Рыжий мчал нас по бульвару Бомарше к Бастилии, в то время как нам нужно бы в направлении Конкорд. Почему? Я не спросил его.
— Она всех знает, старичок, весь Париж… — Рыжий воспользовался случаем, чтобы проиграть свой лейтмотив.
— Я уже знаю, что она всех знает.
— Вы пишете что-нибудь сейчас, Эдуар? — спросила вежливая дюшесса.
— Всегда… Это мой хлеб.
— Над чем именно вы сейчас работаете?
«Вольва», смахивающая на «ситроэн», приятно пахла новой кожей сидений — автомобиль был новенький, дюшесса специально приобрела его, чтобы выезжать с Рыжим. На вопросы дюшессы, такие же приличные и умеренные, как «Вольва», не следовало обижаться. За неделю до этого дюшесса уже задавала мне их. Она задавала мне их же в каждую встречу. Мои ответы, очевидно, легко, без затруднений проходили сквозь ее пустую и светлую голову. Входили, я предполагаю, в лоб над ее большими, как у антилопы, шоколадными глазами с пленкой подрисованных черным век, ходящих по их поверхности, и… свободно выходили сзади, через благопристойный шиньон шоколадных же, но с краснотой (цвет шкафа в квартире моей мамы в Харькове) волос. «Великолепная женщина, дюшесса», — подумал я и решил ее чуть-чуть припугнуть. Из хулиганства.
— В настоящее время я просматриваю перевод моей книги, романа о профессиональном садисте. Книга выйдет в издательстве Рамсэй.
— Сади?..
— Садист, Адриана, — тот, кто получает удовольствие от чужих страданий. Гы-гы… Мы должны с тобой попробовать… Я привяжу тебя к кровати и плеткой — взы! взы! — Рыжий довольно загыгыкал в недельного возраста рыжую бороду и даже отпустил руль. Мы свернули с Бастилии на рю Сент-Антуан. Ну и маршрут он избрал.
— Егор… — Дюшесса проглотила слюну. Я не могу знать, что они делают в постели, но предполагаю, что дюшесса нормальнейшая женщина, и какие-либо усложнения секса способны испугать ее, и только. Новшества не должны нравиться этой вполне консервативной даме. — Нельзя говорить такие вещи… — Дюшесса стеснительно оглянулась на меня.
— Эдик свой человек… — Поглядев на меня в зеркало, Рыжий бросил мне по-русски: — Боится, блядь такая, что шкурку испорчу… Га-га-га!
Несмотря на то, что Рыжий никогда не пропускает возможности продемонстрировать свою грубость по отношению к дюшессе и даже подчеркнуть, что он ее использует, я уверен, что Рыжий по-своему любит свою дюшессу. Раз в полгода они обязательно ссорятся «навсегда», не встречаются, он грозится забрать у «Адрианихи» часть своих картин (часть картин куплена ею, часть подарена им), но странная пара — бывший советский матрос и дюшесса — существует вот уже несколько лет и не распадается. Может быть, каждый из них был мечтой партнера?
Дюшессу не выбить из ее вежливости.
— И ваша работа, надеюсь, продвигается успешно?
Она вновь приветливо обернулась ко мне. Ни тени иронии во взгляде. Париж, темный, холодный за окнами «Вольвы», неприветливый Париж ноября бежал, летел, мазал нас по лицам.
— Моя работа продвигается… — я решил перейти на роботическо-машинный, приветливый язык дюшессы, — …продвигается очень успешно. Недавно я подвергся фотографированию в костюме садиста с голой девушкой и двумя голыми девушками в качестве жертв…
— Га-га-га… Нельзя ли и мне подвергнуться фотографированию в таком обществе? — Рыжий — веселый тип, всегда гогочет. Отчасти именно поэтому я с ним и дружу.
Дюшесса покосилась на Рыжего. Затем на меня. Я уловил в ее взгляде настоящий, слабо прикрытый испуг. Рыжий художник, бывший советский матрос, богема, похожий на Ван-Гога, — все это «?a va», все эти странности одобрены фильмами и книгами, в них дюшесса может участвовать, она себе разрешает их, и они, как специи, придают жизни дюшессы острый вкус. Вот уже год она сама занимается живописью — пишет под руководством Рыжего фрукты — груши и яблоки. Но садизм, садисты — ее тревожат. Взгляд честной неумной женщины не врет.
Находясь в тревожном состоянии, она способна задать нормальный вопрос.
— Что такое костюм садиста, Эдуар?
— Кожаная одежда с металлическими шипами. Браслеты, кэш-сэкс из кожи с шипами, черные сапоги до колен, кожаная черная фуражка, разнообразные плетки…
— А на хуя тебе такие фото, старичок? — спросил Рыжий со здоровым интересом.
— Первоначально фотографии предназначались для service de presse, но, когда работа была проделана, выяснилось, что практически невозможно опубликовать такие фотографии в популярных французских журналах. Слишком dur, говорят, читатель, мол, испугается и не купит книгу. Идея принадлежит мне…
Мы безуспешно жали на кнопку интеркома в темном холле дома на рю Вашингтон. Нам никто не отвечал, и двери не отворялись. Оставив меня в холле, Рыжий в шапке кубанке с советской звездой и Адриана в длинношерстой шубе отправились звонить динамит-итальянке из кафе.
Их долго не было. Как позже выяснилось, операция затянулась по причине того, что дюшесса не взяла с собой телефонную книжку и, о невероятность, не могла долгое время вспомнить спеллинг фамилии подруги! Когда контактированная все же итальянка (оказалось, она не знала, что интерком вышел из строя!) спустилась открыть нам двери, дюшесса и Рыжий еще не дошли из кафе.
Я увидел, как маленькая сухая старушка в полосатом домашнем халатике с широкими рукавами боязливо отворила дверь и, помедлив, вышла в холл. Увидев незнакомца в слишком коротком и слишком хулиганском плаще, в слишком узких брюках, подстриженного а ля скинхэд (плюс я был без очков), она было сделала боязливое па назад, за прикрытые двери, но быстро оправилась, огляделась и, не найдя в холле своих друзей, подошла к почтовым ящикам на стене. Завозилась с замком… Мне и в голову не пришло, что это хваленая динамит-итальянка. А ей, очевидно, в голову не пришло, что скинхэд — друг ее друзей. Обещанный ей мужчина.
Вошли дюшесса и Рыжий.
— Мариэлла, дорогая!
— Адриана, шэри… я ужасно извиняюсь. G?rant…
— Вашему g?rant следует оторвать яйца, — воскликнул Рыжий.
— Познакомьтесь… Мариэлла Перронни… Эдуар…
Старушка, она же динамит-итальянка, подала мне сухую ручку. Я вежливо коснулся ее. В момент, когда все мы, войдя наконец во внутренности дома, направились к лифту, я, отстав от дам, врезал Рыжего локтем…
— Ты чего, старичок?
— Динамит-итальянка, бля… она же старая пизда. Ты рехнулся, Рыжий? Ты говорил — «девка-итальянка»?! Прабабушка!!!
— Старичок, ты ни хуя не понимаешь. Она очень известна в Париже. Она так блядует! Партузит! С очень известными людьми…
Лифт был крошечный, встроенный в старое буржуазное гнездо, для него не предназначенное, позднее. Потому, уступив дамам место в подъемном ящике, мы с Рыжим стали подниматься, переругиваясь, по красной ковровой дорожке.
— В полосатом халатике!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47