Знаете, что случилось с Рудольфом Радго, который смеялся над прыщами Фогеля Фильшнера? Его лицо теперь усеяно фурункулами благодаря саркойскому яду. Была такая Мария, которая пересела от Фогеля за другую парту, потому что тот постоянно шмыгал носом. Ныне у несчастной нет и следа носа. Дважды ей делали пластическую операцию, и дважды она теряла новый нос. Похоже, она останется без носа на всю жизнь. Не следует раздражать Виоля Фалюша. — Наварх скосил глаза на Джерсена. — Что это вы пишете?
— Новый материал очень интересен. Я вставлю его в статью.
Поэт всплеснул руками так бурно, что его стул чуть не опрокинулся.
— У вас нет ни капли благоразумия!
— Возможно, если мы обсудим статью с Виолем Фалюшем, он разрешит публикацию.
— Вы безумнее меня.
— Мы можем попытаться.
— Очень хорошо, — прокаркал Наварх. — У меня нет выбора. Но, предупреждаю, я отрекусь от статьи.
— Как хотите. Мы позвоним отсюда или с брандвахты?
— С брандвахты.
Обиталище Наварха колыхалось на волнах, тихое и безлюдное.
— Где девушка? — спросил Джерсен. — Зан Зу, Друзилла, или как ее там?
— Задавать такие вопросы, — хмыкнул поэт, — все равно что спрашивать, какого цвета ветер.
Он пробежал по трапу, прыгнул на борт и отчаянным, трагическим жестом широко распахнул дверь. Наварх бросился к видеофону, нажал кнопки и пробормотал ключевое слово. Экран ожил — на нем появился одинокий цветок лаванды. Наварх обернулся к Джерсену:
— Он на Земле. Когда Фалюш улетает, лепестки цветка голубеют.
Послышались такты нежной мелодии, и через секунду-другую зазвучал голос:
— О, Наварх, мой старый компаньон. С другом?
— Да, срочное дело. Это — мистер Генри Лукас, представляющий журнал «Космополис».
— Журнал с традициями! Не встречались ли мы раньше? Что-то в вас есть знакомое…
— Я недавно с Саркоя, — сказал Джерсен. — Ваше имя там до сих пор на слуху.
— Отвратительная планета — Саркой. Однако не лишена зловещей красоты.
Наварх вмешался в беседу:
— У меня с мистером Лукасом вышел спор, и я хочу решительно отмежеваться от его дел.
— Мой дорогой Наварх, вы тревожите меня. Мистер Лукас наверняка человек воспитанный.
— Вы увидите.
— Как уже сказал Наварх, я работаю на «Космополис», — продолжал Джерсен. — Фактически я из числа управляющих. Один наш сотрудник подготовил сенсационную статью. Я заподозрил автора в преувеличениях и решил проконсультироваться с Навархом, который усугубил сомнения. Такое ощущение, что автор статьи столкнулся с Навархом, когда тот был в несколько возбужденном состоянии, и на основании случайных высказываний сделал ложные выводы.
— Ах да, статья! Она у вас?
Джерсен показал макет.
— Вот она. Я настаивал на проверке фактов, ведь Наварх утверждает, что автор чересчур свободно интерпретировал полученные сведения. Он полагает, что будет честнее, если вы ознакомитесь со статьей до публикации.
— Звучит благородно, Наварх! Ну что ж, позвольте мне исследовать эту тревожащую вас помеху. Поверьте, я не буду слишком суров.
Джерсен поднес журнал к передаточному устройству. Виоль Фалюш читал.
Время от времени он шипел что-то сквозь зубы, издавал невнятные возгласы.
— Переверните страницу, пожалуйста. — Его голос звучал вежливо и мягко.
— Спасибо. Я закончил. — Последовало минутное молчание, затем голос снова полился из динамика — изысканно любезный, с чуть заметной ноткой угрозы:
— Наварх, вы были чересчур беззаботны, даже для Безумного Поэта.
— Ба! — пробормотал Наварх. — Разве я не открестился сразу от этой затеи?
— Не совсем. Я отметил манеру изложения, великолепный стиль, характерный лишь для поэта. Вы лукавите.
Наварх набрался храбрости и заявил:
— Правда служит, так сказать, отражением жизни. Она всегда прекрасна.
— Лишь в глазах наблюдающего, — возразил Виоль Фалюш. — Я не нашел никакой красоты в этой омерзительной статье. Мистер Лукас был совершенно прав, что побеспокоился узнать мою реакцию. Статья не должна публиковаться.
Однако Наварх, опьяненный собственным безрассудством, начал препираться:
— Что за толк в известности, если твои друзья не могут извлечь из нее выгоду?
