«Как я вам уже говорила, помнится, по телефону, наш главный редактор очень занят и не читал еще ваших рассказов…»
Индиана вздохнул. Собственно, уже тут-то можно было встать и уйти. Заведующая предпочла начать со лжи. Его рассказы лежали у них уже десять месяцев и были даже объявлены на задней обложке нескольких номеров «Молодежи». Они не могли быть объявлены без разрешения главного редактора. Индиана вгляделся в заведующую «Миниными» глазами. За пленкою улыбающихся глаз заведующей ему увиделась враждебность к иностранцу. К бродяге. К подонку. К чужому. К удачнику, живущему в Париже, где есть Шампс Элизэ и триста сортов сыра… Ездят тут всякие печататься в наших журналах… Индиана встал, решив в их редакции не задерживаться. Ясно было, что почему-то они его не хотят, или не очень хотят, потому что «химичат». — Арготическое словечко «химичить» пришло к нему из его подростковых лет и ловко означало: заниматься махинациями, хитрить и обманывать за спиной. Эта тетка и главный редактор «химичат». В свое время, будучи ответственным секретарем журнала, он отказался от стихов юного Индианы. Знаменитая ПЕРЕСТРОЙКА свелась в «Молодежи» к тому, что ответственный секретарь стал главным редактором. И «химичит».
На лестнице его задержал сотрудник редакции, отец мальчика, пишущего стихи. Кумиром этого мальчика оказался Индиана. Мальчик буквально молится на Индиану и собирает все о нем: газетные статьи, ну все… Мог бы Индиана посмотреть стихи мальчика? Чтобы мог сказать отцу, стоит ли мальчику продолжать писать. Есть ли у него талант… Индиана взял телефон и пообещал позвонить. Своего телефона Индиана не дал, опасаясь, что позвонит десяток чеченов.
Они пошли по Садовому кольцу. Смирнов хотел ехать на Сретенку на троллейбусе. Там, на Сретенке, как выяснила бабушка Смирнова, спасибо ей, Индиана сможет купить себе самый что ни на есть рабочий советский ватник в магазине «Рабочая одежда». Индиана предложил пойти пешком. Он хотел по пути бросить взгляд на несколько памятных мест столицы. «Мне уезжать, а когда я еще попаду сюда, Саша?» Про себя он решил, что никогда больше не приедет сюда. Зачем? Сравнивать нежное прошлое с грубым и жестоким настоящим?
Ледяная грязь под ногами, ледяная высь вверху, они пошли. Садовое кольцо в этом месте, во всяком случае так показалось Индиане, расширилось еще больше. Неуместно расширилось. Слишком много неиспользованного пространства. Очереди перегораживали тротуар здесь и там. Выгружались из неопрятных старых фургонов ящики и бочки. Пешеходные тропинки у края тротуара взбирались на нерастаявшие, несмотря на оттепель, черные сугробы и по ним, как альпинисты по горам, карабкались цепочкой советские граждане, ибо тротуар был залит океаном грязной воды. Процесс передвижения давался прохожим с большим трудом. «В Париже, Саша, после каждого километра меньше устаешь, чем здесь после сотни метров. Ну и климат, ну и тротуары…»
«Может быть, разнежились вы там, Индиана Иваныч?» — предположил Смирнов.
«И такое может быть, — согласился Индиана. — Возможно, меня избаловали парижские тротуары».
В Лиховом переулке жил в шестидесятые годы его ближайший друг Дмитрий. Дом был на месте, но выкрашен в скучный серый цвет. Масляной краской. Все шесть этажей. Когда-то он был кирпичным старым красно-серым домом. На первом этаже зашторенные плотно глядели на Индиану окна «морячки» Иды Григорьевны. Рыжая высокая тетка была в свое время капитаншей не то геодезического, не то рыболовного судна. Морячка разгуливала в тельняшке, курила крепкие папиросы, могла запросто выпить бутылку водки и предпочитала водить дружбу с молодыми людьми. Когда-то, находясь за рулем служебной машины, она сбила насмерть алкоголика и отсидела за это пять лет в тюрьме. И позднее долгие годы выплачивала компенсацию семье пострадавшего. Дмитрий и Индиана подчас спускались к морячке. Выпить и поговорить.
Индиана, стоя перед окнами морячки, поведал Смирнову ее историю. «Эта тетка, Саша, к тому же была сестрой известного литературного критика Феликса Ветрова, впоследствии этот тип сделался почему-то чрезвычайно религиозным. От жизни, может быть, осатанел. Сделавшись православным, Ветров обругал мой первый роман, изданный на Западе. Я видел фото, Саша, тип превратился прямо-таки в пророка со всклокоченной бородой. Исходящего желчью, клеймящего всех и вся. Мою книгу он обвинил в порнографии и духовной пустоте… Вот я не помню, сажали ли его в семидесятые годы или только выслали, а может быть даже, лишь перестали печатать в советских журналах, но, в любом случае, превратился высокий и симпатичный молодой человек во всклокоченного старика, религиозного мракобеса…»
«Хотите зайти?» — предложил Смирнов саркастически.
