Еще раз повторяю, не нам судить человека, ведущего городскую войну, человека, бойцы которого держат передовые позиции, не нам судить комбата. Если он виновен, его осудит республика. Для нас Костенко, Дудкевич, Матвеев, казаки — героические личности, каждый со своими особенностями. Это люди войны.
Интервью прерывает вбежавший гвардеец. «Товарищ комбат, тут мародеров поймали!» Костенко поднимается: «Хотите полюбоваться?» Вслед за ним выходим во двор штаба. Во дворе два-три десятка гвардейцев, зелено от солдат. Все республиканские гвардейцы (нам много раз повторили, что «республиканские», а не национальные) в зелено-белых, пятнами, комбинезонах. И в кроссовках — самая удобная обувь для войны. Комбат усаживается на стул. Перед ним выстраивают шестерых парней. Они заметно пьяны и испуганы. Двое с одним и тем же лицом — близнецы. Солнце заходит, еще светло, но кровавые солнечные блики падают на всех нас сквозь кроны деревьев. «Сколько у них стволов?» — «Шесть». — «Где еще один ствол?» Автоматы мародеров сваливают в общую кучу рядом со стулом комбата. Тощий, хромой гвардеец в берете, это его ребята арестовали мародеров, докладывает ситуацию: «Двое суток пропадали неизвестно где. Приехали на стоянку. Женщину-охранника этот грозился расстрелять. Пьяные. Вот этот пошел в «рафик» за автоматом. «Мерседес» вскрыли, радио оттуда выдрали. У кого радио?» Над головами передают авторадио с торчащими проводами. «Раздевайтесь, мерзавцы! — кричит Костенко. — Все снимайте! Больше не будете служить!» Мародеры, все в возрасте около двадцати лет, начинают неловко и испуганно раздеваться. «Ремень сними! Сними ремень, я кому сказал!» — Комбат вскакивает и, выхватив нож, разрезает ремень и портупею на замешкавшемся арестованном. «Как мародерам, вам будет расстрел перед всем строем. Вы в какой роте числитесь?!» Комбат зол, а сцена напоминает мне когда-то давно виденный спектакль «Оптимистическая трагедия».
«Я по похоронам, — шепчет самый мужественный из двух близнецов, он же, по-видимому, главный мародер. Мы все не понимаем, что он имеет в виду. — Памятники привожу… Мы не виноваты…» Он снял кроссовки, но дальше не раздевается.
«Снимай штаны! Ты меня доебал! Я тебя спрашиваю, из какой ты роты?» — усевшийся было Костенко подымается.
«Из четвертой. У меня был отдых после смены. Меня майор отпустил…» — широкоротый, мускулистый парень по-своему красив грубой, еще подростковой мужественностью. Он снимает комбинезон, под ним оказываются джинсы.
«Я его не отпускал», — из задних рядов выходит майор, мужик лет сорока.
«Снимай, на хуй, все… За пьянство, за блядство, за мародерство приговорю здесь, перед строем. Снимай, что ты выебываешься…»
«Я мародером не был. Я не занимался мародерством».
Шестеро стоят, отрезвевшие от страха. От них сильно несет потом. Они потеют от испуга? Пулеметные очереди, все время слышные до сих пор, чередуются теперь сильными минометными разрывами, все более близкими.
«Закрылись фамилией Костенко… Нужно избавляться от таких людей, как вы…»
Глядя на комбата, я думаю: расстреляет или нет? Похоже, что расстреляет.
Привезли женщину-свидетельницу. Усталая блондинка лет под сорок. Заплаканная. Это она дежурила на стоянке.
«Говорите, как было, и ничего не бойтесь», — обращается к ней комбат.
«Старший из братьев грозился убить. А этот, светлый, все извинялся за него… — Парень с белыми волосами и редкой светлой порослью на небритом лице, до сих пор перепуганный, приободряется. — Требовал список: «Кто ставит у вас машины?»»
«Я был там?» — успевает перебить ее вопросом худой паренек в сапогах, брюках и гимнастерке. Он стоит в стороне, как бы отделяя себя от других. Женщина всматривается в него.
«Нет, этого не было».
«Вот видите, товарищ комбат, меня послали дверь отрихтовать на машине. Я их по дороге встретил».
«Отдайте ему ремень и ствол», — распоряжается комбат. Просияв, парень смешивается с нами. Женщина продолжает:
«Я не могу вам дать список владельцев машин, — сказала я, а он: «Закрой свой рот, шлюха. Будем забирать «румынские машины». Кто откроет рот, пристрелю», — и автоматом в меня… Светлый заступился. Ругались между собой на улице…»
Темнеет. Комбат глядит на небо.
«Посадить всех в подвал. Завтра разберусь с ними».