— Эксплуатация известности и ублажение друзей не входят в мои планы, — заметил мягкий голос. — Можете ли вы вообразить мое расстройство, если эта статья выйдет? Она спровоцирует меня на ужасные поступки. Придется требовать удовлетворения у всех замешанных в деле, что будет лишь справедливо. Вы оскорбили мои чувства и должны загладить вину. В вопросах чести я крайне щепетилен и воздаю сторицей за оскорбление.
— Правда отражает Вселенную, — продолжал спорить Безумный Поэт. — Скрывая правду, вы разрушаете Вселенную.
— Но в статье нет и слова правды. Это частная точка зрения, образ или два, выхваченные из контекста. Как человек, владеющий всей полнотой фактов, я заявляю, что допущено искажение действительности.
— Позвольте мне сделать предложение, — вмешался Джерсен. — Почему бы вам не позволить «Космополису» представить реальные факты, так сказать, факты с вашей точки зрения. Нет сомнений, вам есть что поведать обитателям Ойкумены, как бы они ни оценивали ваши деяния.
— Не думаю, — протянул Виоль Фалюш. — Это походило бы на саморекламу или, что еще хуже, на довольно безвкусную апологию. Я скромный человек.
— Но ведь вы художник?
— Разумеется. Правдивого и благородного масштаба. До меня люди искусства выражали плоды своих исканий с помощью абстрактных символов.
Зрители или слушатели, как правило, не принимали участия в создании произведений. Я же использую иную символику, изысканно абстрактную, но осязаемую, видимую и слышимую, — символику событий и окружения. Нет зрителей, нет аудитории, нет пассивного созерцания — только участники, которые испытывают разнообразные ощущения во всей их остроте. Никто прежде не замахивался на разрешение подобной задачи. — Здесь Виоль Фалюш издал какой-то странный, затянувшийся смешок. — За исключением, возможно, моего современника, мегаломаньяка Ленса Ларка, придерживающегося, однако, более жесткой концепции. Тем не менее, готов заявить: я, возможно, величайший художник в истории. Мой объект — Жизнь, мой медиум — Опыт, мои инструменты — Удовольствие, Страсть, Ненависть, Боль. Я созидаю окружение, необходимое для слияния всех этих чувств в единое целое. Речь идет, разумеется, о моем творении, обычно именуемом Дворцом Любви.
Джерсен энергично кивнул:
— Народы Ойкумены горят желанием узнать о нем. Чем публиковать вульгарную стряпню вроде этой, — Джерсен небрежно кивнул на макет «Космополиса», — журнал предпочел бы обнародовать ваши тезисы. Нас интересуют фотографии, карты, образцы запахов, записи звуков, портреты, а больше всего — ваша экспертная оценка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Новый материал очень интересен. Я вставлю его в статью.
Поэт всплеснул руками так бурно, что его стул чуть не опрокинулся.
— У вас нет ни капли благоразумия!
— Возможно, если мы обсудим статью с Виолем Фалюшем, он разрешит публикацию.
— Вы безумнее меня.
— Мы можем попытаться.
— Очень хорошо, — прокаркал Наварх. — У меня нет выбора. Но, предупреждаю, я отрекусь от статьи.
— Как хотите. Мы позвоним отсюда или с брандвахты?
— С брандвахты.
Обиталище Наварха колыхалось на волнах, тихое и безлюдное.
— Где девушка? — спросил Джерсен. — Зан Зу, Друзилла, или как ее там?
— Задавать такие вопросы, — хмыкнул поэт, — все равно что спрашивать, какого цвета ветер.
Он пробежал по трапу, прыгнул на борт и отчаянным, трагическим жестом широко распахнул дверь. Наварх бросился к видеофону, нажал кнопки и пробормотал ключевое слово. Экран ожил — на нем появился одинокий цветок лаванды. Наварх обернулся к Джерсену:
— Он на Земле. Когда Фалюш улетает, лепестки цветка голубеют.
Послышались такты нежной мелодии, и через секунду-другую зазвучал голос:
— О, Наварх, мой старый компаньон. С другом?
— Да, срочное дело. Это — мистер Генри Лукас, представляющий журнал «Космополис».
— Журнал с традициями! Не встречались ли мы раньше? Что-то в вас есть знакомое…
— Я недавно с Саркоя, — сказал Джерсен. — Ваше имя там до сих пор на слуху.
— Отвратительная планета — Саркой. Однако не лишена зловещей красоты.
Наварх вмешался в беседу:
— У меня с мистером Лукасом вышел спор, и я хочу решительно отмежеваться от его дел.
— Мой дорогой Наварх, вы тревожите меня. Мистер Лукас наверняка человек воспитанный.
— Вы увидите.