«Ох, нет. И времени нет, — Индиана поглядел на часы, — и боязно. Окажется, что у морячки сидит банда горных людей с автоматами «Узи», завезенными в Союз добрыми иностранными душами во время армянского землетрясения. Среди прочей «помощи».
«А что, таки завезли, да?»
«Услышал сегодня на заседании Организации, пока вы на кухне скучали. Информация исходит от полковника Карташова, начальника Шестого отдела ГУВД Мосгорисполкома. Иностранные самолеты, прибывшие для оказания помощи, практически не подвергались таможенному осмотру. Результат: можно запросто приобрести «Узи» в Москве. Помните, бородатый друг чечена хвастался. Не соврал».
В окнах морячки зажегся свет. «Может быть, она здесь давно уже и не живет, — сказал, вздохнув, Индиана. — Окно комнаты моего приятеля Дмитрия выходило на глухую стену соседнего дома. Я некоторое время жил у Дмитрия, не мог найти себе квартиру. И сюда тоже, Саша, приходила ко мне юная чужая жена… Пойдемте отсюда».
И они пошли дальше по Садовому кольцу.
Сретенка мало изменилась. На месте находился магазин «Лесная быль», в витринах его стояли банки. Индиана поинтересовался, продают ли зайцев или оленей. Смирнов сказал, что дичь есть, почему бы ей не быть, что стоит она, конечно, очень дорого, но любое мясо в любом случае дорого. А в основном магазин торгует, разумеется, консервированными клюквами всякими. Поведав о клюквах, Смирнов остановился. «Может, выпьем, Индиана Иваныч, а то скучно что-то и сыро?»
«Смотрите, Саша, сопьетесь здесь, — заметил Индиана, но выпить согласился. — Немного». Однако они попали в «Рабочую одежду» безалкогольные. Не нашли алкоголя. Внутренности «Рабочей одежды» были безлюдны. Висели разные, очень даже, по мнению Индианы, оригинальные и крепкие, удивительные в своих конструкциях одежды: рубашки, куртки, брюки, ватники и головные уборы, а советский народ их игнорировал. Индиана нашел себе черный ватник. Назывался он «Куртка на ватине», стоил 17 рублей 10 копеек и был выпущен, свеженький, в декабре Псковским управлением местной промышленности, Великолукским ГПК, в городе Новосокольники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Индиана вздохнул. Собственно, уже тут-то можно было встать и уйти. Заведующая предпочла начать со лжи. Его рассказы лежали у них уже десять месяцев и были даже объявлены на задней обложке нескольких номеров «Молодежи». Они не могли быть объявлены без разрешения главного редактора. Индиана вгляделся в заведующую «Миниными» глазами. За пленкою улыбающихся глаз заведующей ему увиделась враждебность к иностранцу. К бродяге. К подонку. К чужому. К удачнику, живущему в Париже, где есть Шампс Элизэ и триста сортов сыра… Ездят тут всякие печататься в наших журналах… Индиана встал, решив в их редакции не задерживаться. Ясно было, что почему-то они его не хотят, или не очень хотят, потому что «химичат». — Арготическое словечко «химичить» пришло к нему из его подростковых лет и ловко означало: заниматься махинациями, хитрить и обманывать за спиной. Эта тетка и главный редактор «химичат». В свое время, будучи ответственным секретарем журнала, он отказался от стихов юного Индианы. Знаменитая ПЕРЕСТРОЙКА свелась в «Молодежи» к тому, что ответственный секретарь стал главным редактором. И «химичит».
На лестнице его задержал сотрудник редакции, отец мальчика, пишущего стихи. Кумиром этого мальчика оказался Индиана. Мальчик буквально молится на Индиану и собирает все о нем: газетные статьи, ну все… Мог бы Индиана посмотреть стихи мальчика? Чтобы мог сказать отцу, стоит ли мальчику продолжать писать. Есть ли у него талант… Индиана взял телефон и пообещал позвонить. Своего телефона Индиана не дал, опасаясь, что позвонит десяток чеченов.
Они пошли по Садовому кольцу. Смирнов хотел ехать на Сретенку на троллейбусе. Там, на Сретенке, как выяснила бабушка Смирнова, спасибо ей, Индиана сможет купить себе самый что ни на есть рабочий советский ватник в магазине «Рабочая одежда». Индиана предложил пойти пешком. Он хотел по пути бросить взгляд на несколько памятных мест столицы. «Мне уезжать, а когда я еще попаду сюда, Саша?» Про себя он решил, что никогда больше не приедет сюда. Зачем? Сравнивать нежное прошлое с грубым и жестоким настоящим?
