в джинсах. Как будто вышел из своей квартиры в Афинах к соседям по лестничной площадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
В чистом холодном небе было множество звезд. И луна. Как на нормальном небе. Никакого Чудовища они не увидели.
Они похрустывали снегом на деревенской улице.
Немногие, далеко отстоящие друг от друга красивые дома. Хрупкое поселение привилегированного племени. Индиана, разглядывая аккуратные заборы, констатировал, что ни один не выдержит даже слабого прибоя толпы. Обитатели, очевидно, даже не задумывались о возможности ведения обороны, они строили свои хрупкие домики в полном легкомыслии. Не ожидая появления Чудовища.
«Наш тираж возрос до двух миллионов», — сообщил Яша.
«Цифры больше миллиона экземпляров для меня относятся к области астрономии. У нас, во Франции, двадцать тысяч — приличная продажа. Шестьдесят — уже бестселлер».
«Мы проворачиваем сейчас одну операцию с бумагой. Если она нам удастся, — с Нового Года будем клепать четыре миллиона».
Индиана присвистнул.
«Расшевелить эту страну трудно. Все время чего-то нет. Нет бумаги, нет киоскеров продавать наш бюллетень. Правда, мы наловчились распространяться новым методом: посылаем людей на вокзалы. Они мечут десятки тысяч штук в день. Рубль штука. За рубль мы даем народу двадцать четыре страницы информации. Новой, совсем неизвестной».
«Мать писала мне, что в Харькове достать ваш бюллетень невозможно».
«Верно. До периферии мы плохо доходим. Периферию мы еще не охватили. Мы даже наши Центральные области Союза не все еще охватываем. Но что вы хотите, мы существуем меньше года… Базы, как у старых советских газет, у нас нет».
Они дошли до пустынного шоссе и остановились. «Еще прогуляемся или обратно. Вы не замерзли?» — позаботился о нем советский американец.
«Нет. Ботинки мне дали отличные. В них в тайгу с ружьем ходить. Горячо ногам».
«Хорошо тут, правда? Воздух-то какой, вдохните: смолой древесной тянет, дымком. Я редко бываю за городом. Столько работы в этом году навалилось. Рано утром из дому выезжаю и поздно ночью возвращаюсь. Я вас к себе обязательно до отъезда вашего приглашу».
«Спасибо. Вы очень любезны, Яша».
«Самое противное, что мне приходится заниматься административными проблемами. А ведь я по профессии журналист. Мне писать хочется. А я бумагу выбиваю, помещение для редакции подыскиваю».
«Да, противно наверное, — посочувствовал Индиана. — Неизбежно, однако. В переходную фазу от социализма к капитализму».
Компанию свою они нашли пожирающей мясо. Они присоединились к пожиранию. Индиана жевал и размышлял о том, что старая общинная татаро-монгольская коллективность духа его народа спаялась за последние семьдесят лет прочно с марксистским уравнительным иудейством (у евреев нет аристократов в их обществе), и потому РАВЕНСТВО есть самое близкое гражданину Империи понятие. Не то французское (несуществующее впрочем, теоретическое) равенство в правах перед законом, но более глубокое, ревнивое равенство даже не имущественное, но биологическое: ты — такой же как и я! Пожалуй, советский народ исповедует самый неприятный и несправедливый тип равенства.
Актриса стала рассказывать смешные случаи из ее жизни в Америке. Случаи так или иначе были связаны с алкоголем. В то время, как все другие хохотали, внимая Истории драки пьяной актрисы с итальянской миллионершей на теннисном корте, Индиана заволновался. У него заболела грудь, и он украдкой растер ее под пиджаком. Актриса невольно напомнила ему о его собственном несчастье, о любимой женщине, заманенной алкоголем в снега. Индиана однако быстро овладел собой: отвлек внимание от актрисы на себя. Стал рассказывать им историю о том, как однажды ночью автомобиль, в котором он находился, обстреляла французская полиция. И, как сидя в камере, он выцарапал на стене: «Здесь был Индиана, СССР»… Вышел менее пьяный после сна Соленов и тоже хохотал над историей Индианы. Когда они все стали усаживаться в автобус, Индиана последним, он прислушался. Нет, Чудовища не было слышно.
Пролетарская стерва
Крепость не спала. Несомненно, что подавляющее большинство ее обитателей спали, но старые ковры коридоров непрерывно кто-нибудь тревожил, скрипя скрытым под ними рассохшимся паркетом. Группки, одиночки, пьяные или трезвые, возникали за поворотами коридоров двуногие.
Пахан оказался живучим. Он не только напросился к актрисе, но потащил в ее номер и Индиану. Мечтавший уже о горячей ванне и о постели, Индиана был вынужден подчиниться. Нельзя обижать людей, которые…
В большом, несколько комнат, номере актрисы сделалось еще более неоспоримым, что она своя в доску женщина, актриса. Она сделала с помощью кипятильника чай и по просьбе Соленова удалилась в недра крепости, пошла к дежурной по этажу, дабы попытаться достать для мужчин алкоголя. Сама актриса не пила уже семь лет. (Она-таки сорвалась за эти годы несколько раз. Приземлилась к удовольствию американской прессы на пару ночей в тюрьме, но выкарабкалась из тюрьмы с помощью адвоката и из алкоголя — с помощью таблеток.) Потеряв в процессе борьбы с алкоголем мужа, она зачем-то сближалась теперь с Паханом, может быть, ненадолго. Отмечая, что Пахан, вопреки его шести десяткам, вполне может соблазнить женщину и быть соблазнительным, Индиана все-таки не видел, зачем актрисе понадобился Пахан. Скорее всего, как и Индиана, она отвечала Пахану дружбой на дружбу, и будучи женщиной справедливой и благожелательной, простирала (может быть) свою дружбу до постели. Может быть, она не считала свое тело таким уж прямо бесценным подарком и дружелюбно позволила старому им воспользоваться. «Для меня это ничего не стоит, а ему — приятно».
Пахан переговаривался с Индианой ни о чем фразами, вроде: «Неплохо, да, в деревне. А дочка-то моя, талант, да?» «Да, хорошо в деревне, и дочка талант», — отвечал Индиана. Они дососали чай и тут отворились двери и вошло сразу много людей. Актриса. Восточный человек с картонным ящиком. Сразу три «чужих» женщины. Самая старшая была в форме с петлицами. Не в военной, но что-то вроде формы связи. Очевидно, это была неупотребляемая другими форма отеля. Двух остающихся женщин, помоложе, Индиана определил как. Шатенка с шиньеном. Пролетарского вида молодая блондинка.
«Вот, — сказала актриса, — греческий товарищ, торгующий с Вами бизнесмен, изъявил желание нас угостить».
«Мы можем угостить всю его Грецию, если нужно», — строго сказал Пахан.
«Не обижайтесь, пожалуйста, — грек широко улыбнулся. — …Я много слышал… вот скромное угощение».
Грек выставил две литровых бутылки виски и высыпал на стол яблоки, гранаты, мандарины и шоколад. Грек был в тапочках, в рубашке поло и в джинсах. Как будто вышел из своей квартиры в Афинах к соседям по лестничной площадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79