Индиана, повесив бушлат на рога из дерева, одел куртку «на ватине». И сразу стал выглядеть как монгол, бродящий возле китайской стены. Смирнов сказал, что куртка великолепна. Но что он советует Индиане взять ватник размером побольше. Старик с повязкой на рукаве, подозрительно косившийся на них, строго проследил, чтобы они повесили ватник к другим ватникам и только после этого позволил им взять ватник большего размера. Индиана заплатил деньги в кассу, и русская девушка с недовольным лицом завернула покупку Индианы в скрежещую как железо бумагу, стянула ее бечевкой. Недовольное лицо, решил Индиана, у девушки оттого, что она работает в таком, по ее мнению, неинтересном, непередовом магазине. Может быть, ей даже стыдно. Смирнов в это время мял нечто похожее на брезентовую хаки-куртку геолога. «Купить, что ли, Индиана Иваныч? Клевая куртка…» Смирнов надел куртку и прошелся перед Индианой. Тот одобрил выбор. Смирнов куртку купил.
«Я, Саша, не понимаю снобистского презрения советского человека к отечественным изделиям. Ему хочется нацепить на себя западный полиэстер, тогда как в СССР отличные хлопок и шерсть. В Париже народ будет завистливо облизываться на мое экзотическое одеяние. Пару лет назад Пьер Карден, если не ошибаюсь, выпустил партию таких, наверняка содранных с советских, стеганых ватников. Их моментально размели. Очень оригинально…»
Смирнов недоверчиво внимал Индиане. Они шагали по Сретенке.
В массивном доме культуры в темных холодных залах с лепными потолками и темными картинами на стенах сидели в каждом по нескольку типов в пальто и шептались. Может быть, так же сидели типы в пальто в византийских церквях перед падением Константинополя. Кто они? Не то участники самодеятельности, не то бродяги, укрывающиеся от сырости. В циклопического размера туалете была грубо выломана глубокая яма, и в яме стояла грязная вода.
Преодолев особенно темный и высокий зал, Смирнов открыл невидную дверку, совсем хлипкую, и они попали во вполне человеческого размера комнаты, увешанные картинами. Они еще были в дверях, а рассерженная девушка-блондинка, пальто наброшено на плечи, со стола хрипит транзистор, оповестила их: «Андрей Димитриевич Сахаров, ребята, умер. Замучили они его. Сердце».
Смирнов бесстрастно сказал: «Надо же. Во время самого съезда». Индиана, у него были свои взгляды на Сахарова, промолчал. О покойном ничего кроме. Однако он почувствовал, что целая эпоха кончилась. Остановилась. Перешла в другую эпоху. Началась вовсе иная глава Истории. Он не удивился, знал, что так должно было случиться.
На столе у девушки, перекрывая хрип транзистора, закипел на электроплитке чайник. «Чаю хотите?»
«Нет уж, мы чего покрепче, — сказал, выходя из картин, Батман, опять хулиганом, в шапке и свитере. — Приветствую вас, Индиана Иваныч, спасибо, что соизволили».
«Это… конечно, Зверев, — Индиана прошелся у картин. — А это кто же?.. Это же Игорь Ворошилов! И я эту вещь знаю. Он при мне эту вещь писал, при мне, в моем присутствии! Ворошилова как жалко, не дожил парень. Сколько такая картина тянет?» Батман пробормотал цифру тысяч, извинившись, что личный мертвый друг художник Индианы тянет меньше мертвого просто знакомого Индианы, Зверева. «А он трояки, бывало, сшибал. За три рубля такого размера картину маслом отдавал». Индиана вспомнил, как однажды отправлял Ворошилова к родителям в Алапаевск. Как Индиана сшил ему брюки из вельвета, и вдвоем они купили в ЦУМе куртку, туфли и носки, дабы блудный сын приехал к родителям приличным. Индиана заставил Ворошилова вымыться в тазу горячей водой. Жил тогда Индиана в Казарменном переулке, снимал комнату в деревянном доме, беден был очень. Индиана прошелся вдоль стен, густо увешанных картинами. Вернулся к Батману и Смирнову. «Страшно! Я с ними жил, пил, скандалил… И вот они умерли».
«А я на них бабки делаю», — невесело ухмыльнулся Батман.
«Полотна мертвых друзей, — сказал Индиана грустно и указал на картины. — А я ведь еще и не старый совсем писатель».
