Они стояли на краю жуткой темной пропасти и решали, хватит ли у них смелости и сил начать спускаться. Веревка Бодлеров достигла дна. Но достигнут ли его сироты Бодлеры?
— Вы готовы? — спросил сестер Клаус.
— Нет, — ответила Солнышко.
— И я нет, — сказала Вайолет и добавила: — Если ждать, пока мы будем готовы, можно. прождать до конца наших дней, так что вперед!
Вайолет последний раз подергала веревку и, обхватив ее, шагнула за край шахты. Клаус и Солнышко видели, как она исчезла во тьме, словно ее проглотило огромное голодное чудовище.
— Спускайтесь! — донесся из темноты ее шепот. — Здесь нормально.
Клаус подул на руки, Солнышко тоже подула на руки, и затем младшие Бодлеры последовали за сестрой в беспросветную черноту лифтовой шахты. Они сразу же поняли, что Вайолет сказала им неправду. Здесь, внутри шахты, не было ничего нормального, не было даже ничего полунормального или хотя бы десятой доли нормального. Пока они спускались, им казалось, что они падают в глубокую дыру на дне глубокой ямы в глубине темницы, находящейся где-то глубоко под землей.
Положение это было самое ненормальное из всех, в какие когда-то попадали Бодлеры. Единственное, что они видели, — были их руки, судорожно сжимающие веревку. Дети боялись оторвать взгляд от веревки и поглядеть вокруг, особенно вниз, даже когда глаза уже привыкли к темноте. «Клик» — тихий металлический звук, единственный звук за время их долгого спуска. Скованные страхом, Бодлеры даже не решались разговаривать. Они были полностью во власти безотчетного ужаса, такого же глубокого и темного, как сама шахта. Глубина этого ужаса заставляет меня спать при четырех горящих ночниках с тех пор, как я побывал на Мрачном Проспекте, 667 и видел эту шахту, в которую спускались Бодлеры. Но, кроме того, во время этого моего визита я понял, что увидели бодлеровские сироты, когда достигли дна после спуска, длившегося более трех ужасающих часов. Когда глаза их привыкли к темноте, они увидели какое-то непонятное сооружение, о которое, очевидно, ударялся удлинитель на конце их самодельной веревки, издавая каждый раз легкий звенящий звук. Удлинитель явно ударялся о нечто металлическое. Присмотревшись, они разглядели железный замок на железной двери, прилаженной с помощью металлических прутьев и кусков железа к ржавой железной клетке. В то время когда мои поиски привели меня на дно шахты, клетка была пуста, но она не была пустой, когда до нее впервые добрались Бодлеры. Как только сироты оказались на дне этого страшного колодца, они тотчас заглянули в клетку и увидели две скорчившиеся и дрожащие фигурки Дункана и Айседоры Квегмайров.
Глава восьмая
— Я сплю, и все это мне снится, — прошептал Дункан. Сдавленный, хриплый голос был полон ужаса.
— Но почему нам снится одно и то же? — спросила Айседора.
— Знаешь, я однажды читал про журналистку, которая вела военную хронику, и враги на три года засадили ее в тюрьму. Каждое утро, глядя в окно, она видела своих бабушку с дедушкой, спешащих к ней на помощь, но на самом деле это была галлюцинация.
— А я, помню, читала об одном поэте, который ночью по вторникам видал у себя на кухне семь прелестных девушек, хотя в действительности кухня была пустая. Это были призраки.
— Это не галлюцинация. — Вайолет просунула руку между прутьев клетки, но Квегмайры в испуге отпрянули и забились в самый дальний угол, будто Вайолет была ядовитым пауком, а не давно потерянным другом.
— Это я, Вайолет Бодлер, — сказала Вайолет.
— А я Клаус, и совсем не призрак, — сказал Клаус.
— Солнышко, — объявила Солнышко.
Напрягая зрение, Бодлеры без конца мигали, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в полутьме. Теперь, когда они больше не болтались на веревке, они могли подробнее разглядеть то, что их окружало в этом мрачном подземелье. Спуск закончился в крошечной грязной каморке, где не было ничего, кроме ржавой клетки, о которую и ударился удлинитель. Они сразу же увидели вход в туннель, такой же сумеречный и затененный, как была и шахта лифта. Туннель сначала вился и кружил, а потом сворачивал куда-то во тьму. Дети могли наконец поглядеть на Квегмайров, и, надо признаться, зрелище это было не менее мрачным, чем все вокруг. Тройняшки Квегмайры были одеты в какое-то рваное тряпье, а их лица покрыты слоем грязи. Бодлеры вряд ли узнали бы своих друзей, не будь у тех в руках блокнотов, с которыми Дункан и Айседора никогда не расставались. Но ни грязь на их лицах, ни даже лохмотья не могли так сильно, почти до неузнаваемости, изменить облик Квегмайров. Все дело было в выражении их глаз, тройняшки выглядели крайне изнуренными, отощавшими от голода и очень, очень запуганными. У них был затравленный взгляд. Не сомневаюсь, вам знакомо это слово — «затравленный». Такой взгляд может появиться, если в доме, на соседнем кладбище или же в супермаркете, куда приходится часто ходить, живут привидения. Нередко он встречается у людей, которые вдруг увидели или услышали нечто ужасное, после чего их не оставляет страх, что в них вселились привидения, гнетущие их мозг и душу. У Бодлеров сердце обливалось кровью при виде друзей в таком отчаянии и горе.
