— говорил тем временем, не желая ни с кем примиряться, Прохоров. — Но, простите, масштабы во многом, да-да, во многом зависят… — Он пристально взглянул на подполковника Лебедева и закончил, точно гвоздь вколотил: — От денег, ваше высокоблагородие!
— А патриотизм? — саркастически спросил Лебедев, неприязненно полуобернувшись к Прохорову. — Неужто святая Русь оскудела патриотами?
— К сожалению, господ патриотов становится все меньше. И потом, патриотизм тоже нужно подогревать. Если не победами на фронтах, то хотя бы… деньгами… — упорно стоял на своём Прохоров.
И тут распахнулась дверь, в комнату стремглав влетел Юра. К нему повернулись испуганные лица. В руке подполковника Лебедева блеснул пистолет. А мальчик, указывая на окно, закричал:
— Там бандит! Вы слышите, там бандит!..
Сперанский переглянулся с подполковником Лебедевым и быстро вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, следом за ним в гостиную скромно, бочком вошёл Мирон.
— Да-да! Это он! — показывая на Мирона, продолжал Юра. — Он издевался над моей мамой и выбросил её из поезда! Он грабил и убивал! Вы слышите! Это бандит!..
Юра ожидал, что эти люди, офицеры, сейчас же бросятся к бандиту, свяжут его. Но — увы! — их реакция была иной.
— Юра! Почему ты оказался здесь? — изумлённо подняв брови, гневно накинулась на него Ксения Аристарховна; никогда прежде она с ним так не говорила.
Подполковник Лебедев повёл строгим взглядом на Викентия Павловича, и тот незамедлительно потребовал:
— Юрий! Ступай в свою комнату! Поговорим после!
А Мирон как ни в чем не бывало снисходительно улыбнулся Юре и развёл руками.
— Разве ж я знал? — И плоские его глаза поплыли куда-то в сторону.
И тогда Юра, сжав кулаки, бросился к Мирону, стал изо всей силы бить его в грудь, гневно выкрикивая:
— Бандит! Бандит! — и плакал от отчаяния и злости и ещё оттого, что впервые в жизни остался один на один со злом и бессилен был рассчитаться с ним.
Сильные руки Викентия Павловича оторвали Юру от Мирона.
— А вы… вы все!.. — забарахтался в руках Сперанского Юра. Широкая ладонь зажала ему рот. Сперанский отнёс отбивающегося ногами и руками Юру к чулану, втолкнул его туда и с силой захлопнул за ним тяжёлую дубовую дверь.
В гостиной молчали. Только подполковник Лебедев встревоженно проворчал, сверля глазами хозяина квартиры:
— Хорошо, если крики вашего родственника не долетели до соседних домов.
— Ну что вы… у нас тихо… — тяжело дыша, поспешил успокоить Викентий Павлович.
— И все-таки выйдите на улицу, проверьте! — уже с настойчивой неприязнью объявил Лебедев Сперанскому. Затем обернулся к переминающемуся с ноги на ногу Мирону, брезгливо взглянул на него: — А вы! Вы что скажете?
— Я человек маленький, ва… Сергей Христофорыч. Мне как приказывали,
— нисколько не смущаясь, объяснил Мирон. — Я тогда у батьки Ангела был. А он, известно, против всех воевал. И против дворян тоже. — И кивнул в сторону сидящих за столом.
Вернулся Викентий Павлович, доложил:
— Все тихо. Можно идти.
— Итак, о деньгах. Деньги у вас будут, господа, — торопливо натягивая свой брезентовый плащ, сказал подполковник. — Скоро!.. — Мельком оглядев прощающимся взглядом гостей, он добавил: — Очень скоро!.. И ещё Николай Григорьевич просил передать вам следующее. Приказом Ковалевского вы все зачислены на должности в действующую армию. Заготовлена реляция главковерху Антону Ивановичу Деникину о производстве вас в более высокие воинские чины и о награждении.
Заговорщики, не скрывая довольных улыбок, переглянулись.
— Я прощаюсь с вами, господа, но не надолго! — многозначительно бросил подполковник Лебедев, лихо щёлкнул каблуками, поцеловал руку Сперанской, любезно отвесил общий поклон. — Близок час нашей победы, господа!
Мирон вразвалку вышел первым, затаившись, постоял у калитки, зорко осматривая темноту. Затем подал знак подполковнику Лебедеву и вышмыгнул на улицу. Крался медленно и осмотрительно, время от времени ожидая, когда подполковник Лебедев догонит его. На перекрёстке Мирон тихо спросил:
— Куда теперь, Сергей Христофорыч?
— На Большую Васильковскую, — ответил Лебедев.