«Завтра будет аукцион, приходите, Индиана Иваныч. Хотите поглядеть на мои личные сокровища?» — Батман отворил дверь в углу зала, и они вошли в еще одно помещение. Там Батман показал им всякие другие картины. Но ни одна из показанных не произвела на Индиану такого впечатления, как «узнанная» им картина Ворошилова, при создании которой Индиана присутствовал двадцатичетырехлетиим парнем. Он попытался вспомнить, где именно кочевник Ворошилов писал эту картину. В квартире ли Ведерникова, или у Андрюхи Лозина, или… он всегда кочевал по Москве. «Эх, Игореха, — обратился к мертвому другу Индиана, — я считал, что ты нас всех переживешь… с твоей уральской костью, с ростом гренадера, тебе бы сто лет жить, а ты и до полтинника не дотянул… Эх, Игореха…»
Из старого сейфа Батман извлек початую бутылку джина, и они выпили просто так. Не за умершего Сахарова и не в память Ворошилова, но за встречу. Пошарив в глубине сейфа, Батман достал оттуда странно знакомую книжку. «Подпишите, Индиана Иваныч, ваше творение». Индиана узнал нью-йоркское русское издание «Дневника неудачника».
«Настольная книга Батмана, — пояснил Смирнов. — Одна из трех. У Батмана всего три книги. Видите, в сейфе хранит. Бережет как зеницу ока. Цените».
«Ценю». — Индиана взял свою книгу и постарался написать что-то умное и подходящее к случаю. Не очень преуспел. Появился Егорушка, сбросил сапоги, надел сандалии на босу ногу, извлек фотоаппарат и стал снимать их всех по отдельности, вместе, на фоне портрета Сталина, вышитого на шелку, за столом, на столе, гримасничающих и серьезных. Батман вручил Индиане старую, кое-где ее проела моль, сталинских времен, военную форму. Гимнастерку и галифе, и Индиана переоделся в героические одежды эти со светлыми звездными пуговицами. Гимнастерка оказалась мала в плечах, но галифе были впору. «Это вам мой подарок, — сказал Батман. — Я бы вам картинку подарил, но ваш Ворошилов уже продан, и Смирнов говорит, что вы только соцреализм уважаете, а я только модернистами торгую».
После джина они стали пить горячий чай без сахара. Егорушка позвал их посетить завтрашней ночью соседнее с подземной камерой мавзолея помещение («Знакомый дворник, Индиана Иваныч, но дворник с Красной площади, два раза в год устраивает подземный прием для московских снобов!..»), Индиана смеялся, они опять фото-снимались. Но время от времени, как бы пробудившись к жизни настоящей от мнимой, Индиана вдруг замечал на себе взгляды полотен мертвых друзей. Разумеется, ему это только казалось, но если мы глядим на картины, то почему картины не могут глядеть на нас? Тем более, полотна мертвых друзей?
Ах ты, Катя, моя Катя… толстоморденькая…
Она позвонила в полдень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
«Я, Саша, не понимаю снобистского презрения советского человека к отечественным изделиям. Ему хочется нацепить на себя западный полиэстер, тогда как в СССР отличные хлопок и шерсть. В Париже народ будет завистливо облизываться на мое экзотическое одеяние. Пару лет назад Пьер Карден, если не ошибаюсь, выпустил партию таких, наверняка содранных с советских, стеганых ватников. Их моментально размели. Очень оригинально…»
Смирнов недоверчиво внимал Индиане. Они шагали по Сретенке.
В массивном доме культуры в темных холодных залах с лепными потолками и темными картинами на стенах сидели в каждом по нескольку типов в пальто и шептались. Может быть, так же сидели типы в пальто в византийских церквях перед падением Константинополя. Кто они? Не то участники самодеятельности, не то бродяги, укрывающиеся от сырости. В циклопического размера туалете была грубо выломана глубокая яма, и в яме стояла грязная вода.
Преодолев особенно темный и высокий зал, Смирнов открыл невидную дверку, совсем хлипкую, и они попали во вполне человеческого размера комнаты, увешанные картинами. Они еще были в дверях, а рассерженная девушка-блондинка, пальто наброшено на плечи, со стола хрипит транзистор, оповестила их: «Андрей Димитриевич Сахаров, ребята, умер. Замучили они его. Сердце».
Смирнов бесстрастно сказал: «Надо же. Во время самого съезда». Индиана, у него были свои взгляды на Сахарова, промолчал. О покойном ничего кроме. Однако он почувствовал, что целая эпоха кончилась. Остановилась. Перешла в другую эпоху. Началась вовсе иная глава Истории. Он не удивился, знал, что так должно было случиться.
На столе у девушки, перекрывая хрип транзистора, закипел на электроплитке чайник. «Чаю хотите?»
