Восемь! Целых восемь минут автомобиль оправдывал рекламный слоган, сопутствующий его продвижению на российский рынок. И после, по истечении восьми рекордных минут, целых сорок секунд машина еще двигалась, еще боролась со снегом, ругая русскую зиму грубым «ж-ж-ж» мощного мотора. Сорок секунд натужное «ж-ж-ж» мучило мои барабанные перепонки. Надоело я выключил двигатель. Ничего не поделаешь – гибнут иностранцы под Москвой, такова уж традиция: Наполеона остановил снег и мороз, и «Рено» остановился намертво, не сдвинешь.
Переоделись... В смысле, оделись, не вылезая из салона. Я продел шнурки в дырочки кроссовок, затянул, завязал бантиком. Надел длинное пальто поверх тельняшки, повязал кремовый пижонский шарф на шею, посмотрелся в зеркальце над ветровым стеклом. Сойдет – кремовый шарф закрывает грудь, синих на белом полосок тельняшки не видать. Гоголь в рубахе, модном пиджаке, клешах и ботинках-говнодавах без шнурков смотрелся куда нелепее моего. И совершенно нелепо выглядел голый должник неведомого Вадима Борисовича.
– Шапочка у тебя есть, барин?
– В ка...не па...то...
– В кармане пальто?
Я сунул руку в карман. Вот смехота – пиджак у барина знатный, брючки со стрелочкой, пальто заглядение, а шапочка в кармане лыжная, машинной вязки, тоненькая, позорная. Такие шапки на зоне называют «пидорасками».
– Брат, я возьму «пидораску»?
Гоголь не стал спорить, лыжная шапочка с трудом налезла на мою вспотевшую голову.
– Ты моржеванием, барин, не увлекаешься случайно?
Голый человек отрицательно мотнул лысиной, сгорбился, съежился в кресле, прикрыл срам ладошками.
– Не трясись, барин. Ну не морж ты, ну и чего? Ну и нечего по снегу голышом бегать. Сиди в машине, жди. Обещаю – скоро тебя найдут, честное слово. Братан, за мной! Извини, барин, мотор я выключу, прощевай...
Ключи от машины, брюки, ботинки, носки и трусы раздетого лоха я выбросил в снег, когда мы с Гоголем скрылись за поворотом лесной дорожки. Если бы иномарка не застряла в десятке метров за спиной, один черт, пришлось бы ее бросать – далее дорожка сужалась и петляла пуще прежнего. Хрен и на мотоцикле с люлькой проедешь.
– Куда хиляем, Супер? Так ноги стираем или по уму?
– Не ссы. Гоголь, знаю, куда веду, – соврал я бодро. – Я туточки тем летом гулял, эта дорога выведет нас к деревеньке... не помню названия...
– Зря бобра в лайбе кинули.
– Не ссы. До шоссейки ему с голой жопой не добежать, замерзнет.
– Голосить будет.
– А нехай голосит! Свистеть умеешь, Гоголь?
– А?
– Свистеть, спрашиваю, умеешь? Фи-у-у, – я свистнул.
Гоголь сунул два пальца в рот, свистнул так, что у меня едва уши не заложило.
– Зашибись, – похвалил я свистуна. – В говнодавах без шнурков ты бегун хреновый, согласен? Сделаем вот чего: я побегу вперед, а ты чапай след в след, усек? Я замечу что подозрительное впереди, тебе свистну, подсекаешь? Ты услышишь сзади шухер, не дай бог, сразу мне свисти. И, главное, след в след иди, будто один человек идет, усек?
Гоголь улыбнулся грустно и посмотрел на меня жалостливо, с сочувствием. Умственные способности братишки Супера, которые ранее он оценивал весьма высоко, стремительно обесценивались. Как же, жди! Станет Гоголь себя обнаруживать свистом, ежели расслышит шум погони, фигу-две! Кинется в лес, погоня разделится, и, пусть чуточку, но шансы урки на отрыв увеличатся.
