И вот пожалуйста — один из них объявился в лачуге, опасный, коварный и громко храпящий.
Должно быть, на лице у Вайолет отразилось разочарование, потому что Клаус сразу спросил:
— Случилось что-то плохое? Ну, кроме урагана Герман, притворного самоубийства Тети Жозефины и охотящегося за нами Капитана Шэма и всего остального?
— Тут в лачуге один из труппы Графа Олафа.
— Который?
— Который не то мужчина, не то женщина, — ответила Вайолет.
Клаус содрогнулся:
— Самый кошмарный?
— Я не согласна, — возразила Вайолет. — По-моему, самый кошмарный — лысый.
— Васе! — прошипела Солнышко, возможно желая сказать: «Обсудим это в другой раз».
— Он тебя заметил? То есть она заметила? — поинтересовался Клаус.
— Нет. Он, то есть она, спит. Но в руке держит связку ключей. Они нам наверняка понадобятся, чтобы отпереть ворота и отвязать лодку.
— Ты хочешь сказать, мы украдем лодку? — спросил Клаус.
— У нас нет выбора, — ответила Вайолет.
Разумеется, кража — преступление, и, кроме того, это невежливо. Но как большая часть невежливых поступков, кража простительна при определенных обстоятельствах. Она непростительна, если вы, скажем, находитесь в музее и решили, что та или иная картина будет смотреться лучше в вашем доме и вы попросту хватаете картину и уносите домой. Но если вы очень, очень голодны и не можете раздобыть денег, то простительно будет схватить картину, унести ее домой и съесть.
— Мы должны добраться до Гиблой пещеры как можно скорее, — продолжала Вайолет, — а единственный способ — украсть парусную лодку.
— Да, понимаю, — согласился Клаус, — но как заполучить ключи?
— Не знаю, — призналась Вайолет. — Дверь в лачугу скрипучая, и, если мы попробуем открыть ее пошире, боюсь, мы разбудим его или ее.
— Ты могла бы залезть в окно, — предложил Клаус, — если встанешь мне на плечи. А Солнышко покараулит.
— А где Солнышко? — нервно спросила Вайолет.
Они с Клаусом посмотрели вниз и увидели только пальто Клауса, сиротливо сгорбившееся на земле. Они оглядели пристань, но увидели только билетную будку и пенящиеся воды озера, которое темнело в надвигающихся сумерках.
— Ее нет! — закричал Клаус, но Вайолет приложила палец к губам и, встав на цыпочки, снова заглянула в комнату. В приоткрытую дверь на четвереньках вползала Солнышко, стараясь по мере возможности ужать свое тельце, чтобы дверь не открывалась шире.
— Она уже внутри, — прошептала Вайолет.
— В лачуге? — Клаус задохнулся от ужаса. — Нет, нет, надо остановить ее.
— Она очень медленно подползает к спящему. — Вайолет боялась даже моргнуть.
— Мы же обещали родителям заботиться о ней, — шепнул Клаус. — Мы должны удержать ее.
— Протягивает руку к связке ключей, — задыхаясь проговорила Вайолет. — Осторожно вынимает ключи из его руки…
— Не рассказывай мне больше ничего, — пробормотал Клаус, когда молния прочертила небо. — Хотя нет, рассказывай. Что там сейчас?
— Ключи уже у нее, — продолжала Вайолет. — Она берет их в рот и ползет обратно к двери. Она вся съеживается и протискивается в приоткрытую дверь.
— Она справилась! — в изумлении произнес Клаус.
К ним с торжествующим видом подползла Солнышко с ключами в зубах.
— Вайолет, она справилась! — Клаус крепко обнял девочку как раз в ту минуту, когда прогремел раскат грома.
Вайолет улыбнулась Солнышку, но улыбка тут же исчезла, как только Вайолет заглянула в окно лачуги. Гром разбудил олафовского приспешника, и теперь Вайолет с тревогой наблюдала, как громадное существо уставилось на пустую руку, потом на пол, на котором Солнышко оставила следы своих мокрых от дождя коленок, а затем перевело взгляд на окно и увидело лицо Вайолет.
— Он проснулся! — завопила она. — Она проснулась! Оно проснулось! Клаус, скорей, открывай ворота, я попробую отвлечь его!
Не теряя ни секунды, Клаус выхватил связку ключей у Солнышка изо рта и бросился к высоким металлическим воротам. На кольце болталось три ключа — один тощий, второй толстый, а третий зазубренный, с блестящими зубцами, похожий на пики у них над головой. Клаус положил атлас на землю и попробовал вставить тощий ключ в скважину, но тут, неуклюже переваливаясь на своих толстых ногах, из лачуги вышел сообщник Графа Олафа.
Сердце выскакивало у Вайолет из груди, но она встала перед громадиной и улыбнулась ему деланой улыбкой.
— Добрый день, — сказала она, не зная, что добавить — «сэр» или «мадам». — Я, кажется, заблудилась на пристани. Не могли бы вы показать мне дорогу к Хлипкому парому?