— Так это правда вы? — донесся голос Дункана из дальнего конца клетки. Он щурился, вглядываясь в темноте в их лица. — Неужели это вы? Мне не верится.
— Это мы, правда, — ответила Вайолет, и глаза ее наполнились слезами.
— Это действительно Бодлеры, — сказала Айседора. Она протянула руку, пытаясь дотянуться до руки Вайолет. — Это не сон, Дункан. Они вправду здесь.
Клаус и Солнышко тоже просунули руки в клетку, а Дункан расстался со своим углом и протянул руки им навстречу. Пятеро детей крепко обнялись, несмотря на разделяющие их ржавые прутья, и слезы их смешались с радостным смехом, потому что они были снова вместе.
— Каким образом вы узнали, где мы? — спросила Айседора. — Мы сами не знаем, где мы находимся.
— В тайном проходе внутри дома 667 на Мрачном Проспекте, — сказал Клаус. — Мы не ожидали найти вас здесь. Мы всего лишь старались узнать, что замышляет Гюнтер, как теперь называет себя Олаф, а поиски привели нас прямо сюда.
— А мне известно, что он нынче себя так называет, — вздрогнув, сказал Дункан. — И что он замышляет, тоже известно. Дункан раскрыл свой блокнот, который, по воспоминаниям Бодлеров, был темно-зеленый, а сейчас в темноте казался черным. — Все время, что мы провели с ним, он, ни на секунду не умолкая, хвастался своими чудовищными планами. И когда он не глядел на нас, я записывал все то, что он говорил, чтобы не забыть. Хоть я и жертва разбойного похищения, все равно я остаюсь журналистом.
— А я поэтом, — добавила Айседора и раскрыла свой блокнот. Бодлеры помнили, что он черный, но сейчас он был чернее черного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Вы готовы? — спросил сестер Клаус.
— Нет, — ответила Солнышко.
— И я нет, — сказала Вайолет и добавила: — Если ждать, пока мы будем готовы, можно. прождать до конца наших дней, так что вперед!
Вайолет последний раз подергала веревку и, обхватив ее, шагнула за край шахты. Клаус и Солнышко видели, как она исчезла во тьме, словно ее проглотило огромное голодное чудовище.
— Спускайтесь! — донесся из темноты ее шепот. — Здесь нормально.
Клаус подул на руки, Солнышко тоже подула на руки, и затем младшие Бодлеры последовали за сестрой в беспросветную черноту лифтовой шахты. Они сразу же поняли, что Вайолет сказала им неправду. Здесь, внутри шахты, не было ничего нормального, не было даже ничего полунормального или хотя бы десятой доли нормального. Пока они спускались, им казалось, что они падают в глубокую дыру на дне глубокой ямы в глубине темницы, находящейся где-то глубоко под землей.
Положение это было самое ненормальное из всех, в какие когда-то попадали Бодлеры. Единственное, что они видели, — были их руки, судорожно сжимающие веревку. Дети боялись оторвать взгляд от веревки и поглядеть вокруг, особенно вниз, даже когда глаза уже привыкли к темноте. «Клик» — тихий металлический звук, единственный звук за время их долгого спуска. Скованные страхом, Бодлеры даже не решались разговаривать. Они были полностью во власти безотчетного ужаса, такого же глубокого и темного, как сама шахта. Глубина этого ужаса заставляет меня спать при четырех горящих ночниках с тех пор, как я побывал на Мрачном Проспекте, 667 и видел эту шахту, в которую спускались Бодлеры. Но, кроме того, во время этого моего визита я понял, что увидели бодлеровские сироты, когда достигли дна после спуска, длившегося более трех ужасающих часов. Когда глаза их привыкли к темноте, они увидели какое-то непонятное сооружение, о которое, очевидно, ударялся удлинитель на конце их самодельной веревки, издавая каждый раз легкий звенящий звук. Удлинитель явно ударялся о нечто металлическое. Присмотревшись, они разглядели железный замок на железной двери, прилаженной с помощью металлических прутьев и кусков железа к ржавой железной клетке. В то время когда мои поиски привели меня на дно шахты, клетка была пуста, но она не была пустой, когда до нее впервые добрались Бодлеры. Как только сироты оказались на дне этого страшного колодца, они тотчас заглянули в клетку и увидели две скорчившиеся и дрожащие фигурки Дункана и Айседоры Квегмайров.