– На кой ляд след в след дорогу месить? – спросил Гоголь, морщась в улыбке. – Цветные хвост прижмут, так на так спалимся.
– Во-первых, тебе идти легче по моим следам, согласись. Во-вторых, нехай маленькая, но ментам заморочка, если, спаси и сохрани, упадут на хвост... Погоди-ка...
Разгребая ногами снег, я добежал до края дорожки, взмахнул руками, сбил белые и снежные комки с придорожных кустов, задом вернулся обратно.
– Секунду, а заморочатся мусора. Подумают: кто-то из нас в лес повернул. Может, эта секунда жизни наши спасет. Верь мне, Гоголь, знаю, о чем говорю, и давай дальше четко топай по моим следам.
Гоголь пробурчал себе под сломанный нос нечто недовольное и сварливое, однако следующий шаг сделал, старательно попадая в лунку моего следа.
Пальто пришлось расстегнуть. Пальто мешало высоко поднимать колени. Пол в расстегнутой верхней одежде, утопая по колено на каждом шаге, бежал я не очень быстро.
Пока Гоголь мог меня видеть. А когда я скрылся с глаз уголовника, когда свернул вместе с дорожкой, тогда и припустил как следует. Нарастил темп за счет частоты шагов-прыжков, следя за тем, чтобы расстояние между следами-лунками оставалось прежним, привычным Гоголю.
Я не лукавил, обещая голому лоху в «Рено» скорую постороннюю помощь. Кореец, конечно, в силах корректировать ситуацию в мою пользу, но участники операции «Перехват», безусловно, очень скоро наткнутся на подозрительные отпечатки шипованной резины, уходящие с грязного шоссе в бесконечную белизну леса. Я соврал Гоголю, когда говорил, что поблизости есть деревня. Все, чего я хотел добиться от подельника-уголовника, так это чтобы он шагал аккуратно по моим следам. И я этого добился, хвала Будде.
Сосчитав в уме до тысячи, я решил, что достаточно оторвался от Гоголя и пора начинать коварные маневры.
Останавливаюсь, успокаиваю дыхание, глядя через плечо, иду задом, стараясь идеально ставить ноги в уже имеющиеся глубокие отпечатки кроссовок. Возвращаюсь на пятнадцать, шестнадцать, ровно на семнадцать шагов. Слева, в метре от меня, вдоль дороги выстроились рядком припорошенные пушистым белым снегом елочки. Лесные красавицы приблизительно одного роста, молоденькие, каждая мне по плечо, не выше. Но и не ниже. Стоит едва-едва прикоснуться к белоснежной зеленой лапе, и обнажится колючая сущность вечнозеленого новогоднего дерева. Моя задача – перепрыгнуть через еловую преграду, оставив ее в первозданном, заснеженном виде.
Снимаю пальто, снимаю шарф, сую его в рукав, комкаю толстую ткань, размахиваюсь и перебрасываю комок-пальто за еловые верхушки. За елочками высокие деревья, их заснеженные ветки высоко, очень высоко, с них захочешь сбить снег, не получится.
Вдох – сгибаю колени, группируюсь. Выдох – лечу вслед за пальто. Лечу боком, перевертываюсь в воздухе вверх ногами. Перед глазами, в сантиметре, честное слово, не далее, чем в одном сантиметре, единственном сантиметре, мелькнула облепленная белыми клочьями еловая верхушка. Поразительно – успеваю разглядеть хрусталики снежной крупы и зеленую иголку с капелькой смолы во льду, будто в янтаре.
Приземляюсь на все четыре конечности. Мну тельняшкой снег, но это уже не страшно, этих вмятин с дороги не разглядишь, заснеженный елочный забор не позволит. Образно выражаясь – вертикальная контрольно-следовая полоса осталась нетронутой.
Встаю, отряхиваюсь, снег умыл лицо, лицу приятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78