Существо ничего не ответило и продолжало, шаркая, надвигаться на сирот. Тощий ключ вошел в скважину, но не повернулся, и Клаус взялся за толстый.
— Простите, — сказала Вайолет, — я, наверно, не расслышала. Не скажете ли вы…
Не проронив ни звука, громадное существо схватило Вайолет за волосы и с легкостью перекинуло себе за плечо, точно тюк. Клаусу не удалось вставить в замок толстый ключ, и он стал пробовать зазубренный, между тем как громадина сгреб Солнышко другой рукой и поднял перед собой, как держат стаканчик мороженого.
— Клаус! — завопила Вайолет. — Клаус!
Зазубренный ключ тоже не подошел, Клаус в отчаянии тряс и тряс металлические ворота. Вайолет колотила ногами громадину по спине. Солнышко кусала державшую ее руку, но существо было подобно жителю Бробдингнега, что в данном случае означало «оказалось неимоверно толстокожим», и все удары и укусы, причиняемые детьми, наносили ему минимальный урон, что в данном случае можно назвать «нулевым». Олафовский сообщник двинулся тяжелым шагом в сторону Клауса, продолжая крепко держать двух других сирот. Б полном отчаянии Клаус еще раз вложил тощий ключ в замок, и, к его удивлению и радости, ключ повернулся и высокие металлические ворота распахнулись. Всего метрах в двух от ворот на воде колыхались шесть парусных лодок, привязанных к пристани толстой веревкой, — лодок, которые могли доставить детей к Тете Жозефине. Но поздно. Клаус почувствовал, как его сгребли за рубашку сзади и подняли в воздух. Что-то слизкое потекло у него по спине, и он с ужасом понял, что существо держит его в зубах.
— Пусти меня! — завизжал Клаус. — Пусти!
— Пусти меня! — завопила Вайолет. — Пусти!
— Пода риш! — пискнула Солнышко. — Пода риш!
Однако неуклюжему существу не было никакого дела до желаний Бодлеров. Шлепая своими огромными ногами, оно медленно повернулось и захлюпало по грязи в сторону лачуги, унося с собой сирот. Дети слышали чавкающие звуки, раздававшиеся из-под его толстых ног; он брел, тяжело ступая, по лужам — шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. И вдруг вместо очередного «шлеп» послышалось «шлип» — существо наступило на Тети-Жозефинин атлас и поскользнулось. Олафовский сообщник взмахнул руками, чтобы не потерять равновесия, уронил Вайолет и Солнышко, но затем все равно грохнулся на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Должно быть, на лице у Вайолет отразилось разочарование, потому что Клаус сразу спросил:
— Случилось что-то плохое? Ну, кроме урагана Герман, притворного самоубийства Тети Жозефины и охотящегося за нами Капитана Шэма и всего остального?
— Тут в лачуге один из труппы Графа Олафа.
— Который?
— Который не то мужчина, не то женщина, — ответила Вайолет.
Клаус содрогнулся:
— Самый кошмарный?
— Я не согласна, — возразила Вайолет. — По-моему, самый кошмарный — лысый.
— Васе! — прошипела Солнышко, возможно желая сказать: «Обсудим это в другой раз».
— Он тебя заметил? То есть она заметила? — поинтересовался Клаус.
— Нет. Он, то есть она, спит. Но в руке держит связку ключей. Они нам наверняка понадобятся, чтобы отпереть ворота и отвязать лодку.
— Ты хочешь сказать, мы украдем лодку? — спросил Клаус.
— У нас нет выбора, — ответила Вайолет.
Разумеется, кража — преступление, и, кроме того, это невежливо. Но как большая часть невежливых поступков, кража простительна при определенных обстоятельствах. Она непростительна, если вы, скажем, находитесь в музее и решили, что та или иная картина будет смотреться лучше в вашем доме и вы попросту хватаете картину и уносите домой. Но если вы очень, очень голодны и не можете раздобыть денег, то простительно будет схватить картину, унести ее домой и съесть.
— Мы должны добраться до Гиблой пещеры как можно скорее, — продолжала Вайолет, — а единственный способ — украсть парусную лодку.
— Да, понимаю, — согласился Клаус, — но как заполучить ключи?
— Не знаю, — призналась Вайолет. — Дверь в лачугу скрипучая, и, если мы попробуем открыть ее пошире, боюсь, мы разбудим его или ее.
— Ты могла бы залезть в окно, — предложил Клаус, — если встанешь мне на плечи. А Солнышко покараулит.
— А где Солнышко? — нервно спросила Вайолет.
Они с Клаусом посмотрели вниз и увидели только пальто Клауса, сиротливо сгорбившееся на земле. Они оглядели пристань, но увидели только билетную будку и пенящиеся воды озера, которое темнело в надвигающихся сумерках.
— Ее нет! — закричал Клаус, но Вайолет приложила палец к губам и, встав на цыпочки, снова заглянула в комнату. В приоткрытую дверь на четвереньках вползала Солнышко, стараясь по мере возможности ужать свое тельце, чтобы дверь не открывалась шире.