Глава восьмая
— Я сплю, и все это мне снится, — прошептал Дункан. Сдавленный, хриплый голос был полон ужаса.
— Но почему нам снится одно и то же? — спросила Айседора.
— Знаешь, я однажды читал про журналистку, которая вела военную хронику, и враги на три года засадили ее в тюрьму. Каждое утро, глядя в окно, она видела своих бабушку с дедушкой, спешащих к ней на помощь, но на самом деле это была галлюцинация.
— А я, помню, читала об одном поэте, который ночью по вторникам видал у себя на кухне семь прелестных девушек, хотя в действительности кухня была пустая. Это были призраки.
— Это не галлюцинация. — Вайолет просунула руку между прутьев клетки, но Квегмайры в испуге отпрянули и забились в самый дальний угол, будто Вайолет была ядовитым пауком, а не давно потерянным другом.
— Это я, Вайолет Бодлер, — сказала Вайолет.
— А я Клаус, и совсем не призрак, — сказал Клаус.
— Солнышко, — объявила Солнышко.
Напрягая зрение, Бодлеры без конца мигали, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в полутьме. Теперь, когда они больше не болтались на веревке, они могли подробнее разглядеть то, что их окружало в этом мрачном подземелье. Спуск закончился в крошечной грязной каморке, где не было ничего, кроме ржавой клетки, о которую и ударился удлинитель. Они сразу же увидели вход в туннель, такой же сумеречный и затененный, как была и шахта лифта. Туннель сначала вился и кружил, а потом сворачивал куда-то во тьму. Дети могли наконец поглядеть на Квегмайров, и, надо признаться, зрелище это было не менее мрачным, чем все вокруг. Тройняшки Квегмайры были одеты в какое-то рваное тряпье, а их лица покрыты слоем грязи. Бодлеры вряд ли узнали бы своих друзей, не будь у тех в руках блокнотов, с которыми Дункан и Айседора никогда не расставались. Но ни грязь на их лицах, ни даже лохмотья не могли так сильно, почти до неузнаваемости, изменить облик Квегмайров. Все дело было в выражении их глаз, тройняшки выглядели крайне изнуренными, отощавшими от голода и очень, очень запуганными. У них был затравленный взгляд. Не сомневаюсь, вам знакомо это слово — «затравленный». Такой взгляд может появиться, если в доме, на соседнем кладбище или же в супермаркете, куда приходится часто ходить, живут привидения. Нередко он встречается у людей, которые вдруг увидели или услышали нечто ужасное, после чего их не оставляет страх, что в них вселились привидения, гнетущие их мозг и душу. У Бодлеров сердце обливалось кровью при виде друзей в таком отчаянии и горе.
— Так это правда вы? — донесся голос Дункана из дальнего конца клетки. Он щурился, вглядываясь в темноте в их лица. — Неужели это вы? Мне не верится.
— Это мы, правда, — ответила Вайолет, и глаза ее наполнились слезами.
— Это действительно Бодлеры, — сказала Айседора. Она протянула руку, пытаясь дотянуться до руки Вайолет. — Это не сон, Дункан. Они вправду здесь.
Клаус и Солнышко тоже просунули руки в клетку, а Дункан расстался со своим углом и протянул руки им навстречу. Пятеро детей крепко обнялись, несмотря на разделяющие их ржавые прутья, и слезы их смешались с радостным смехом, потому что они были снова вместе.
— Каким образом вы узнали, где мы? — спросила Айседора. — Мы сами не знаем, где мы находимся.
— В тайном проходе внутри дома 667 на Мрачном Проспекте, — сказал Клаус. — Мы не ожидали найти вас здесь. Мы всего лишь старались узнать, что замышляет Гюнтер, как теперь называет себя Олаф, а поиски привели нас прямо сюда.
— А мне известно, что он нынче себя так называет, — вздрогнув, сказал Дункан. — И что он замышляет, тоже известно. Дункан раскрыл свой блокнот, который, по воспоминаниям Бодлеров, был темно-зеленый, а сейчас в темноте казался черным. — Все время, что мы провели с ним, он, ни на секунду не умолкая, хвастался своими чудовищными планами. И когда он не глядел на нас, я записывал все то, что он говорил, чтобы не забыть. Хоть я и жертва разбойного похищения, все равно я остаюсь журналистом.
— А я поэтом, — добавила Айседора и раскрыла свой блокнот. Бодлеры помнили, что он черный, но сейчас он был чернее черного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34