…Сидя в чулане, Юра слышал, как постепенно — по одному — расходились тайные гости. В горле у него пересохло, нестерпимо хотелось пить. Саднила ушибленная в тёмном чулане коленка. Но ещё больше мучила иная боль. От неё хотелось плакать. Бандит, повинный в смерти матери, — сообщник Викентия Павловича, Бинского, Лысого. Он воюет на стороне белых. И Юрин папа тоже воюет на стороне белых. Как же это может быть? Как? Здесь какая-то страшная ошибка, которую почему-то никто не хочет исправить…
Снова и снова мальчик вспоминал ненавистное, побитое оспой лицо, искривлённый рот… Может, они не знали, что он бандит? Но ведь Юра сказал им. Не поверили? Нет, вряд ли! Но вместо того чтобы схватить бандита, они набросились на него, Юру, и трусливо, словно в чем-то угождая Мирону, заперли его в чулане. Почему? И в его голову пришла совсем не детская мысль. Скорее сердцем, чем умом, он понял то, что понимали не все взрослые. «Бандит — это бандит, — подумал Юра. — Кому бы он ни служил, бандит-это бандит! Почему же они, белые офицеры, не понимают этого?»
Привалившись к старому креслу, снесённому за ненадобностью в чулан, Юра долго ещё лихорадочно размышлял обо всем происшедшем. И успокоился тем, что поклялся самой страшной клятвой разыскать бандита Мирона и отомстить ему за все.
Близился ранний летний рассвет, когда Мирон и подполковник Лебедев пересекли пустырь и вышли на Большую Васильковскую. У нужного дома постояли, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Вошли в подъезд, бесшумно поднялись на третий этаж. Подполковник зажёг электрический фонарь и пошарил узким лучом в темноте. Наконец нашёл то, что искал: на обитой клеёнкой двери тускло отсвечивала медная табличка: «Л. Б. Федотовъ». Отступив в сторону, Лебедев показал Мирону на дверь, и тот постучал: два частых, три с паузами удара.
Вскоре из-за двери послышался приглушённый голос:
— Кто там?
— Лев Борисович! Отворите! — прошептал в ответ Мирон. — От Николая Григорьевича к вам…
Щёлкнул замок, дверь широко, открылась. И в лицо гостям ударил свет яркой керосиновой лампы. Хозяин держал её низко и слегка отклонял от себя, отчего его лицо все время оставалось в полутьме.
Мирон первым шагнул в переднюю, не спуская глаз с хозяина. Что-то в нем встревожило Мирона, что-то здесь было не так. Фигура хозяина была совсем не старческой. Показалось подозрительным и то, как безбоязненно им открыли дверь…
Резко схватив руку с зажжённой лампой, Мирон с силой приподнял её. Свет закачался, метнулся по стене и на мгновение лизнул пучком лучей хозяина по лицу… На нем был бушлат, из-под него проглядывала тельняшка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— А патриотизм? — саркастически спросил Лебедев, неприязненно полуобернувшись к Прохорову. — Неужто святая Русь оскудела патриотами?
— К сожалению, господ патриотов становится все меньше. И потом, патриотизм тоже нужно подогревать. Если не победами на фронтах, то хотя бы… деньгами… — упорно стоял на своём Прохоров.
И тут распахнулась дверь, в комнату стремглав влетел Юра. К нему повернулись испуганные лица. В руке подполковника Лебедева блеснул пистолет. А мальчик, указывая на окно, закричал:
— Там бандит! Вы слышите, там бандит!..
Сперанский переглянулся с подполковником Лебедевым и быстро вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, следом за ним в гостиную скромно, бочком вошёл Мирон.
— Да-да! Это он! — показывая на Мирона, продолжал Юра. — Он издевался над моей мамой и выбросил её из поезда! Он грабил и убивал! Вы слышите! Это бандит!..
Юра ожидал, что эти люди, офицеры, сейчас же бросятся к бандиту, свяжут его. Но — увы! — их реакция была иной.
— Юра! Почему ты оказался здесь? — изумлённо подняв брови, гневно накинулась на него Ксения Аристарховна; никогда прежде она с ним так не говорила.
Подполковник Лебедев повёл строгим взглядом на Викентия Павловича, и тот незамедлительно потребовал:
— Юрий! Ступай в свою комнату! Поговорим после!
А Мирон как ни в чем не бывало снисходительно улыбнулся Юре и развёл руками.
— Разве ж я знал? — И плоские его глаза поплыли куда-то в сторону.
И тогда Юра, сжав кулаки, бросился к Мирону, стал изо всей силы бить его в грудь, гневно выкрикивая:
— Бандит! Бандит! — и плакал от отчаяния и злости и ещё оттого, что впервые в жизни остался один на один со злом и бессилен был рассчитаться с ним.
Сильные руки Викентия Павловича оторвали Юру от Мирона.
— А вы… вы все!.. — забарахтался в руках Сперанского Юра. Широкая ладонь зажала ему рот. Сперанский отнёс отбивающегося ногами и руками Юру к чулану, втолкнул его туда и с силой захлопнул за ним тяжёлую дубовую дверь.
В гостиной молчали. Только подполковник Лебедев встревоженно проворчал, сверля глазами хозяина квартиры:
— Хорошо, если крики вашего родственника не долетели до соседних домов.