— Как уже сказал Наварх, я работаю на «Космополис», — продолжал Джерсен. — Фактически я из числа управляющих. Один наш сотрудник подготовил сенсационную статью. Я заподозрил автора в преувеличениях и решил проконсультироваться с Навархом, который усугубил сомнения. Такое ощущение, что автор статьи столкнулся с Навархом, когда тот был в несколько возбужденном состоянии, и на основании случайных высказываний сделал ложные выводы.
— Ах да, статья! Она у вас?
Джерсен показал макет.
— Вот она. Я настаивал на проверке фактов, ведь Наварх утверждает, что автор чересчур свободно интерпретировал полученные сведения. Он полагает, что будет честнее, если вы ознакомитесь со статьей до публикации.
— Звучит благородно, Наварх! Ну что ж, позвольте мне исследовать эту тревожащую вас помеху. Поверьте, я не буду слишком суров.
Джерсен поднес журнал к передаточному устройству. Виоль Фалюш читал.
Время от времени он шипел что-то сквозь зубы, издавал невнятные возгласы.
— Переверните страницу, пожалуйста. — Его голос звучал вежливо и мягко.
— Спасибо. Я закончил. — Последовало минутное молчание, затем голос снова полился из динамика — изысканно любезный, с чуть заметной ноткой угрозы:
— Наварх, вы были чересчур беззаботны, даже для Безумного Поэта.
— Ба! — пробормотал Наварх. — Разве я не открестился сразу от этой затеи?
— Не совсем. Я отметил манеру изложения, великолепный стиль, характерный лишь для поэта. Вы лукавите.
Наварх набрался храбрости и заявил:
— Правда служит, так сказать, отражением жизни. Она всегда прекрасна.
— Лишь в глазах наблюдающего, — возразил Виоль Фалюш. — Я не нашел никакой красоты в этой омерзительной статье. Мистер Лукас был совершенно прав, что побеспокоился узнать мою реакцию. Статья не должна публиковаться.
Однако Наварх, опьяненный собственным безрассудством, начал препираться:
— Что за толк в известности, если твои друзья не могут извлечь из нее выгоду?
— Эксплуатация известности и ублажение друзей не входят в мои планы, — заметил мягкий голос. — Можете ли вы вообразить мое расстройство, если эта статья выйдет? Она спровоцирует меня на ужасные поступки. Придется требовать удовлетворения у всех замешанных в деле, что будет лишь справедливо. Вы оскорбили мои чувства и должны загладить вину. В вопросах чести я крайне щепетилен и воздаю сторицей за оскорбление.
— Правда отражает Вселенную, — продолжал спорить Безумный Поэт. — Скрывая правду, вы разрушаете Вселенную.
— Но в статье нет и слова правды. Это частная точка зрения, образ или два, выхваченные из контекста. Как человек, владеющий всей полнотой фактов, я заявляю, что допущено искажение действительности.
— Позвольте мне сделать предложение, — вмешался Джерсен. — Почему бы вам не позволить «Космополису» представить реальные факты, так сказать, факты с вашей точки зрения. Нет сомнений, вам есть что поведать обитателям Ойкумены, как бы они ни оценивали ваши деяния.
— Не думаю, — протянул Виоль Фалюш. — Это походило бы на саморекламу или, что еще хуже, на довольно безвкусную апологию. Я скромный человек.
— Но ведь вы художник?
— Разумеется. Правдивого и благородного масштаба. До меня люди искусства выражали плоды своих исканий с помощью абстрактных символов.
Зрители или слушатели, как правило, не принимали участия в создании произведений. Я же использую иную символику, изысканно абстрактную, но осязаемую, видимую и слышимую, — символику событий и окружения. Нет зрителей, нет аудитории, нет пассивного созерцания — только участники, которые испытывают разнообразные ощущения во всей их остроте. Никто прежде не замахивался на разрешение подобной задачи. — Здесь Виоль Фалюш издал какой-то странный, затянувшийся смешок. — За исключением, возможно, моего современника, мегаломаньяка Ленса Ларка, придерживающегося, однако, более жесткой концепции. Тем не менее, готов заявить: я, возможно, величайший художник в истории. Мой объект — Жизнь, мой медиум — Опыт, мои инструменты — Удовольствие, Страсть, Ненависть, Боль. Я созидаю окружение, необходимое для слияния всех этих чувств в единое целое. Речь идет, разумеется, о моем творении, обычно именуемом Дворцом Любви.
Джерсен энергично кивнул:
— Народы Ойкумены горят желанием узнать о нем. Чем публиковать вульгарную стряпню вроде этой, — Джерсен небрежно кивнул на макет «Космополиса», — журнал предпочел бы обнародовать ваши тезисы. Нас интересуют фотографии, карты, образцы запахов, записи звуков, портреты, а больше всего — ваша экспертная оценка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50