«Нет уж, мы чего покрепче, — сказал, выходя из картин, Батман, опять хулиганом, в шапке и свитере. — Приветствую вас, Индиана Иваныч, спасибо, что соизволили».
«Это… конечно, Зверев, — Индиана прошелся у картин. — А это кто же?.. Это же Игорь Ворошилов! И я эту вещь знаю. Он при мне эту вещь писал, при мне, в моем присутствии! Ворошилова как жалко, не дожил парень. Сколько такая картина тянет?» Батман пробормотал цифру тысяч, извинившись, что личный мертвый друг художник Индианы тянет меньше мертвого просто знакомого Индианы, Зверева. «А он трояки, бывало, сшибал. За три рубля такого размера картину маслом отдавал». Индиана вспомнил, как однажды отправлял Ворошилова к родителям в Алапаевск. Как Индиана сшил ему брюки из вельвета, и вдвоем они купили в ЦУМе куртку, туфли и носки, дабы блудный сын приехал к родителям приличным. Индиана заставил Ворошилова вымыться в тазу горячей водой. Жил тогда Индиана в Казарменном переулке, снимал комнату в деревянном доме, беден был очень. Индиана прошелся вдоль стен, густо увешанных картинами. Вернулся к Батману и Смирнову. «Страшно! Я с ними жил, пил, скандалил… И вот они умерли».
«А я на них бабки делаю», — невесело ухмыльнулся Батман.
«Полотна мертвых друзей, — сказал Индиана грустно и указал на картины. — А я ведь еще и не старый совсем писатель».
«Завтра будет аукцион, приходите, Индиана Иваныч. Хотите поглядеть на мои личные сокровища?» — Батман отворил дверь в углу зала, и они вошли в еще одно помещение. Там Батман показал им всякие другие картины. Но ни одна из показанных не произвела на Индиану такого впечатления, как «узнанная» им картина Ворошилова, при создании которой Индиана присутствовал двадцатичетырехлетиим парнем. Он попытался вспомнить, где именно кочевник Ворошилов писал эту картину. В квартире ли Ведерникова, или у Андрюхи Лозина, или… он всегда кочевал по Москве. «Эх, Игореха, — обратился к мертвому другу Индиана, — я считал, что ты нас всех переживешь… с твоей уральской костью, с ростом гренадера, тебе бы сто лет жить, а ты и до полтинника не дотянул… Эх, Игореха…»
Из старого сейфа Батман извлек початую бутылку джина, и они выпили просто так. Не за умершего Сахарова и не в память Ворошилова, но за встречу. Пошарив в глубине сейфа, Батман достал оттуда странно знакомую книжку. «Подпишите, Индиана Иваныч, ваше творение». Индиана узнал нью-йоркское русское издание «Дневника неудачника».
«Настольная книга Батмана, — пояснил Смирнов. — Одна из трех. У Батмана всего три книги. Видите, в сейфе хранит. Бережет как зеницу ока. Цените».
«Ценю». — Индиана взял свою книгу и постарался написать что-то умное и подходящее к случаю. Не очень преуспел. Появился Егорушка, сбросил сапоги, надел сандалии на босу ногу, извлек фотоаппарат и стал снимать их всех по отдельности, вместе, на фоне портрета Сталина, вышитого на шелку, за столом, на столе, гримасничающих и серьезных. Батман вручил Индиане старую, кое-где ее проела моль, сталинских времен, военную форму. Гимнастерку и галифе, и Индиана переоделся в героические одежды эти со светлыми звездными пуговицами. Гимнастерка оказалась мала в плечах, но галифе были впору. «Это вам мой подарок, — сказал Батман. — Я бы вам картинку подарил, но ваш Ворошилов уже продан, и Смирнов говорит, что вы только соцреализм уважаете, а я только модернистами торгую».
После джина они стали пить горячий чай без сахара. Егорушка позвал их посетить завтрашней ночью соседнее с подземной камерой мавзолея помещение («Знакомый дворник, Индиана Иваныч, но дворник с Красной площади, два раза в год устраивает подземный прием для московских снобов!..»), Индиана смеялся, они опять фото-снимались. Но время от времени, как бы пробудившись к жизни настоящей от мнимой, Индиана вдруг замечал на себе взгляды полотен мертвых друзей. Разумеется, ему это только казалось, но если мы глядим на картины, то почему картины не могут глядеть на нас? Тем более, полотна мертвых друзей?
Ах ты, Катя, моя Катя… толстоморденькая…
Она позвонила в полдень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79