ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

Потому что вы хотя бы кому-то расскажете правду о большевиках, о наших задачах, наших целях…
— Мы увозим из вашей страны массу фотографий, надеемся их опубликовать! — сказал Жапризо. Ему начинал нравиться этот умный, неторопливый человек, умеющий побеждать в спорах, ему была по душе волевая направленность его характера.
— Я уверен, что вы крупно разбогатеете, господа, — сказал Лацис, пряча лукавинки в глазах.
— О! Каким образом?
— Мы победим, и, естественно, интерес к Советской России значительно возрастёт! Тогда у вас купят все фотографии. — Лацис встал, давая понять, что беседа подошла к концу.
Встали и журналисты. Жапризо, весело потирая руки; Колен — медлительно, с какой-то старческой неохотой: не было удовлетворения, не сумел задать нужные вопросы, не оказался хозяином положения.
— Если мы кому-нибудь скажем, что в Чека работают весёлые, остроумные люди, нам никто не поверит. — И Жапризо, ловко выдернув из папки, положил перед Лацисом фотографию Киева: — Подпишите, пожалуйста!..
Лацис склонился к фотографии, черкнул несколько скупых слов о том, что верит в их объективность…
Журналисты вышли от Лациса явно обескураженные. Сенсации не получилось. Только факт самого пребывания в Чека. Только это…
А тем временем Фролов, Красильников и Кольцов, наскоро пообедав здесь же, в кабинете, вновь вернулись к прерванным делам, к выработке правдоподобной версии. Для разведчика версия — это так много! Ошибка в версии
— провал.
— Следующее соображение, — сказал Фролов. — Генерал Казанцев помнит тебя как боевого офицера и конечно же попытается использовать на передовой. Нам же необходимо, чтобы ты осел у него в штабе.
— Это уж как получится, — качнул головой Кольцов. — Мне самому в своих стрелять не с руки. Но и настаивать на том, чтобы оставили в штабе, опасно…
— Это верно, в штабе не оставят. Потому что ты для них чёрная кость, сын клепальщика. Хоть и офицер, но сын рабочего, вряд ли такому они окажут доверие.
— Что делать, Пётр Тимофеевич, родителей себе не я выбирал.
— А ты их на время смени. — Фролов вынул из ящика стола объёмистую книгу «Списки должностных лиц Российской империи на 1916 год». Раскрыл книгу на букве «К». — Среди нескольких десятков Кольцовых мы нашли вполне для тебя подходящего: Кольцов Андрей Константинович. Действительный статский советник. Уездный предводитель дворянства. Начальник Сызрань-Рязанской железной дороги… По наведённым справкам, в семнадцатом году уехал во Францию, там умер. Вдова и сын живут под Парижем… Ну как, такой родитель тебе подойдёт?
— Листай дальше, Пётр Тимофеевич! — обречено махнул рукой Кольцов. — Может, найдёшь кого-нибудь попроще! Ну, какого-нибудь акцизного. За дворянина-то я вряд ли сойду.
— Ну почему? — недовольно поморщился Фролов. — Мне приходилось не только потомственных допрашивать, но и отпрысков их сиятельств. В большинстве своём невежественные ферты попадались…
Красильников, внимательно оглядев Кольцова, добродушно и простовато обронил:
— Не сомневайся, по виду ты чистый беляк. Глянешь на тебя — рука сама за наганом тянется…
— Вот видишь! — весело подтвердил Фролов. — Ладно, мы ещё подумаем над этим. А сейчас Семён Алексеевич отвезёт тебя в Свяюшино на нашу дачу. Поживёшь там дня три, подумаешь, подготовишься. — Фролов подошёл к книжному шкафу, достал стопку книг: — Обязательно прочитай вот это: мемуары контрразведчиков Семёнова, Рачковского и Манасевича-Мануйлова. Авторы-жандармы; дело в том, что контрразведка белых ничем не отличается от третьего отделения царской охранки: те же методы и приёмы, и работают в ней те же бывшие жандармские офицеры. А вот это записки капитана Бенара из второго бюро французской разведки. Пройдоха, нужно сказать, из пройдох! А лихо описывает свои похождения в германском тылу. Тут много ерунды, но некоторые наблюдения и аналитические суждения очень профессиональны. Обрати на них внимание.
Кольцов взял книги и не удержался, спросил:
— Пётр Тимофеевич, а как собираешься переправить меня через линию фронта?
— Есть одна мысль. Через день-два скажу окончательно… Мы тут, в Очеретино, засекли цепочку, по которой господ офицеров переправляют к Деникину. Отправим тебя и — прихлопнем эту лавочку.
ГЛАВА ВТОРАЯ
С наступлением густых сумерек, убаюканный шелестом старинных тополей, городок засыпал. Вернее, это была видимость сна: сквозь щели закрытых наглухо ставен пробивался на улицу слабый, дремотный огонь коптилок, доносились приглушённые до опасливого шёпота голоса, из сараев раздавалось позднее мычание застоявшихся коров. Люди проводили ночи в тревожном, насторожённом забытьи, вскидываясь при каждом шуме или шорохе.
Много бед пережил этот степной городок за последние полтора года. Несколько раз его оставляли красные, ободряя жителей обещанием вернуться. Вступали деникинцы — начинались повальные грабежи, ибо пообносились белопогонники изрядно, а затем — под меланхолическую музыку местного оркестра — меланхолические кутежи. А когда наскучивало и это господам офицерам, поднималась стрельба под колокольный звон оживающих церквушек. Несколько раз с лихим посвистом и гиканьем залетали на взмыленных конях одуревшие от попоек махновцы — и снова на улочках наступали грабежи и разносилась пьяная стрельба.
За последние дни положение на фронте резко изменилось. Части Добровольческой армии захватили Луганск и теперь пытались изо всех сил развить успех.
До Очеретино было ещё далеко. Но по ночам занимались над горизонтом багряные отсветы. Они совсем не походили на те спокойные и плавные зарницы, освещающие степь в пору созревания хлебов. Вот и не спалось людям в предчувствии новой беды. Ни души на улицах, ни тени. Над запылёнными плетнями свешивались потяжелевшие ветви вишен и яблонь.
Павел Кольцов торопливо прошёл в конец пустынно-тихой Базарной улицы, вышел к кладбищу. В эти годы люди мало думали о мёртвых — хватало забот о живых. Кладбище поросло тяжёлой, могильной травой. А над нею, как пни в сгоревшем лесу, торчали верхушки массивных каменных крестов и остовы истлевших от сырости и забвения деревянных, отчего кладбище странно походило на пожарище.
Пройдя кладбище и за ним пустырь, Кольцов увидел старый дом, обнесённый с трех сторон высоким, уже успевшим покоситься забором. Стараясь быть незамеченным, вдоль забора прошёл к дому, внимательно оглядел окна, закрытые изнутри громоздкими дубовыми ставнями. Было тихо и мертво, словно дом давно покинули хозяева.
Павел осторожно поднялся на крыльцо и негромко постучал в дверь три раза и, сделав небольшую паузу, ещё три раза, затем, отойдя на шаг, закурил.
Дверь долго не открывали. Несколько минут он вообще не слышал никаких признаков жизни, хотя каким-то шестым чувством ощутил, что его оттуда, изнутри, осторожно разглядывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131