Зарешеченный вход в подвал виден в полусотне шагов. Там уже сидят несколько полицаев. Комбат уезжает, распорядившись положить нам матрасы в его кабинете. Фотографу и Шурыгину — на полу, мне, как редкому гостю, матрас кладут на стол. Но спать мы не собираемся. Нам удается уговорить ротного Сашу Косапчука взять нас с собой на ночную операцию — вылавливать террористов. После недолгой организации (наш фотограф вооружает себя одним из стволов, конфискованных у мародеров) загружаемся двенадцать человек в мини-автобус.
Террористы в ПМР есть. Недавно служба безопасности ПМР, во главе ее стоит большой бородатый полковник, назову его для его же удобства «Ивановым», обезвредила внушительную террористическую организацию численностью в двадцать с лишним человек. С поличным, со взрывчаткой, с детонаторами и стрелковым оружием. Террористы готовили покушения и взрывы правительственных учреждений, среди прочих Дома Советов. Полковник «Иванов» создал свою службу безопасности из ничего, и это все более и более эффективная служба. Увы, об этом герое республики чем меньше будет сказано, тем лучше.
В нашем списке — шесть адресов. Ночные операции такого рода рискованны. Из-за каждой двери, в которую мы стучим, запросто могут швырнуть гранату или врезать по нас автоматной очередью. Да и в ночном городе, несмотря на наличие пароля, уже бывало, что свои обстреливали своих. Разделяемся на две группы. Взбираемся по темным лестницам, находим нужные двери, стучим. Если не открывают — вышибаем дверь. Большинство подозреваемых успели скрыться (у одного в кухне на столе мы обнаружили еще теплый ужин). Мы арестовываем мужика средних лет, потому что у него обнаружены патроны, радио СВ и румынские документы. Все квартиры, которые мы обыскиваем, — многокомнатные, богатые. Ковры, хорошая мебель, нередки два холодильника и два телевизора. Все подозреваемые члены Народного фронта Молдовы. Судя по обилию книг и бумаг, это все буржуа и интеллигенты. Мне и Шурыгину ребята не делают никакой скидки, нас держат не за журналистов, но за равноправных солдат-гвардейцев. «Займись этой комнатой!», «Возьми под контроль лестницу!» Я повинуюсь. Скидок мне не нужно, и если взял оружие — значит, солдат.
Возвращаемся. Посадив арестованного в погреб (полицаи и мародеры, слышно, ругаются страшнейшим матом), идем по приглашению офицеров в их казарму. Это рядом, всего лишь через улицу перейти. Узкая длинная комната, бывшая до войны приемной какого-то учреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Интервью прерывает вбежавший гвардеец. «Товарищ комбат, тут мародеров поймали!» Костенко поднимается: «Хотите полюбоваться?» Вслед за ним выходим во двор штаба. Во дворе два-три десятка гвардейцев, зелено от солдат. Все республиканские гвардейцы (нам много раз повторили, что «республиканские», а не национальные) в зелено-белых, пятнами, комбинезонах. И в кроссовках — самая удобная обувь для войны. Комбат усаживается на стул. Перед ним выстраивают шестерых парней. Они заметно пьяны и испуганы. Двое с одним и тем же лицом — близнецы. Солнце заходит, еще светло, но кровавые солнечные блики падают на всех нас сквозь кроны деревьев. «Сколько у них стволов?» — «Шесть». — «Где еще один ствол?» Автоматы мародеров сваливают в общую кучу рядом со стулом комбата. Тощий, хромой гвардеец в берете, это его ребята арестовали мародеров, докладывает ситуацию: «Двое суток пропадали неизвестно где. Приехали на стоянку. Женщину-охранника этот грозился расстрелять. Пьяные. Вот этот пошел в «рафик» за автоматом. «Мерседес» вскрыли, радио оттуда выдрали. У кого радио?» Над головами передают авторадио с торчащими проводами. «Раздевайтесь, мерзавцы! — кричит Костенко. — Все снимайте! Больше не будете служить!» Мародеры, все в возрасте около двадцати лет, начинают неловко и испуганно раздеваться. «Ремень сними! Сними ремень, я кому сказал!» — Комбат вскакивает и, выхватив нож, разрезает ремень и портупею на замешкавшемся арестованном. «Как мародерам, вам будет расстрел перед всем строем. Вы в какой роте числитесь?!» Комбат зол, а сцена напоминает мне когда-то давно виденный спектакль «Оптимистическая трагедия».
«Я по похоронам, — шепчет самый мужественный из двух близнецов, он же, по-видимому, главный мародер. Мы все не понимаем, что он имеет в виду. — Памятники привожу… Мы не виноваты…» Он снял кроссовки, но дальше не раздевается.
«Снимай штаны! Ты меня доебал! Я тебя спрашиваю, из какой ты роты?» — усевшийся было Костенко подымается.