— Она уже внутри, — прошептала Вайолет.
— В лачуге? — Клаус задохнулся от ужаса. — Нет, нет, надо остановить ее.
— Она очень медленно подползает к спящему. — Вайолет боялась даже моргнуть.
— Мы же обещали родителям заботиться о ней, — шепнул Клаус. — Мы должны удержать ее.
— Протягивает руку к связке ключей, — задыхаясь проговорила Вайолет. — Осторожно вынимает ключи из его руки…
— Не рассказывай мне больше ничего, — пробормотал Клаус, когда молния прочертила небо. — Хотя нет, рассказывай. Что там сейчас?
— Ключи уже у нее, — продолжала Вайолет. — Она берет их в рот и ползет обратно к двери. Она вся съеживается и протискивается в приоткрытую дверь.
— Она справилась! — в изумлении произнес Клаус.
К ним с торжествующим видом подползла Солнышко с ключами в зубах.
— Вайолет, она справилась! — Клаус крепко обнял девочку как раз в ту минуту, когда прогремел раскат грома.
Вайолет улыбнулась Солнышку, но улыбка тут же исчезла, как только Вайолет заглянула в окно лачуги. Гром разбудил олафовского приспешника, и теперь Вайолет с тревогой наблюдала, как громадное существо уставилось на пустую руку, потом на пол, на котором Солнышко оставила следы своих мокрых от дождя коленок, а затем перевело взгляд на окно и увидело лицо Вайолет.
— Он проснулся! — завопила она. — Она проснулась! Оно проснулось! Клаус, скорей, открывай ворота, я попробую отвлечь его!
Не теряя ни секунды, Клаус выхватил связку ключей у Солнышка изо рта и бросился к высоким металлическим воротам. На кольце болталось три ключа — один тощий, второй толстый, а третий зазубренный, с блестящими зубцами, похожий на пики у них над головой. Клаус положил атлас на землю и попробовал вставить тощий ключ в скважину, но тут, неуклюже переваливаясь на своих толстых ногах, из лачуги вышел сообщник Графа Олафа.
Сердце выскакивало у Вайолет из груди, но она встала перед громадиной и улыбнулась ему деланой улыбкой.
— Добрый день, — сказала она, не зная, что добавить — «сэр» или «мадам». — Я, кажется, заблудилась на пристани. Не могли бы вы показать мне дорогу к Хлипкому парому?
Существо ничего не ответило и продолжало, шаркая, надвигаться на сирот. Тощий ключ вошел в скважину, но не повернулся, и Клаус взялся за толстый.
— Простите, — сказала Вайолет, — я, наверно, не расслышала. Не скажете ли вы…
Не проронив ни звука, громадное существо схватило Вайолет за волосы и с легкостью перекинуло себе за плечо, точно тюк. Клаусу не удалось вставить в замок толстый ключ, и он стал пробовать зазубренный, между тем как громадина сгреб Солнышко другой рукой и поднял перед собой, как держат стаканчик мороженого.
— Клаус! — завопила Вайолет. — Клаус!
Зазубренный ключ тоже не подошел, Клаус в отчаянии тряс и тряс металлические ворота. Вайолет колотила ногами громадину по спине. Солнышко кусала державшую ее руку, но существо было подобно жителю Бробдингнега, что в данном случае означало «оказалось неимоверно толстокожим», и все удары и укусы, причиняемые детьми, наносили ему минимальный урон, что в данном случае можно назвать «нулевым». Олафовский сообщник двинулся тяжелым шагом в сторону Клауса, продолжая крепко держать двух других сирот. Б полном отчаянии Клаус еще раз вложил тощий ключ в замок, и, к его удивлению и радости, ключ повернулся и высокие металлические ворота распахнулись. Всего метрах в двух от ворот на воде колыхались шесть парусных лодок, привязанных к пристани толстой веревкой, — лодок, которые могли доставить детей к Тете Жозефине. Но поздно. Клаус почувствовал, как его сгребли за рубашку сзади и подняли в воздух. Что-то слизкое потекло у него по спине, и он с ужасом понял, что существо держит его в зубах.
— Пусти меня! — завизжал Клаус. — Пусти!
— Пусти меня! — завопила Вайолет. — Пусти!
— Пода риш! — пискнула Солнышко. — Пода риш!
Однако неуклюжему существу не было никакого дела до желаний Бодлеров. Шлепая своими огромными ногами, оно медленно повернулось и захлюпало по грязи в сторону лачуги, унося с собой сирот. Дети слышали чавкающие звуки, раздававшиеся из-под его толстых ног; он брел, тяжело ступая, по лужам — шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. И вдруг вместо очередного «шлеп» послышалось «шлип» — существо наступило на Тети-Жозефинин атлас и поскользнулось. Олафовский сообщник взмахнул руками, чтобы не потерять равновесия, уронил Вайолет и Солнышко, но затем все равно грохнулся на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26