— Ну что вы… у нас тихо… — тяжело дыша, поспешил успокоить Викентий Павлович.
— И все-таки выйдите на улицу, проверьте! — уже с настойчивой неприязнью объявил Лебедев Сперанскому. Затем обернулся к переминающемуся с ноги на ногу Мирону, брезгливо взглянул на него: — А вы! Вы что скажете?
— Я человек маленький, ва… Сергей Христофорыч. Мне как приказывали,
— нисколько не смущаясь, объяснил Мирон. — Я тогда у батьки Ангела был. А он, известно, против всех воевал. И против дворян тоже. — И кивнул в сторону сидящих за столом.
Вернулся Викентий Павлович, доложил:
— Все тихо. Можно идти.
— Итак, о деньгах. Деньги у вас будут, господа, — торопливо натягивая свой брезентовый плащ, сказал подполковник. — Скоро!.. — Мельком оглядев прощающимся взглядом гостей, он добавил: — Очень скоро!.. И ещё Николай Григорьевич просил передать вам следующее. Приказом Ковалевского вы все зачислены на должности в действующую армию. Заготовлена реляция главковерху Антону Ивановичу Деникину о производстве вас в более высокие воинские чины и о награждении.
Заговорщики, не скрывая довольных улыбок, переглянулись.
— Я прощаюсь с вами, господа, но не надолго! — многозначительно бросил подполковник Лебедев, лихо щёлкнул каблуками, поцеловал руку Сперанской, любезно отвесил общий поклон. — Близок час нашей победы, господа!
Мирон вразвалку вышел первым, затаившись, постоял у калитки, зорко осматривая темноту. Затем подал знак подполковнику Лебедеву и вышмыгнул на улицу. Крался медленно и осмотрительно, время от времени ожидая, когда подполковник Лебедев догонит его. На перекрёстке Мирон тихо спросил:
— Куда теперь, Сергей Христофорыч?
— На Большую Васильковскую, — ответил Лебедев.
…Сидя в чулане, Юра слышал, как постепенно — по одному — расходились тайные гости. В горле у него пересохло, нестерпимо хотелось пить. Саднила ушибленная в тёмном чулане коленка. Но ещё больше мучила иная боль. От неё хотелось плакать. Бандит, повинный в смерти матери, — сообщник Викентия Павловича, Бинского, Лысого. Он воюет на стороне белых. И Юрин папа тоже воюет на стороне белых. Как же это может быть? Как? Здесь какая-то страшная ошибка, которую почему-то никто не хочет исправить…
Снова и снова мальчик вспоминал ненавистное, побитое оспой лицо, искривлённый рот… Может, они не знали, что он бандит? Но ведь Юра сказал им. Не поверили? Нет, вряд ли! Но вместо того чтобы схватить бандита, они набросились на него, Юру, и трусливо, словно в чем-то угождая Мирону, заперли его в чулане. Почему? И в его голову пришла совсем не детская мысль. Скорее сердцем, чем умом, он понял то, что понимали не все взрослые. «Бандит — это бандит, — подумал Юра. — Кому бы он ни служил, бандит-это бандит! Почему же они, белые офицеры, не понимают этого?»
Привалившись к старому креслу, снесённому за ненадобностью в чулан, Юра долго ещё лихорадочно размышлял обо всем происшедшем. И успокоился тем, что поклялся самой страшной клятвой разыскать бандита Мирона и отомстить ему за все.
Близился ранний летний рассвет, когда Мирон и подполковник Лебедев пересекли пустырь и вышли на Большую Васильковскую. У нужного дома постояли, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Вошли в подъезд, бесшумно поднялись на третий этаж. Подполковник зажёг электрический фонарь и пошарил узким лучом в темноте. Наконец нашёл то, что искал: на обитой клеёнкой двери тускло отсвечивала медная табличка: «Л. Б. Федотовъ». Отступив в сторону, Лебедев показал Мирону на дверь, и тот постучал: два частых, три с паузами удара.
Вскоре из-за двери послышался приглушённый голос:
— Кто там?
— Лев Борисович! Отворите! — прошептал в ответ Мирон. — От Николая Григорьевича к вам…
Щёлкнул замок, дверь широко, открылась. И в лицо гостям ударил свет яркой керосиновой лампы. Хозяин держал её низко и слегка отклонял от себя, отчего его лицо все время оставалось в полутьме.
Мирон первым шагнул в переднюю, не спуская глаз с хозяина. Что-то в нем встревожило Мирона, что-то здесь было не так. Фигура хозяина была совсем не старческой. Показалось подозрительным и то, как безбоязненно им открыли дверь…
Резко схватив руку с зажжённой лампой, Мирон с силой приподнял её. Свет закачался, метнулся по стене и на мгновение лизнул пучком лучей хозяина по лицу… На нем был бушлат, из-под него проглядывала тельняшка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131