«Из четвертой. У меня был отдых после смены. Меня майор отпустил…» — широкоротый, мускулистый парень по-своему красив грубой, еще подростковой мужественностью. Он снимает комбинезон, под ним оказываются джинсы.
«Я его не отпускал», — из задних рядов выходит майор, мужик лет сорока.
«Снимай, на хуй, все… За пьянство, за блядство, за мародерство приговорю здесь, перед строем. Снимай, что ты выебываешься…»
«Я мародером не был. Я не занимался мародерством».
Шестеро стоят, отрезвевшие от страха. От них сильно несет потом. Они потеют от испуга? Пулеметные очереди, все время слышные до сих пор, чередуются теперь сильными минометными разрывами, все более близкими.
«Закрылись фамилией Костенко… Нужно избавляться от таких людей, как вы…»
Глядя на комбата, я думаю: расстреляет или нет? Похоже, что расстреляет.
Привезли женщину-свидетельницу. Усталая блондинка лет под сорок. Заплаканная. Это она дежурила на стоянке.
«Говорите, как было, и ничего не бойтесь», — обращается к ней комбат.
«Старший из братьев грозился убить. А этот, светлый, все извинялся за него… — Парень с белыми волосами и редкой светлой порослью на небритом лице, до сих пор перепуганный, приободряется. — Требовал список: «Кто ставит у вас машины?»»
«Я был там?» — успевает перебить ее вопросом худой паренек в сапогах, брюках и гимнастерке. Он стоит в стороне, как бы отделяя себя от других. Женщина всматривается в него.
«Нет, этого не было».
«Вот видите, товарищ комбат, меня послали дверь отрихтовать на машине. Я их по дороге встретил».
«Отдайте ему ремень и ствол», — распоряжается комбат. Просияв, парень смешивается с нами. Женщина продолжает:
«Я не могу вам дать список владельцев машин, — сказала я, а он: «Закрой свой рот, шлюха. Будем забирать «румынские машины». Кто откроет рот, пристрелю», — и автоматом в меня… Светлый заступился. Ругались между собой на улице…»
Темнеет. Комбат глядит на небо.
«Посадить всех в подвал. Завтра разберусь с ними».
Зарешеченный вход в подвал виден в полусотне шагов. Там уже сидят несколько полицаев. Комбат уезжает, распорядившись положить нам матрасы в его кабинете. Фотографу и Шурыгину — на полу, мне, как редкому гостю, матрас кладут на стол. Но спать мы не собираемся. Нам удается уговорить ротного Сашу Косапчука взять нас с собой на ночную операцию — вылавливать террористов. После недолгой организации (наш фотограф вооружает себя одним из стволов, конфискованных у мародеров) загружаемся двенадцать человек в мини-автобус.
Террористы в ПМР есть. Недавно служба безопасности ПМР, во главе ее стоит большой бородатый полковник, назову его для его же удобства «Ивановым», обезвредила внушительную террористическую организацию численностью в двадцать с лишним человек. С поличным, со взрывчаткой, с детонаторами и стрелковым оружием. Террористы готовили покушения и взрывы правительственных учреждений, среди прочих Дома Советов. Полковник «Иванов» создал свою службу безопасности из ничего, и это все более и более эффективная служба. Увы, об этом герое республики чем меньше будет сказано, тем лучше.
В нашем списке — шесть адресов. Ночные операции такого рода рискованны. Из-за каждой двери, в которую мы стучим, запросто могут швырнуть гранату или врезать по нас автоматной очередью. Да и в ночном городе, несмотря на наличие пароля, уже бывало, что свои обстреливали своих. Разделяемся на две группы. Взбираемся по темным лестницам, находим нужные двери, стучим. Если не открывают — вышибаем дверь. Большинство подозреваемых успели скрыться (у одного в кухне на столе мы обнаружили еще теплый ужин). Мы арестовываем мужика средних лет, потому что у него обнаружены патроны, радио СВ и румынские документы. Все квартиры, которые мы обыскиваем, — многокомнатные, богатые. Ковры, хорошая мебель, нередки два холодильника и два телевизора. Все подозреваемые члены Народного фронта Молдовы. Судя по обилию книг и бумаг, это все буржуа и интеллигенты. Мне и Шурыгину ребята не делают никакой скидки, нас держат не за журналистов, но за равноправных солдат-гвардейцев. «Займись этой комнатой!», «Возьми под контроль лестницу!» Я повинуюсь. Скидок мне не нужно, и если взял оружие — значит, солдат.
Возвращаемся. Посадив арестованного в погреб (полицаи и мародеры, слышно, ругаются страшнейшим матом), идем по приглашению офицеров в их казарму. Это рядом, всего лишь через улицу перейти. Узкая длинная комната, бывшая до войны приемной какого-то учреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52