Ледяная грязь под ногами, ледяная высь вверху, они пошли. Садовое кольцо в этом месте, во всяком случае так показалось Индиане, расширилось еще больше. Неуместно расширилось. Слишком много неиспользованного пространства. Очереди перегораживали тротуар здесь и там. Выгружались из неопрятных старых фургонов ящики и бочки. Пешеходные тропинки у края тротуара взбирались на нерастаявшие, несмотря на оттепель, черные сугробы и по ним, как альпинисты по горам, карабкались цепочкой советские граждане, ибо тротуар был залит океаном грязной воды. Процесс передвижения давался прохожим с большим трудом. «В Париже, Саша, после каждого километра меньше устаешь, чем здесь после сотни метров. Ну и климат, ну и тротуары…»
«Может быть, разнежились вы там, Индиана Иваныч?» — предположил Смирнов.
«И такое может быть, — согласился Индиана. — Возможно, меня избаловали парижские тротуары».
В Лиховом переулке жил в шестидесятые годы его ближайший друг Дмитрий. Дом был на месте, но выкрашен в скучный серый цвет. Масляной краской. Все шесть этажей. Когда-то он был кирпичным старым красно-серым домом. На первом этаже зашторенные плотно глядели на Индиану окна «морячки» Иды Григорьевны. Рыжая высокая тетка была в свое время капитаншей не то геодезического, не то рыболовного судна. Морячка разгуливала в тельняшке, курила крепкие папиросы, могла запросто выпить бутылку водки и предпочитала водить дружбу с молодыми людьми. Когда-то, находясь за рулем служебной машины, она сбила насмерть алкоголика и отсидела за это пять лет в тюрьме. И позднее долгие годы выплачивала компенсацию семье пострадавшего. Дмитрий и Индиана подчас спускались к морячке. Выпить и поговорить.
Индиана, стоя перед окнами морячки, поведал Смирнову ее историю. «Эта тетка, Саша, к тому же была сестрой известного литературного критика Феликса Ветрова, впоследствии этот тип сделался почему-то чрезвычайно религиозным. От жизни, может быть, осатанел. Сделавшись православным, Ветров обругал мой первый роман, изданный на Западе. Я видел фото, Саша, тип превратился прямо-таки в пророка со всклокоченной бородой. Исходящего желчью, клеймящего всех и вся. Мою книгу он обвинил в порнографии и духовной пустоте… Вот я не помню, сажали ли его в семидесятые годы или только выслали, а может быть даже, лишь перестали печатать в советских журналах, но, в любом случае, превратился высокий и симпатичный молодой человек во всклокоченного старика, религиозного мракобеса…»
«Хотите зайти?» — предложил Смирнов саркастически.
«Ох, нет. И времени нет, — Индиана поглядел на часы, — и боязно. Окажется, что у морячки сидит банда горных людей с автоматами «Узи», завезенными в Союз добрыми иностранными душами во время армянского землетрясения. Среди прочей «помощи».
«А что, таки завезли, да?»
«Услышал сегодня на заседании Организации, пока вы на кухне скучали. Информация исходит от полковника Карташова, начальника Шестого отдела ГУВД Мосгорисполкома. Иностранные самолеты, прибывшие для оказания помощи, практически не подвергались таможенному осмотру. Результат: можно запросто приобрести «Узи» в Москве. Помните, бородатый друг чечена хвастался. Не соврал».
В окнах морячки зажегся свет. «Может быть, она здесь давно уже и не живет, — сказал, вздохнув, Индиана. — Окно комнаты моего приятеля Дмитрия выходило на глухую стену соседнего дома. Я некоторое время жил у Дмитрия, не мог найти себе квартиру. И сюда тоже, Саша, приходила ко мне юная чужая жена… Пойдемте отсюда».
И они пошли дальше по Садовому кольцу.
Сретенка мало изменилась. На месте находился магазин «Лесная быль», в витринах его стояли банки. Индиана поинтересовался, продают ли зайцев или оленей. Смирнов сказал, что дичь есть, почему бы ей не быть, что стоит она, конечно, очень дорого, но любое мясо в любом случае дорого. А в основном магазин торгует, разумеется, консервированными клюквами всякими. Поведав о клюквах, Смирнов остановился. «Может, выпьем, Индиана Иваныч, а то скучно что-то и сыро?»
«Смотрите, Саша, сопьетесь здесь, — заметил Индиана, но выпить согласился. — Немного». Однако они попали в «Рабочую одежду» безалкогольные. Не нашли алкоголя. Внутренности «Рабочей одежды» были безлюдны. Висели разные, очень даже, по мнению Индианы, оригинальные и крепкие, удивительные в своих конструкциях одежды: рубашки, куртки, брюки, ватники и головные уборы, а советский народ их игнорировал. Индиана нашел себе черный ватник. Назывался он «Куртка на ватине», стоил 17 рублей 10 копеек и был выпущен, свеженький, в декабре Псковским управлением местной промышленности, Великолукским ГПК, в городе Новосокольники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79